Умерший рай - Страница 15

В Америке, где умные люди давно поняли, что нужно для нормального взросления, такие условия создаются на протяжении нескольких лет учебы в колледжах.

В СССР студенты могли пожить юношеской семьей хотя бы в стройотрядах.

В нынешней России колледжей американского типа еще нет – и, я уверен, никогда не будет – а стройотрядов уже нет.

Мне очень жаль.

Потому что глядя на них – еще несколько лет назад сидевших передо мной на лекциях целыми сотнями – я с горечью констатирую, что у нынешних молодых россиян практически нет юности.

У них есть все, что пожелают душа и тело. Материальная обеспеченность, свобода во всем, возможность заниматься сексом с неутомимостью хорьков и вообще познание всего желаемого – но настоящей студенческой юности у них нет.

А у меня она была.

В годы, которые я описываю, высшей славой являлась слава военная.

Точнее, слава былых подвигов.

Это определялось тем, что стареющий Генсек, питая старчески-младенческую слабость к побрякушкам, увешивал себя наградами. Не довольствуясь повторением старых, придумывал к каждой годовщине военных событий новые медали и памятные знаки.

То было время преклонения перед ветеранами Отечественной войны. Тогда их оставалось немало. Причем не только из призыва последних военных месяцев. Встречались настоящие воины, участники известных операций. Правда, на парадах их скупые боевые награды терялись за блеском новых.

Но тогда это виделось нормальным.

И сколь смешным и даже рабским ни покажется вам сейчас, но мы, невоевавшие, тоже хотели иметь отличия своих заслуг.

Все это отражалось на наших стройотрядовских куртках.

Купленная однажды, сама форма не менялась. Просто нашивались новые эмблемы. Если человек ездил регулярно, то они покрывали рукава куртки до самых обшлагов.

И значки – каждый год боец получал новый значок; рано или поздно им не хватало места на лацканах.

В силу не слишком сильного здоровья и обстоятельств семейного характера я участвовал в стройотрядовском движении всего три раза.

Один раз ездил в обычный отряд, один раз был командиром «Общественной приемной комиссии», обеспечивающей проведение вступительных экзаменов – в третий раз работал в ГДР.

Но тем не менее и моя куртка напоминала иконостас.

Рукава, как и положено, не сгибались от эмблем: на одном шли колонкой одинаковые стандартные трапеции университетского отряда, на другом отмечались мои конкретные.

Эмблемы, нанесенные специальным способом на ткань, заказывались у профессиональных художников, но эскизы разрабатывались каждым отрядом самостоятельно.

Забавно отметить, что кроме считавшейся отрядом «Общественной приемной комиссии», имевшей утвержденную эмблему в виде здания Двенадцати коллегий Ленинградского университета, две других придумал я сам. Поскольку в отрядах не нашлось иных бойцов, обладающих художественными способностями.

Особенно выразительной получилась эмблема моего первого отряда: в качестве комсомольского эксперимента он был сдвоенным. То есть объединял под общим названием две самостоятельных единицы, работавших на доделке нового корпуса математико-механического факультета в городке за Старым Петергофом. Отряд именовался «Интеграл» и вполне естественно, что в качестве основного графического элемента я использовал математический символ: двойной интеграл. Для тех, кто математики не знает, поясню, что знак интеграла, родившийся из понятия суммы, представляет собой букву «S», неузнаваемо растянутую по вертикали. Двойной интеграл – это два интеграла рядом. Исполнявший заказ художник, видимо, математики не знал вообще, потому что несмотря на вполне четкий эскиз, он сделал интегралы двумя простыми «S». Оставшимися именно буквами.

Нетрудно догадаться, что едва мы пришили к рукавам новенькие эмблемы, как нас стали аттестовать «эсэсовцами».

Это было смешно.

Только теперь я понимаю, что нам – точнее мне как разработчику – крупно повезло. Прозвище не пошло дальше шутки. А если бы какой-нибудь дотошный партийный проверяющий решил разобраться в причинах фашистской символики советского стройотряда… Мне пришлось бы очень и очень плохо.

Вторая придуманная мною эмблема относилась уже к интеротряду. И не представляла ничего особенного: сине-желтый картуш, пересеченный по диагонали саксонской геральдической лентой. На разъединенных полях стояли символы городов-побратимов: Ленинградский кораблик и Дрезденский лев.

Кроме эмблем на рукавах, имелись нашивки на груди над карманами. Длинные желто-красные, из искусственной кожи. У меня их было две: упомянутая «ВССО» и еще «Штаб ЛССО», то есть линейного студенческого строительного отряда: в объединенном отряде, при двух командирах и двух комиссарах, я исполнял роль единого начальника штаба, обеспечивая порядок в документах.

Потом шли значки.

Самые разные, большие и маленькие, простые и сложные – состоящие из двух частей, соединенных звеньями цепочки.

Брежнев отдыхал. В своей куртке я походил на толстого Германа – рейхсмаршала авиации Германа Геринга, питавшего невероятную страсть к украшениям, изобретавшего их лично для себя. И дошедшего до такой степени совершенства, что вешать награды ему стало просто некуда, и последние ордена приходилось цеплять уже где-то около пояса.

Значки…

Это было что-то…

Длинные, со строительным мастерком, стандартные ежегодные знаки Всесоюзного студенческого строительного отряда. Особый золотой – значок Ударника, полученный в первом отряде. Такой же особый комсомольский значок с золотыми венками – Отличник Ленинского зачета. Квадратный знак Отличника учебы. «Донор СССР» с колодкой и маленькой медалью на колечке. Несколько рубиновых капель, получаемых на каждой донорской акции. «Город-герой Ленинград» с отдельно висящей маленькой золотой звездочкой. Герб города Петродворца. Значки всех городов, посещенных в Германии. Болгарские и немецкие стройотрядовские значки. Шикарный серебристый двухзвенный значок, изображавший Берлинскую телебашню – лишь чуть более скромный, нежели имевшиеся у некоторых сокурсников украшение подобного типа из Парижа. Символ Варшавы: хотя я и не был в польской столице, но все-таки проезжал ее Берлинским поездом; о том, как я добывал этот значок, предстоит отдельный рассказ.

Имелось что-то еще, чего я уже не помню.

Довершали мой фасад зеленые перекрещенные пушки, привезенные с военных сборов.

В этой куртке я появлялся на разных торжествах, связанных с военными делами.

Например, ходил в День Победы по Невскому проспекту, когда весь Ленинград шествовал за оркестром, игравшим победные марши.

Хотя, наверное, о такой практике забыли сейчас уже и сами ленинградцы…

Я очень любил эту куртку и надевая ее, ощущал себя заслуженным человеком.

В первые годы моей университетской работы, когда еще не осточертело читать из года в год один и тот же материал за уменьшающуюся зарплату, я иногда появлялся в ней перед своими студентами. В воспитательных целях. На разных мероприятиях вроде общефакультетских собраний, кураторских часов или субботников.

И всегда имел успех – если можно так говорить о женских взглядах, которые студентки временами бросают на преподавателя.

Впрочем, тогда я был еще настолько молод, что нас разделяло ничтожное количество лет. Наши возрасты казались почти равными, и взгляды в самом деле могли быть истинно женскими… Тем более, что в отличие от нынешнего, тогда я осознавал сам себя как интересного мужчину.

Стройотрядская куртка знаменовала целую эпоху.

Лучший период моей жизни.

Воспоминания о котором греют до сих пор.

Потом она долго висела в шкафу, ветшая и делаясь абсолютно ненужной.

И наконец я ее выбросил: с какого-то момента взгляды на куртку стали приносить мне не радость, а боль.