Универмаг - Страница 29

- Безобразие, — вздохнул Индурский. — Почему непременно мы должны нарушать закон...

- Бросьте, Индурский, — язвительно перебил Фиртич. — Вам ли сокрушаться о таких пустяках?

- Да, — тихо молвил Индурский. — Верно. Я каждый раз прыгаю через себя. И все к этому привыкли. Но никто не спросит при этом, как я себя чувствую. — Он спрятал бумагу с резолюцией в карман.

Фиртич переждал, когда коммерческий оставит кабинет.

- Я обещал ресторану «Созвездие» триста метров голубой шерсти. Приходил Антонян, жаловался, что вы не подписываете требование.

Лисовский молчал, погруженный в свои мысли. Наконец склонил голову на плечо и произнес:

- Универмаг не продает по безналичному. Необходимо разрешение управления. Я думал, вы согласовали. Оказывается, нет.

Фиртич нахмурился. Он не хотел конфликтовать с Лисовским. Директор может конфликтовать со всем миром, но не со своим главным бухгалтером. Остаться без фонаря в ночном лесу...

- Вам недостаточно моего указания? — сдерживаясь, промолвил Фиртич.

- Недостаточно. — Лисовский умолк. Перехватило дыхание. Результат сахарного диабета, коварной болезни. Но он знал, что сейчас пройдет, должно пройти. Справившись с дыханием, он проговорил: — Много берете на себя, Константин Петрович.

Фиртич оперся спиной о зеркало, сложил на груди руки. Он молча смотрел на Лисовского. Гнева не было. Душа ощущала умиротворение и покой, словно Лисовский имел кого-то другого в виду, а не его.

- Верно, Михаил Януарьевич. Много. К примеру, я ненавижу казенные нелепые инструкции. Этот щит и меч бюрократов... Я директор крупного Универмага. Почему не доверяют мне? Контролируют каждый шаг! Почему я не могу продать по своему усмотрению три сотни метров шерсти? В каждом видят жулика! И когда закончится эта вакханалия всеобщего подозрения?

- Фу-ты ну-ты... И подозревать больше некого, и жуликов нет. — Лисовский с интересом смотрел на директора.

- Вот что я вам скажу, Михаил Януарьевич. Убежден, что в «Олимпе» всерьез подозревать пока некого. Всерьез! — Фиртич переждал и добавил: — Только, пожалуй, меня. Что, кстати, вы и делаете. Усердно.

Лисовский закашлялся. Лицо его стало красным, жарким. Он шумно втягивал в себя воздух... Успокоился. Достал платок, вытер глаза.

- Я главный бухгалтер. Тридцать восемь лет я подчиняюсь инструкциям. Благодаря им еще существует какой-то порядок. Беда лишь в том, что каждый их толкует по-своему. Как и вообще законы... Вам не надо было бы рисковать, если бы те, в Ленинграде, соблаговолили соблюсти инструкции: приложить счет к товару.

После короткой борьбы с подлокотниками Лисовский наконец вытащил себя из кресла. Выпрямился, глядя мимо Фиртича.

- Больше у вас нет ко мне ничего?

- Есть, — с нажимом ответил Фиртич. — В управлении известно о липовом отчете, что представила бухгалтерия за прошлый год.

- Ну?! — Лисовский соизволил перевести взгляд на директора. — Достоверные источники?

- Вполне. Барамзин. Он получил письмо. — Фиртич был серьезен.

Главный бухгалтер вяло усмехнулся.

- Что же вы ответили начальнику управления?

- Что все это клевета, — жестко проговорил Фиртич.

- Ввели в заблуждение управляющего? — Лисовский развел плечи.

- Да, мне это сейчас нужно.

- Ложь во спасение.

- Как угодно. — И, не удержавшись, Фиртич добавил: — Это вам не подпись в фактуре на триста метров шерсти по перечислению.

- Никак мне, дураку, не удается уловить грань между деловым расчетом и авантюрой. — Лисовский дернул щекой, сделал несколько шагов, остановился перед помрачневшим директором. — Знаете, Фиртич, мне кажется, что вы плохо кончите... Но я не писал этого письма. Меня из списка вычеркните!

...

Кабинет Сазонова находился на втором этаже Универмага, в центральной части Главной линии.

Фиртич не стал дожидаться лифта и поспешил вниз по мраморным щербатым ступеням. На лестничной площадке какие-то люди перекладывали свертки из сумки в портфель. Владелец портфеля пугливо озирался. А хозяйка сумки была сосредоточенна и печальна: ей не хотелось расставаться со свертками. Явная спекулянтка... Универмаг содержал шестнадцать милиционеров, выплачивал им зарплату. Фиртич вновь вспомнил Лисовского. Тот недавно сделал представление о сокращении вдвое штата милиционеров: деньги нужны Универмагу на собственные нужды. А содержать за свой счет целое подразделение сотрудников Управления внутренних дел — роскошь, непозволительная даже для «Олимпа»...

С площадки второго этажа Фиртич шагнул в боковой коридор, куда выходила дверь гладильни. Остановился. Давно он сюда не заглядывал...

- Девочки! Директор! — выкрикнул высокий женский голос.

Разом обернулись несколько «девочек», младшей из которых было не менее пятидесяти. Яркие лампы прожекторно освещали просторное помещение. Черные угрюмые утюги на суконных столах выдыхали пар. В проходе дожидалось разгрузки несколько тележек с пальто. Вдоль стен висели костюмы, платья. Сплошняком, в несколько рядов, точно окорока в коптильне...

- Жалуются на вас, девочки... — улыбнулся Фиртич, но не договорил.

- Жалобщиков много! — перебил его все тот же высокий женский голос. — Сюда бы их, водой подышать.

Женщины оставили утюги и сбились вокруг Фиртича. Только одна продолжала сидеть на месте, грызя яблоко...

- Что это вы к нам, Константин Петрович? — храбро бросилась в разговор старушка с хитрющими глазами.

- Соскучился. Думаю, дай зайду, проведаю. Как вы здесь?

- Жить можно, — доверительно сообщила старушка. — Водой дышим.

Все засмеялись.

- У нас Никитична как рыба...

- Как мокрица, — поправила та, с яблоком.

- Ладно те, Клавка. Вот характер нудный, — оборвали ее. — Все ей не нравится, химчистке!

- А вам нравится! — окрысилась женщина. — Хотели жалиться директору? Вот он, жальтесь. А то все хорошо вам, жить можно!

Вскоре Фиртич узнал, что гладильщицы в прошлом месяце обслуживали ярмарку на Зеленом острове. По восемнадцать часов в сутки гладили, развешивали, подносили. Обещали им заплатить — не заплатили.

- А знаете, германские или румынские костюмы приходят мяты-перемяты. Точно из-под катка... Много пара дашь — плохо, мало — не берет. Вот и мучаешься, как слепая. Силы-то не те. И молодым не поднять.

- Дай где их взять, молодых-то? Бегут. Неинтересно им утюгом махать. Старухи и работают, на одну пенсию далеко не уедешь.

Минут пять он выслушивал претензии гладильщиц. И вешалов не хватает. И вентиляция не тянет, механики никак наладить не могут. И утюги старые, тяжелые. На той неделе случилось у одной короткое замыкание, искры капрон прожгли, а платить кто будет? Двойной зарплаты не хватит. Акт составили, а толку? Слышали, где-то есть такие манекены: натянешь костюм, нажмешь кнопку — его паром и распрямляет, гладить не надо...

- А у вас какие претензии? — Фиртич взглянул поверх голов на сидящую в стороне Клавку-«химчистку».

Та продолжала молча жевать яблоко, отрешенно глядя в окно.

- Ну ее, Константин Петрович... Порог бабий к ней подступил, вот и злится, халда!

Женщины прыснули.

- Да ладно вам, тетки! — строго осадила какая-то толстуха расшалившихся подруг. — Директора-то хоть постыдитесь.

- У вас туг вроде гражданской войны, — как можно мягче проговорил Фиртич.

Слова его взбудоражили толпу. Точно солью в пламя... Особенно яро злословила Никитична.

- Ты тоже хотела жалиться директору. Вот оно, начальство-то. Самое что ни есть высокое. Молчишь? Боишься! Выбросим твой бензин на лестницу, дыши там одна! А нам тут и воды хватает...

Женщина оставила яблоко, проворно соскочила с высокого табурета и ухватила ручку тележки, на которой кучей были свалены костюмы, платья, белье, платки...

- Никого я не боюсь! За такую зарплату я себе всегда работу найду, — приговаривала она. — Глядите! Это только за вчерашний день! — Она подобрала первый попавшийся пиджак. Кофейного цвета, с красивыми металлическими пуговицами, не из дешевых. — Вот! Вот!