Уральская пленница - Страница 3

В следующий раз она очнулась, когда болтанка и гул винтов прекратились. Вертолет еще подрагивал от недавнего напряжения, но уже твердо стоял на земле.

Что-то больно ткнулось в ногу, потом опять и опять. Ольга открыла глаза. Переступая через неё, мужик выпихивал из нутра вертолета громоздкие вещи.

– Хватит отлеживаться. Давай я тебя развяжу.

Он потянул её как тюк, пригнул голову к коленям и чиркнул ножом по веревке, стянувшей кисти рук. Руки безвольно упали вдоль тела. Они не слушались и выглядели чужими: набухшими от перетяжки, темно-бордовыми, с посиневшими ногтями.

Ольга подтянула к себе колени и, опираясь на локти, сделала попытку встать. Но и ноги её не слушались.

– Чем ты меня…

– Электрошокером.

– Зачем?

– Потом.

Голос вертолетчика был неприятно грубым, хриплым от усталости. Он наконец выкинул наружу последний ящик, спрыгнул сам, не удосужившись помочь женщине. Она сидела на грязном полу вертолета, краем сознания отмечая, что колготки безнадежно испорчены, юбка не только в пятнах, но и разошлась по шву, одной туфли не было вообще, у второй был оторван каблук.

Со второй попытки ей удалось подняться на ноги. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Костюм неприятно облепил тело, сковывая движения. Оглянувшись, женщина обнаружила в углу свою дорожную сумку.

Захотелось помыться и переодеться. Но вначале нужно было выбраться из вертолета. Короткая металлическая лесенка под тяжестью тела скрипела и вихлялась, пока Ольга спускалась на землю.

Вертолет стоял на ровной площадке, окруженной со всех сторон отвесными горами. Горы по периметру переходили одна в другую, образуя почти правильный круг. Август клонился к своему закату, и отроги гор, поросшие смешанным лесом с густым подлеском, покрылись золотом и багрянцем, подставляя свои пока не облетевшие кроны лучам проглянувшего в разрыве облаков неяркого солнца.

– Где мы?

Сквозь муть в глазах Ольга разглядывала окружающий её пейзаж и не могла поверить, что вместо проспектов Москвы она оказалась в месте, не тронутом цивилизацией. Хотя нет, кое-что здесь было.

На краю площадки, спрятавшись под кронами высоченных деревьев, стоял бревенчатый дом, рядом навес, под которым выстроились в ряд железные бочки, а на обломках кирпичей стояла ванна, некогда белая и блестящая, а сейчас ржавая и в некоторых местах насквозь прогнившая.

Чуть поодаль стояла еще одна хибарка, возле которой были свалены сухие стволы деревьев, пенек огромных размеров с воткнутым в него топором.

– Не стой, бери и неси, – мужчина подтолкнул Ольгу к ящикам и тюкам. – До темноты надо устроиться, что-нибудь сготовить и пожрать. Тут электричества нет.

Это она уже поняла, как и то, что, кроме электричества, тут не было ни людей, ни другого жилья, ни дороги из замкнутого горами пространства. Сюда можно было добраться только по воздуху и так же по воздуху выбраться отсюда.

Плохо соображая, но подчинившись грубому голосу, Ольга потянула за собой мягкий тюк, ощущая босыми ногами холод пожухлой травы и жесткость камешков.

Внутри дом был достаточно большим. В центе печка-буржуйка, возле единственного окна грубый дощатый стол, рядом такие же скамейки. Два сколоченных невысоких помоста по разным сторонам избы, очевидно, предназначались для ночлега. Все свободное пространство было завалено вещами из вертолета.

– Кидай сюда, – мужик указал на один из помостов. – И будь как дома.

Ольга дотянула тюк, взгромоздила его на помост и рухнула рядом без сил.

– Ты что-то совсем расклеилась, – усмехнулся хозяин. – Давай я тебя подлечу.

Он пошарил в одном из рюкзаков, вытащил бутылку водки и резким движением вышиб пробку. Подойдя к Ольге, он притянул её за отворот тренча, запрокинул её голову и сунул горлышко бутылки прямо в рот. От неожиданности женщина даже не сопротивлялась. И только ощутив мерзкий вкус пойла, дернулась в сторону, пытаясь освободиться от жесткого захвата. Но не тут-то было. Вертолетчик крепко держал её и продолжал вливать водку. Чтобы не захлебнуться, ей пришлось сделать несколько крупных глотков, и только после этого мучитель её отпустил.

– Ты, сволочь, – прошептала, – урод, как ты смеешь…

– Ну, вот другое дело, приходишь в себя, – мужик зло прищурил глаза. – Поспи, если хочешь, но лучше бы тебе заняться делом.

– Гад, фашист, упырь, – не унималась Ольга, – да ты знаешь, что тебе за это будет? Да тебя живьем закопают, ты понял?

Если бы она могла, она бы произносила слова жестко, напористо, но вместо этого сипела и откашливалась от попавших в дыхательное горло капель водки.

– Закопают, говоришь? – «упырь» подошел, остановился перед ней. Ей пришлось задрать голову, чтобы видеть его лицо. Водка начала действовать, и лицо врага расплывалось, теряло четкие очертания. – Детка, чтобы сразу все стало ясно, предупреждаю, хозяин здесь я, а ты так, временная жиличка. Захочу – дам тебе приют, не захочу – вышвырну вон! А чтобы ты усвоила, что все серьезно…

Мощный удар обрушился на женщину. Она даже не успела понять, куда он пришелся – все разом померкло перед взором, и наступило спасительное бесчувствие.

Сколько она пробыла в обмороке, неизвестно, но пробуждение было ужасным. Во-первых, голова раскалывалась от боли так, что выжимало слезы, во-вторых, один глаз ничего не видел, на ощупь вместо него был болезненный отек размером с яблоко. И самое неприятное – она обмочилась, то ли от слабости, то ли от боли. Сырость внизу и запах мочи были непереносимы. Хотелось вымыться, но больше хотелось умереть или хотя бы провалиться сквозь землю от стыда и бессилия.

Собрав волю в кулак, она сумела сесть. Подождала, пока голова перестанет кружиться. В избе еще было светло, и она разглядела за столом хозяина. На разложенной газете ломти хлеба, порезанное сало, вареная картошка. Еду мужик запивал водкой. Лицо его ничто не выражало: ни злобы, ни сочувствия. Он равнодушно смотрел на пытающуюся встать Ольгу.

– Хочешь помыться? Выйдешь и сразу направо. Через десять шагов увидишь ручей. Извини, – хмыкнул он, – горячей воды никто не припас. Нечего было разлеживаться тут.

Нащупав рядом свою сумку, женщина, шатаясь, поплелась к выходу, стараясь не задеть расставленные тут и там ящики и коробки. За дверью пришлось зажмуриться от яркого света, хотя солнце уже наполовину опустилось за гору. В двух шагах от входа женщина увидела собаку. Ольга плохо разбиралась в породах, но однажды видела подобную – это был алабай.

Собака лежала в тени навеса, положив на передние лапы крупную голову, слегка похожую на медвежью. Лапы и спина были серо-коричневого цвета, брюхо, шея и часть морды белые. Вокруг глаз темные круги, такие же темные нос и верхняя челюсть. Собака внимательно наблюдала за женщиной, но не сделала попытки подойти. И вообще никак не отреагировала на неё.

Повернуть направо, командовала себе Ольга, не падать, держаться!

Несколько десятков шагов ей дались с трудом, и прежде чем спуститься к ручью, она посидела на земле, приводя мысли и ощущения в порядок. Все тело болит, значит, жива. Глаз заплыл, но на месте, это хорошо. Зубы, судя по всему, тоже целы. Одежда, что на ней, на выброс. В сумке джинсы, майки, свитер и кроссовки. Даже халат есть. Нижнее белье есть. Еще, помнится, она клала шерстяную юбку и вязаный жилет. Весь этот набор она взяла с собой, когда собралась к Петру Петровичу. Больше недели она провела с ним в больнице, и не могла же в захолустной больничке выпендриваться в своих фирменных шмотках. А когда дед умер, купила черный костюм.

Что еще в сумке? Таблетки, косметичка, в маленьком отделении карточки, немного денег, завещание на дом Петра Петровича.

С этим пока все. Что дальше? Привести себя в порядок. Значит, лезем в воду.

Женщина разделась догола, шагнула в воду. Ручей был неглубокий, но вода в нем ледяная. Но это даже лучше – быстрей в себя придет. Ей необходимо взбодриться, смыть с себя грязь вертолета, остудить горящее от удара лицо.