Умирать — в крайнем случае - Страница 46

Объяснение выглядит непривычно длинным для такого молчаливого человека, как Ларкин, но американец прекрасно понимает, что молчание тут не поможет.

— А что, в сущности, нужно от вас этому Мортону? — все так же формально интересуется шеф.

— Вы же слышали: он хочет перехватить большую партию наркотиков, чтобы блеснуть. Разве вы не знаете этих господ! Они готовы на все ради высоких постов и больших пенсий.

— Да, конечно, у каждого свои заботы, — соглашается Дрейк.

А потом поворачивается ко мне:

— Вот видите, Питер! Я же вам говорил, как вредно идти на поводу у собственной подозрительности. Ларкин вовсе не ведет двойной игры, как вы предполагаете.

— В сущности, я был вынужден вести двойную игру, — спокойно возражает американец. — Только она касается не вас, а Мортона. Я всячески дезинформировал его, я водил его за нос, чтобы выиграть время. Ждал, пока мы проведем две-три крупные операции и сорвем порядочный куш, а потом, если бы «Интерпол» стал проявлять нетерпение, поставил бы в известность о сложившемся положении вас, чтобы всем вовремя выйти из игры.

Ларкин умолкает, потом опять меряет меня подозрительным взглядом и продолжает:

— Однако среди нас есть еще один человек, который ведет двойную игру. Я не хочу проявлять чрезмерную мнительность, но это подтверждается информацией, которой располагает Мортон. И этот двурушник — он находится здесь, среди нас — ведет двойную игру против нас с вами.

— Логично, — признает рыжий.

Он устремляет задумчивый взгляд к потолку и, выпустив в направлении хрустальной люстры струю дыма, спрашивает у Ларкина:

— А почему вы думаете, что мы имеем дело с «Интерполом», а скажем, не с ЦРУ?

— Ну, какой интерес ЦРУ заниматься подобными аферами?

— Вот и я спрашиваю, какой интерес?

Ларкин, видимо считает, что этот вопрос к нему не относится, он и не думает на него отвечать.

— Мне кажется, — говорит он, — что сейчас гораздо важнее установить, от кого Мортон получает сведения.

— Да, в самом деле, — спохватывается Дрейк. — А что вы думаете по этому вопросу?

— Полагаю, что не так уж трудно добраться до истины.

— Каким образом?

— Естественно, методом исключения, единственно возможным в сложившейся ситуации. Насколько я знаю, об операции известно только троим… Или, может, я ошибаюсь?

— Нет, нет, вы не ошиблись, — говорит Дрейк. — Только нас трое, и больше ни один человек.

— Полагаю, что лично вы вне подозрений…

— Благодарю за доверие.

— Я тоже вне подозрений, причем это довольно просто доказать: вы знаете, какая сумма полагается мне в случае успеха операции. Неужели же я похож на идиота, способного лишиться таких огромных денег ради интересов «Интерпола»?

— Следовательно? — позволяет себе задать вопрос шеф.

— Следовательно… — Ларкин пожимает плечами, мол, он не намерен отвечать на дурацкие вопросы.

— Ну а вы, Питер, что можете сказать в свою защиту? — обращается Дрейк ко мне.

— Ничего, — отвечаю я.

— Как так «ничего»? — удивляется рыжий. — Смотрите, как оправдал себя Ларкин. А вы — «ничего»!

Американец невозмутимо молчит, хотя, вероятно, видит шефа насквозь.

— Да, вы оба ставите меня в трудное положение, — после короткой паузы признается Дрейк. — Один то и знай молчит, будто в рот воды набрал, а другой то и знай оправдывается.

— У меня нет намерения оправдываться, — холодно возражает американец.

— Да, надо сказать, вы абсолютно спокойны, — говорит Дрейк. — Видите, Питер, какую самоуверенность приобретает человек, который служит в ЦРУ.

Он бросает окурок сигары в пепельницу, не потрудившись потушить его, лениво встает с кресла и уже другим тоном произносит:

— Думаю, что нам пора кончать.

И поскольку американец продолжает сидеть, не говоря ни слова, Дрейк поясняет:

— Кончать с вами, Ларкин.

— Не важно, кому я служу — ЦРУ или кому-нибудь еще, — все так же невозмутимо говорит Ларкин, вставая, — но за меня есть кому заступиться, Дрейк. Людям, которые мне покровительствуют, известно все. Даже та подробность, что я в данный момент нахожусь в вашем кабинете.

— Ну вот, наконец-то вы раскрыли свои карты! — восклицает шеф и разражается хриплым смехом. — Значит, я поймал вас на удочку. Больше мне ничего не нужно, уверяю вас.

Он смотрит на Ларкина своими маленькими голубыми глазками и пренебрежительно машет рукой.

— Теперь можете идти. И лучше не попадайтесь мне на глаза.

Дрейк подходит к письменному столу, и я догадываюсь, что он нажимает невидимую кнопку звонка. И даже если бы я не догадался, то внезапное появление Боба и Ала достаточно красноречиво говорит об этом.

— Проводите его, — приказывает шеф. И добавляет фразу, заставившую американца споткнуться в дверях. — И чтобы никакой крови в коридоре. Отведите его к Марку, в подвал.

— Послушайте, Дрейк! — В голосе Ларкина нет прежней невозмутимости. — Вы угадали: я действительно служу в ЦРУ.

— Знаю, знаю, — сговорчиво замечает шеф. — Но что поделаешь: все люди смертны, даже те, кто служит в ЦРУ.

Гориллы хватают американца, и в эту минуту Ларкин, забыв о своей выдержке, вдруг начинает кричать и вырываться, но Боб тычет ему в зубы кулаком, а Ал выворачивает руку до тех пор, пока Дрейк не урезонивает их:

— Успокойтесь, ребята. Я же сказал: никакой крови.

Марк и на этот раз сделал свое дело аккуратно. Марк — исполнитель образцовый. Посланник смерти, проникшийся полным сознанием ответственности за выполняемую миссию.

Труп бедняги Ларкина, как и следует ожидать, хорошо упакован. Гориллы заботливо укладывают его в багажник машины, которая направляется к берегам Темзы.

— Должен вам сказать, Питер, что я всегда был сторонником подобного способа захоронения, — говорит мне по этому поводу шеф. — В нем есть некая особая торжественность… и еще — что может быть достойнее, как отплыть вниз по течению нашей древней реки в страну вечного покоя. Да, это в духе добрых британских традиций. Вам, людям с континента, возможно, это непонятно, но мы, дружище, морская держава, море всегда было для нас матерью.

Дрейк произносит эти слова с таким пафосом, что они, пожалуй, способны вызвать слезы умиления у тех, кто его не знает. Но я-то его знаю. Настолько хорошо, что даже испытываю нечто похожее на сострадание к этому типу Ларкину, который, несмотря на свою отвратительную роль и отвратительный характер, в конце концов был просто винтиком в чудовищной машине.

Следующие дни проходят вполне спокойно, то есть я почти не общаюсь с Дрейком, который, хотя и притворяется безразличным, явно потрясен вторжением в его жизнь сильного конкурента. Не в том смысле, что он боится мести ЦРУ: пускай себе ЦРУ ищет исчезнувшего Ларкина, если ему больше нечего делать. Просто Дрейку нужно время на то, чтобы хорошенько проанализировать свои планы и внести соответствующие коррективы.

Пользуясь сложившейся ситуацией, я позволяю себе чаще покидать нашу неприглядную улицу, чтобы побродить по широким бульварам и площадям города. И делаю я это вовсе не потому, что хочу изучить Лондон, просто мне хочется хотя бы на время освободиться от ощущения удушья, которое обычно возникает при длительном пребывании в замкнутом пространстве, будь то застрявший между двумя этажами лифт или зажатая между двумя шеренгами домов Дрейк-стрит. Нет, я не имею ни малейшего желания изучать Лондон и его достопримечательности. Я просто бесцельно расхаживаю по улицам в кратких промежутках между частыми ливнями, чувствуя, как меня со все сторон окутывает своеобразная атмосфера города, пропитанного осенней влагой и духом минувших эпох.

И пока я лавирую в толпе или, занятый своими мыслями, шагаю по опустевшим тротуарам, в моей памяти откладываются картины улиц Сити и заполненных народом широких торговых артерий. Она запечатлевает громаду собора святого Павла, увенчанного огромным куполом; вонзенный в свинцовое небо шпиль Биг-Бена; длинный и мрачный фасад парламента с его псевдоготическим стилем и еще более мрачный фасад дворца Сент-Джеймс; массивную колоннаду Британского музея и Биржи; всегда оживленный Лондон-бридж и неприветливый Тауэр-бридж. Все эти фронтоны, колонны, тронутые паутиной времени башни, темные куполы, бронзовые памятники и мраморные фонтаны представляют собой страницы биографии с годами поблекшей, но все еще не утратившей своего величия империи.