Умирать — в крайнем случае - Страница 35

— И для чего вам эта новая фальшивка, сэр?

— О, фальшивка! Вы действительно иногда слишком резки в своих оценках, Питер! — заявляет Дрейк, убирая фотографию в сейф. Покончив с этим, он поворачивается ко мне и разводит руками:

— Зачем нужна? Не знаю. Может быть, ни за чем. Может, она еще пригодится вам самому, друг. Я ведь вам уже говорил: чем крепче держишь человека в руках, тем больше можешь ему доверять. А от моего доверия, Питер, вы можете только выиграть.

Дрейк лезет в кармашек и достает сигару. Но перед тем как приступить к обязательному ритуалу, смотрит на меня холодными голубыми глазками, в которых сверкают искорки неподдельной симпатии, и произносит:

— Позвольте сделать одно неслужебное замечание: вы ужасно везучий человек, Питер!

— Возможно. Хотя в порядке неслужебного разговора я должен сказать, что не вижу, в чем именно мое везение.

— В том, что судьба привела вас сюда, на Дрейк-стрит. И что сам Дрейк взял вас к себе в помощники. Потому что с этого дня, Питер, вы становитесь моим первым помощником. Личным секретарем. Шефом канцелярии. Лицом, ответственным за секретные операции. Представляете, какая власть сосредоточена в ваших руках?

Моя огромная власть, разумеется, — миф, один из тех миражей, которыми так любит развлекать себя мой шеф. И это к лучшему. Меня устраивает и то, что финансово-бухгалтерские и контрольные функции покойного Райта возложены на лицо, о котором я до сих пор не упоминал по причине его полного безличия. Это управляющий «Евы» и подлинный обладатель имени Дональд Стентон, под которым мне удалось съездить на родину.

Стентон — образцово-исполнительный чиновник, которые необходимы всюду, даже подпольный мир не может без них существовать, — ведь там, где заключаются сделки и идет счет деньгам, нужны образцово-честные и надежные чиновники. Как у большинства его собратьев, педантизм Стентона развит за счет воображения, а верность хозяину заменяет приверженность к каким-либо нравственным принципам. Важно не то, откуда берутся деньги, а сколько их; важен не характер сделок, а содержание в полном порядке счетов и прочей документации. Стентону все равно, чьи дела вести — публичного дома или филиала банка; все равно, кому платить законные проценты — солисткам стриптиза или торговым посредникам; все равно, какие приходы заносить в бухгалтерские книги — от продажи гашиша или продажи картошки. Такого рода подробности не имеют ничего общего с его служебным долгом.

— Вам не страшно занимать место человека, умершего насильственной смертью? — интересуюсь я, встретив его сразу после вступления в новую должность.

— Насильственная смерть, мистер Питер, связана не столько с местом, сколько с индивидом, занимавшим его, — назидательно говорит Стентон, часто моргая розовыми глазками альбиноса. — Есть люди, в силу своего характера предрасположенные к насильственной смерти, и есть другие люди, которые не страдают таким предрасположением. Я принадлежу к последним, мистер Питер.

В чем я не сомневаюсь. Поступи Стентон на службу к людоеду, ему и там нечего было бы опасаться насильственной смерти. Потому что даже людоеду — если таковые существуют — нужны верные, педантично аккуратные и лишенные высоких амбиций люди, которые готовы за скромное вознаграждение всю жизнь заниматься сложением и вычитанием.

Итак, управляющий «Евы» каждый день является на нашу улицу и выполняет свои обязанности, но всем известно, что он ни на йоту не возвысился в иерархии фирмы. Возвысился я. И хотя, по свидетельству Дорис, на Дрейк-стрит много такого, о чем не говорят, всем и без слов ясно, что настоящий помощник Дрейка — это я, Питер. И вся эта мелкота — продавцы марихуаны, торговцы порнографическим товаром, сутенеры, азартные игроки, вышибалы и официанты, которые еще вчера меня почти не замечали, сегодня при встрече спешат засвидетельствовать почтение улыбкой или приветствием. И если прилюдно не говорят, то уж с глазу на глаз наверняка шушукаются о том, какой ловкач этот Питер, который так здорово умеет убрать соперника с пути.

Эта репутация, естественно, не кружит мне голову и отнюдь не беспокоит меня. Тем более что убийство Райта никто даже не расследует. Чтобы начать следствие, нужен труп. А трупа нет. Наверное, беднягу отвезли в багажнике машины на берег Темзы и сдали на попечение рыбам. И хотя все знают об исчезновении данного лица, и хотя это происшествие обсуждают, некому довести его до знания властей. А раз властям ничего не известно, откуда же быть следствию.

— О мистер Питер, здесь кое-кто говорит… мне как-то неудобно повторять, что говорят люди, — признается однажды вечером Дорис, приглашенная на стаканчик виски в мой номер.

Бедняжка совсем теряется, и я говорю:

— Говорят, что я убил Райта, верно?

— Ну, не так грубо, но многие считают, что вы замешаны в его исчезновении.

— И вы им верите?

— Нет, что вы, мистер Питер! — решительно возражает Дорис. — Если бы я им верила, разве я сидела бы сейчас здесь с вами?

— Рад это слышать. Вы правы, как всегда: у меня нет ничего общего с исчезновением Райта, хотя я желаю его не больше, чем все остальные. Вообще мне кажется, что здесь, в нашем квартале, только один человек расстроен этой историей.

Дорис, добрая душа, тут же прижимает палец к губам и говорит:

— Тс-с-с, мистер Питер!

— А что «тс-с-с», — пренебрежительно машу я рукой. — В конце концов, его уже нет, и сделать ему ничего нельзя.

— Его-то нет, но она здесь, — напоминает Дорис. — А раз она здесь, о ней могут вспомнить и призвать к ответу.

— Дорогая Дорис, вы неисправимый романтик! Неужели вы думаете, что мистер… сами знаете, кто, не догадывался о приключениях мисс… сами знаете кого?

— Ну, мистер Питер, я не так уж наивна. Конечно, догадывался. Не только догадывался, а просто знал. Моя приятельница, хозяйка отеля «Селект», мне говорила, что эта самая мисс даже специально держала комнату в том самом доме, где находится косметический салон. Хитро придумано, правда? Будто идет к косметичке, а сама…

— Комбинация удачная.

— Конечно. Но мистер… сами знаете, кто, все-таки узнал об этом. Он просто закрывал на все глаза.

— Ну вот, видите?

— Что тут видеть? Дело в том, мистер Питер, что эта самая мисс никогда не принимала в этой комнате Джона Райта.

— Ну, этого вы знать не можете.

— Вот и ошибаетесь, мистер Питер, — хитро улыбается Дорис. — Знаю, причем достоверно. От той же приятельницы. Потому что мисс встречалась с Райтом именно в отеле «Селект» и приходила туда через черный ход… Хитро придумано, правда? Уж про это-то никто не знал, даже я, и приятельница посвятила меня в эту тайну только недавно, после того как Райт исчез.

— Зачем столько предосторожностей? — недоумеваю я. — Раз он знал о других ее связях, какая разница, узнал бы он про Райта или нет.

— Огромная разница! — уверяет меня Дорис. — Огромная! Он мог закрывать глаза на случайные встречи со случайными людьми, но никогда не стал бы терпеть такое от собственного подчиненного! Вы же знаете, что он — человек дисциплины.

Это верно. И вообще мне кажется, что Райт пал жертвой правил поведения и внутренного распорядка, причем не столько по пункту «Не убивай коллегу своего», сколько по пункту «Не пожелай приятельницу шефа своего». Я даже допускаю, что наш разговор с Линдой, записанный на пленку, послужил решающим поводом для расправы. В противном случае экзекуция совершилась бы раньше: Дрейк не из тех, кто любит откладывать на завтра.

Проблемы отношений Бренды и шефа не особенно меня занимают, и если я завожу беседу с Дорис на эту тему, то делаю это потому, что мисс Нельсон в последние дни, то есть после исчезновения Райта, вдруг изменила отношение ко мне.

Началось с того, что она стала замечать меня при встрече и даже дружески улыбаться, тем самым наводя меня на размышления. И я размышляю. А чем больше размышляю, тем яснее понимаю, что я вовсе не хочу отправляться вслед за Райтом в горные селения и райские кущи.