Умерший рай - Страница 10

И должен был родиться…

Поэтому отношение мое к теме блокады такое же, как у любого ленинградца – больное и острое. Это можно загнать глубоко, но никогда нельзя стереть насовсем.

Крейсер «Киров» всю войну участвовал в обороне Ленинграда. И громил фашистов тяжелыми снарядами 180-мм орудий.

В семьдесят четвертом году легендарный корабль был списан из флота и равнодушно разрезан на металлолом.

Но мне повезло. В семьдесят третьем году на празднике Военно-морского флота я успел увидеть этот корабль в боевом строю около набережной Крузенштерна.

Крейсер внушал уважение: серая броня, мощные орудия, угрожающе наклоненные широкие трубы.

А, кроме того, само имя Сергея Мироновича Кирова значит для меня куда больше, чем для остальных людей: дед мой до войны в бытность парторгом ЦК на танковом заводе в городе Ленина не раз и не два встречался с Миронычем (так звал партийного вождя народ) и даже с ним выпивал.

(Впрочем, если бы я решил упомянуть всех известных людей, которых знал мой легендарный дед: от маршала Рокоссовского (любителя скачек и виртуозного матерщинника) до Лаврентия Павловича Берии (обладавшего серьезными способностями в руководстве оборонной промышленностью) – то объем этих записок увеличился бы раза в три.)

Вот и все, что я хотел сказать в этой главке.

А теперь, читатель, можно устраиваться поудобнее.

Я возвращаюсь к своим нескромным мемуарам.

Итак, мы познакомились на вечере бальных танцев во ДК имени Кирова. Нынешним сознанием понимаю, что я сразу понравился Тамаре как мужчина.

Впрочем, ничего странного в том нет; я был тогда высок, строен и почти красив, имел буйную шевелюру, с непередаваемым изяществом носил изящный галстук-бабочку и хорошо танцевал танго.

Я еще не стал безразличен сам себе, потому мною интересовались окружающие люди.

И как-то само получилось – она вела разговор по-женски искусно, и мне казалось, будто инициатива исходит от меня – что я пригласил ее в гости. Не в этот вечер, а в субботу, когда соседи уезжают на дачу.

Я жил на квартире, потому что по некоторым причинам общежитие в Ленинградском университете давали не всем. И, желая испробовать все виды искусств, в то время занимался живописью; стены моей девятиметровой комнатки-трамвайчика были увешаны рисунками, акварелями и масляными этюдами.

(Отвлекаясь, скажу, что моя нынешняя жена Светлана, чьему чутью я очень верю, до сих пор утверждает, что максимального успеха я мог бы добиться именно на поприще живописца… Но ничего уже не вернуть. Из пальцев давно ушло чувство линии, которое позволяет избежать страха перед чистым листом картона.

Хотя за годы, отданные изобразительному искусству, я успел попробовать себя в разных видах графики (карандаш, перо, соус, сангина, пастель), в техниках художественного отпечатка (монотипия, ксилография. линогравюра) и живописи (акварель, темпера, масло), не говоря уж о нескольких техниках смешанных.)

Благовидным предлогом визита значился именно осмотр моих картин.

С тем мы расстались на одной из узловых станций метро – я слегка проводил ее после танцев – назначив встречу на определенный день в определенном месте.

Если быть точно, у выхода из станции метро «Площадь Восстания», что находится около Московского вокзала. А еще точнее, в ее наземном вестибюле, устроенном в бывшей Знаменской церкви – той самой, где всю жизнь молился великий русский физиолог Павлов, и которую лично Сталин запрещал трогать до самой смерти академика.

Лет Тамаре было…

Я сразу увидел, что она старше меня. Но тогда не разбирался в женских возрастах, и мне двадцатичетырехлетнему казалось, что ей лет тридцать. Как понимаю теперь, на самом деле она была чуть моложе моего нынешнего возраста. То есть находилась в том счастливом женском периоде, когда хочется всегда и можется в любом состоянии.

По мере приближения к назначенному дню я толчками вспоминал горячую руку Тамары на своем плече во время вальса. И думал, краснея от постыдности самих мыслей: а что, если…

И тут же гнал надежды прочь.

Сам себя я в общем никогда не любил и считал некрасивым. Мне не представлялось возможным, чтобы женщина сама захотела заниматься со мною сексом.

Ведь в подсознании жила ханжеская истина: это нужно лишь мужчине, а женщина просто уступает домогательствам.

Вот какой глупостью забивались тогда мозги в приличных семьях!

В день встречи я уже сомневался в серьезности разговоров, а приближаясь к назначенному выходу метро, был почти уверен, что она даже не придет…

Однако я ошибся.

Она пришла.

С первых минут визита моей неожиданной ценительницы чувствовалась наэлектризованность самого воздуха между нами.

Но я все еще отказывался верить, что вот сейчас, в этой комнате, произойдет великое чудо, которое много лет снилось в неприличных снах и казалось нереальным.

Мы смотрели картины, пили кофе; я играл на гитаре…

(Что до сих пор осталось одним из моих неумерших талантов.)

Тамара подсаживалась все ближе, а я ни на что не решался, мгновенно лишившись смелости и даже просто уверенности в своей состоятельности.

Тогда, поняв, с кем имеет дело, Тамара быстро разделась сама.

Как я уже говорил, обнаженную женщину я впервые увидел в двадцать три года. До того рассматривал картины и редкие фотографии. В прежнем моем понимании любое женское тело должно было являть собой само совершенство. Упругое, гладкое, влитое в изящные очертания…

Тело Тамары оказалось самым обычным.

Она была не толстой и не худой, без особых прелестей фигуры. И даже без чего-то запоминающегося. Разве что икры ее казались очень толстыми, а большие круглые колени призывно сияли.

Но все это констатирую я сейчас, кое-что увидевший за прошедшие двадцать лет. Тогда же я, дрожа от вожделения, жадно пил глазами тело женщины. Которая через несколько секунд должна была сделаться моей первой…

Что было потом – я не стану того описывать, щадя читательское целомудрие.

Скажу только, что мужчиной я в тот день стал – причем четыре раза подряд с очень небольшими перерывами.

Вспоминая теперь тот день – один из важнейших в своей жизни – я констатирую личный рекорд.

Который потом не удалось не только побить, но даже просто повторить.

Разумеется, по мере жизни приходил опыт; я научился контролировать ощущения и получать максимальное удовольствие. Действительно ошеломляющее, не сравнимое с короткими вспышками первого раза.

Однако количественный рекорд оказался непревзойденным.

Но главным было даже не это, а данная мне

Важнейшим – как понимаю я теперь – оказался факт, что на протяжении нескольких часов Тамара не только не сделала замечаний, но непрерывно восхищалась моими мужскими достоинствами. В которых сам я прежде не находил ничего особенного.

За одну встречу она вселила в меня уверенность в мужской сверхполноценности.

С ощущением которой я прошел по жизни.

Этого могло не случиться, окажись на ее месте другая женщина.

Но мне посчастливилось первой познать Тамару, которая несколькими точными движениями вылепила из меня мужчину.

– А потом были в жизни дары и находки…

– пел в одной из своих песен мой любимейший автор, поэт и певец Юрий Иосифович Визбор.

Увы, я не могу применить к себе эту строчку: жизнь меня не баловала. Даров сверху почему-то не сыпалось. А каждую находку пришлось отстаивать, совершая один из Десяти Сталинских ударов.