Умение умирать, или Искусство жить - Страница 4

Ночью дивная картина открывается в горах. Вершины, озаряемые светом луны, приобретают темно-голубой цвет, как будто волны подземного моря выплеснулись из недр земли и застыли на лету. Деревья дремучего леса стоят неподвижно, точно изваяния. Ущелья кажутся черными безднами, глубокими, как само небо, непроницаемыми, как духовная тайна. Звезды кажутся искрами от пожара, который пылает за ночным горизонтом, искрами холодного огня. В горах особая тишина. Можно слушать эту тишину с таким наслаждением, с каким уставший путник пьет воду из горного ручья. А протяжный крик совы еще более оттеняет эту глубокую тишину. Этот крик, раздающийся по ночам, – песнь о смерти. Вид гор, сливающихся с ночным небом, – песнь о вечности.

Голос, который говорит: «Время проходит, спеши; ты не владеешь временем, оно дано тебе взаймы», – это бой часов. Он напоминает, что наша жизнь – умирание. Мы говорим: «Человек жил тридцать лет». Но можно сказать по-другому: «Человек умирал тридцать лет»; умирал с первого дня своего рождения. Часы – это шкала потерь и счет убытков. Чем мы заполнили минувшее время, с чем соединили прошедшее мгновение? Иногда мне кажется, что циферблат часов похож на картину космоса, а двенадцать цифр – это двенадцать знаков небосвода, двенадцать его мысленных частей. Центр циферблата – наша Земля, а стрелки – движение космоса. Раньше были песочные часы или водяные, где одна за другой падали песчинки или капля за каплей сочилась вода. Последняя песчинка в часах – последний удар человеческого сердца, последняя капля – последний вздох человека. Были солнечные часы, где время указывала тень. Утро – образ детства, полдень – зрелости, вечер – старости. А затем солнце заходит за горизонт, тени меркнут, наступает ночь; безмолвствуют часы, как будто умирает само время.

Голосом, напоминающим о вечности и о смерти, говорит звон колокола. Ударами колокола оканчивается погребение. В колокол звонят, когда мимо храма несут покойника на кладбище. Говорят, что в минувшие века во время эпидемий, особенно чумы, беспрерывно били в колокола, чтобы очистить воздух от заразы. Звон колокола как бы расчищает путь для души усопшего, отгоняет от нее темных духов, которые, как стая хищников, окружают и преследуют ее. Звон колокола – это прощание живых с умершими. Гроб опускают в могилу при звуках колокола, как будто корабль отплывает от берега в бескрайние просторы океана. Звон колокола вызывает глубокие размышления о скоротечности земной жизни. Он напоминает также о воскресении мертвых, о котором возвестит миру глас Архангела и звук трубный[9]. Колокольный звон призывает к богослужению: «Странники земные, спешите в свой дом, где пребывает ваш Небесный Отец; этот дом – храм». Звон колокола возвещает о Таинстве Святой Евхаристии. Он словно говорит: «Христианин, где бы ты ни был, остановись и подумай о вечности».

Говорят, что раньше на берегу моря, в местах, где были рифы и подводные камни, ставили колокол на высоком столбе и в безлунные ночи, особенно в непогоду, звонили в него, чтобы мореплаватели, сбившиеся с пути, не потерпели крушение и не погибли. Для нас страшная опасность – забыть о смерти. И здесь колокол пробуждает душу от глубокого сна.

Вороны, почуяв добычу, срываются с веток, как черные листья, и с хриплыми криками кружатся над лесом.

Звон колокола возвещает, что покойника внесли в кладбищенские ворота, из которых никого не выносят назад. Скрип железных ворот – точно скрежет зубов смерти.

…Настает ночь в горах, и пустыня оглашается протяжными криками совы. С первыми проблесками рассвета сова замолкает и погружается в сон, словно для того, чтобы не видеть тленной красоты этого мира и его суеты. А ночью она снова будет звать пустынников на молитву.

Три вещи неизвестны человеку: когда он умрет, где он умрет и какая участь ожидает его за гробом. Поэтому человек должен всегда ожидать смерти и постоянно помнить, что день сегодняшний может оказаться днем последним. Поэтому именно сегодняшний день – день спасения. Господь обещал принять грешника, если тот покается от всего сердца, но Он не обещал какого-то точно определенного времени для покаяния, ибо ведал лукавство человеческой души.

Зная день и час своей смерти, человек будет говорить в сердце своем: «Это еще далеко, успею взять от этой жизни все, что она может дать, а затем, перед смертью, начну покаяние». Но покаяние – это желание быть с Богом, это начало борьбы с прежним хозяином, демоном, которому человек служил всей своей греховной жизнью, это возможность стяжания благодати. Лукавое сердце, которое хочет обмануть Бога, окажется не способным к покаянию: перед смертью оно окаменеет, и человек впадет или в холодное безразличие, или в отчаяние[10]. Поэтому Господь премудро сокрыл время смерти: ее не видно, как путника в тумане; она входит в дом без стука; она, как нежданный гость, не предупреждает о своем приходе; она уводит человека за собой, как страж уводит узника на суд, – в том, в чем застанет его.

Человек всегда грешит, поэтому чувство покаяния должно быть для христианина постоянным чувством; враги же смертной памяти суть многопопечительность, многословие и шутки .

Многопопечительность – это напрасное расточение времени. Человек забывает о самом главном – о себе самом. Ему постоянно не хватает времени, чтобы наконец задуматься: кто он, зачем он на земле? Он похож на брошенный на зеленое поле бильярдного стола шар, который от невидимых ударов катится, как бы мечется из стороны в сторону. Человеку даже некогда подумать, зачем и кому все это нужно: эта спешка, этот вечный бег! Такой человек не оставил Богу в своей жизни места, он забыл о смерти, он не видит своих грехов. Метафизические вопросы интересуют его меньше, чем наличие жизни в далеких галактиках. Ему кажется, что подобными вопросами могут заниматься только бездельники или мечтатели, а у него для таких пустяков времени нет. В этой постоянной суете, в этом водовороте дел он словно прячется от Бога. Смерть настигает его неожиданно. Он похож на бегуна, который внезапно падает, споткнувшись о камень. Умирая, он думает о том, что не окончил своих дел. Вечная жизнь и духовный мир для такого человека – неприятная, страшная неожиданность.

Второй враг памяти о смерти – многословие, одно из проявлений скрытой гордыни. Господь говорит в Священном Писании: на кого воззрю? Только на кроткого и молчаливого [11]. Истинно так: смирение и кротость, столь любезные Богу, сопряжены с молчанием. Многословие – страсть, подобная пьянству, она порабощает человека, так что он становится как бы придатком собственного языка. Если человек, превративший себя в рабочего муравья, отнял у себя время, данное ему для приготовления к вечности, растратил его на внешнее и стал духовным банкротом, то болтун – вор не только своего, но и чужого времени.

Болтун в глубине души считает, что он уже все знает и ему остается только одно: учить других. А ведь на деле многие говорят лишь потому, что не научились молчать. Святые отцы утверждали, что человек, сделавший из великого дара – слова – развлечение для себя, похож на блудника. Поэтому многословный человек отвратителен для людей, чужд Богу.

Многословие – это бессмысленное расточение душевных сил. Молитва человека многословного делается немощной, рассеянной, сухой, подобно чахлому растению. Много говорящий теряет способность глубоко мыслить, не может остановить, сконцентрировать свою мысль на требующем внимания вопросе. Он становится похож на обжору, глотающего пищу, не разжевывая ее, уподобляется колокольчику, который звенит, потому что пуст внутри. Или – обтянутому ослиной кожей барабану, который своим грохотом заглушает все. Истинно: «Слова расточают, молчание собирает»[12]. Конец многословия – опустошение души и потеря благодати. Всевидящий Бог как бы «не видит» человека-пустослова, потому что и тот неспособен в сердце своем видеть Бога, неспособен к богообщению, требующему сосредоточения мысли. Рыбак выуживает рыбу из воды, когда она заглатывает крючок своим ртом, а здесь диавол держит болтуна, как свою добычу, за язык.