Умение умирать, или Искусство жить - Страница 19

Здесь три фазы. Первая – отрицание падшего мира, с которым соединились наши страсти, словно корни дерева, вросшие в землю. Это размышление о тленности мира, его пустоте и гибельности обольщения им. Вторая – новое восприятие мира через благодать Божию, видение мира как пути, по которому можно или идти к Богу, или уходить от Бога, то есть понимание жизни в этом мире как времени испытаний, в которых формируется сам человек; при этом падший мир открывается нам в своем будущем преображении, в не угасших еще отблесках прежней красоты, которой не видит оземленный человек. И третья – восхождение души к Богу как источнику бытия, открытие личностного Бога, с Которым душа соединена любовью.

Один из святых сказал: «Я все сжег, чтобы снова воссоздать». Поэтому размышление о смерти, о том, что все превращается в тлен и гной, мысленное посещение кладбищ и моргов – это вовсе не некрофилия, а именно желание все разрушить, чтобы снова воссоздать[42]. Время обманывает нас, поэтому мы должны спросить его: «А что будет потом? Что ты сделаешь с тем, что в твоей власти? Ты обещаешь блага и наслаждения, но лжешь. И даже если на земле действительно есть счастье, то оно не больше, чем ужин перед казнью. Яства, которые ты предлагаешь, словно пропитаны желчью: они становятся горькими уже во рту».

Сколько было городов, от которых не осталось даже развалин; сколько кладбищ, на которых возникли поселения! Где блистательные полководцы, где могущественные цари? Ветер времени сдул их, как пыль, с лица земли. Если бы можно было представить историю земли в ускоренном виде, как на ленте кинохроники, то мы увидели бы всю землю, с ее царствами и городами, как море, на котором волны вздымаются и падают вниз, исчезая в пучине. Сколько бы ни прошло лет, веков, тысячелетий, все это – не более чем мгновение.

Все, что существует, должно разрушиться, к чему же нам прилепиться своей бессмертной душой? Святые отцы говорили, что после молитвы, как, впрочем, и до нее, несколько минут надо посвящать размышлению о смерти. Оружие безбожного мира – похоть, заслоняющая от нас вечность, похоть как влюбленность в вещество. Оружие нашей веры – память о смерти, которая укрощает похоть и открывает душе вечность, ее истинную жизнь, духовный мир, с которым она одной природы. Нам надо увидеть грязь, чтобы смыть ее. Убирая дом, хорошая хозяйка выискивает пыль по всем углам, но разве свидетельствует это о ее любви к пыли?

Вначале память о смерти бывает тяжела и даже мучительна, но затем, когда под ее воздействием страсти смиряются, как дикие звери под хлыстом укротителя, человек чувствует уже не тяжесть и муку, а облегчение. Он как бы пробуждается от сна, его ум, освобождаясь от гнета страстей, становится более ясным и чистым. Его душа, уже не привязанная с такой силой к земному, как раньше, постепенно начинает ощущать свободу. Его сердце начинает жаждать чистоты, почему один из святых отцов и сказал, что память о смерти чиста и целомудренна, хотя картины смерти ужасны.

Надо сказать, что по мере очищения человека изменяется сам характер размышлений о смерти, страх сменяется надеждой, и сквозь мрак могилы душа прозревает свет воскресения. Преподобный Иоанн Лествичник пишет: «Некоторые говорят, что молитва лучше, нежели память о смерти, я же воспеваю два существа в одном лице»[43].

Мы говорили о том, что человеческое тело, будучи создано Богом, как дивный инструмент для души, после грехопадения подверглось деформации, оказалось во власти тления и смерти, стало, с одной стороны, помощником души, с другой – ее соперником. В человеческом теле, в его устройстве, в целесообразности его как физического организма отражена премудрость Божия и сохранены остатки прежней красоты. Но в то же время тело представляет собой какой-то смердящий гнойник.

Из капли слизи возникает плод, постепенно преобразуясь в человека. У ребенка тельце слабое и хрупкое; человеческое дитя беспомощнее, чем детеныш любого животного. Как только человек взрослеет, в теле пробуждаются страсти. Чаще всего тело порабощает душу, и человек всецело отождествляет себя с ним. Душа настолько покорна телу, что современный человек считает, что ее как таковой нет, что она только функция тела – функция мозговых клеток и волокон.

Затем с годами тело дряхлеет, ветшает, как изношенная одежда. Наступает старость, и тело отказывается служить человеку, становится для него тяжким бременем. А нередко и еще в молодости оно может быть поражено тяжелыми болезнями и являет тогда собой жалкое зрелище. Болезнь как бы снимает какой-то внутренний фильтр, и яд сочится из всех пор тела: она обнаруживает то зловоние, которое заключено в нем.

В порабощенной телом душе живут страсти, но она не может удовлетворить их так, как желалось бы, в полной мере. Поэтому люди порочные обычно становятся в старости злыми и раздражительными, они словно хотят отомстить миру за свое бессилие. Старость – подведение итогов человеческой жизни, урожай, который хозяин снимает осенью со своего поля, – и чаще всего в снопах оказывается не пшеница, а плевелы.

Наконец приходит неизбежная для всех людей смерть, и тот, кто был привязан к миру и собственному телу, видит, что он обманут, что демон зло посмеялся над ним. Для всецело привязанных к миру людей это – окончательное поражение. Таким людям трудно бывает поверить, что смерть действительно придет и к ним, трудно заставить себя посмотреть ей в глаза, представить, что их тело обратится в прах; поэтому-то они и напрягают все силы, чтобы обмануть самих себя. И, по сути говоря, все человеческое искусство, литература, поэзия – тот же обман, золотая парча, наброшенная на труп.

Нет ничего более знакомого, чем смерть, и нет ничего более таинственного и неведомого, нежели она. Фауст продал душу диаволу, чтобы тот остановил мгновение, остановил время, дал ему бессмертие на земле, и диавол обманул его. Так же и теперь человек забывает о том, что время – поток, стремящийся из бездны бытия в бездну смерти. Он находится в этом потоке, который с неудержимой силой несет его к могиле. Никто и ничто не может остановить этот поток. Даже если бы человек мог овладеть всем миром, то он все равно был бы бессилен возвратить назад хотя бы одну уже прошедшую минуту. Если человек забыл о вечности, в которой начинается истинная жизнь, и все силы отдал своему земному существованию, если человек забыл о смерти, то он самоубийца: он потерял Бога, а на земле бессмертия нет, – жернова смерти перемелют его.

Если человек жил лишь земными впечатлениями, чувственными страстями, если его ум вращался, точно белка в колесе, лишь в кругу земных забот, то душа его, оземленная и слепая, не сможет воспринять свет вечности, поэтому после смерти она погрузится в метафизическую тьму. Мы говорили о тленности нашего тела, о том, что труп в могиле представляет собой прообраз ада. А что стало после грехопадения с душой? И душа наша – подобный телу гнойник. Как в трупе – черви, так в нашей душе гнездятся страсти. Уже в душе ребенка таится неосознанный им грех; даже больше того: человеческая душа с рождения человека несет в себе последствия первородного греха, и они влияют на формирование человека как организма и как индивида.

Ребенок более непосредствен, более открыт, чем мы, но разве в ребенке с самых ранних лет не проявляются похоть и ревность? Иногда жестокость детей удивляет родителей. С возрастом грех раскрывается в человеческой душе: гордость, эгоизм, ложь, тщеславие пронизывают все человеческие взаимоотношения. Если бы можно было какими-нибудь лучами, подобными рентгеновским, просветить наши мысли, то открылась бы страшная картина, какая-то фантасмагория. Человек хочет добиться победы над другими любой ценой. Он лжет, лицемерит, завидует, он желает смерти даже своим близким и друзьям, если они оскорбили его или же стоят на пути к удовлетворению его страстей как преграда. Жена в мыслях сколько раз изменяет своему мужу, муж сколько раз желает, чтобы на месте жены была другая женщина!