Улыбка Джоконды. Книга о художниках - Страница 43

И все же битву за Лику Левитан проиграл Чехову, но тот по существу отказался воспользоваться плодами своей победы – Антон Павлович как огня боялся глубоких и серьезных отношений с женщинами.

Не был написан до конца у Левитана и роман с Марией Чеховой, которая робко пробовала свои силы в живописи.

«Иду однажды по дороге из Бабкина к лесу и неожиданно встречаю Левитана, – рассказывала впоследствии Мария Павловна. – Мы остановились, начали говорить о том, о сем, как вдруг Левитан бух передо мной на колени и… объяснение в любви.

Помню, как я смутилась, мне стало чего-то стыдно, и я закрыла лицо руками.

– Милая Маша, каждая точка на твоем лице мне дорога… – слышу голос Левитана.

Я не нашла ничего лучшего, как повернуться и убежать от него.

Целый день я сидела расстроенная в своей комнате и плакала, уткнувшись в подушку. К обеду, как всегда, пришел Левитан. Я не вышла. Антон Павлович спросил окружающих, почему меня нет. Миша, подсмотревший, что я плачу, сказал ему об этом. Тогда Антон Павлович встал из-за стола и пришел ко мне:

– Чего ты ревешь?

Я рассказала ему о случившемся и призналась, что не знаю, как и что нужно сказать теперь Левитану. Брат ответил мне так:

– Ты, конечно, если хочешь, можешь выйти за него замуж, но имей в виду, что ему нужны женщины бальзаковского возраста, а не такие, как ты.

Мне стыдно было сознаться, что я не знаю, что такое «женщина бальзаковского возраста», и, в сущности, я не поняла смысла фразы Антона Павловича, но почувствовала, что он в чем-то предостерегал меня. Левитану я тогда ничего не ответила. Он с неделю ходил по Бабкину мрачной тенью».

Вот такой рассказ младшей сестры Чехова. Продолжим его: Левитан походил мрачный да и успокоился. В дальнейшем Исаак Левитан и Мария Чехова стали друзьями, а дружба, как правило, исключает какие-либо страдания, возможные при чувственных отношениях. Чехов как врач, как психолог отчетливо видел, что брак его сестры с Левитаном – нонсенс, ибо «милый Левиташа» – натура чрезвычайно увлекающаяся, страстная.

Спустя несколько лет, 19 января 1895 года, Чехов напишет Суворину в письме: «Был я у Левитана в мастерской. Это лучший русский пейзажист, но, представьте, уже нет молодости. Пишет уже не молодо, а бравурно. Я думаю, что его истаскали бабы. Эти милые создания дают любовь, а берут у мужчины немного: только молодость. Пейзаж невозможно писать без пафоса, без восторга, а восторг невозможен, когда человек обожрался. Если бы я был художником-пейзажистом, то вел бы жизнь почти аскетическую…»

Итак, мнение Чехова: «истаскали бабы».

Другой свидетель-современник – Василий Переплетчиков. Он вел дневник, и в нем часто упоминается Левитан. Вот одна из характеристик Левитана, данная Переплетчиковым: «человек минуты, человек впечатления, нерва, сенсуалист…» (21 декабря 1892).

И главная мысль для нашей темы: «Левитан по натуре был пьяница (не в смысле алкоголизма), ибо нужно было заглушить тоску жизни; на это были средства – искусство, женщины, наслаждения».

В 1886 году 26-летний Левитан знакомится в Москве с художницей Софьей Кувшинниковой. Ее муж, полицейский врач Дмитрий Кувшинников, был, как говорится, по уши занят своей службой, а жена от скуки забавлялась живописью: писала этюды, впрочем, забава вполне благородная, могло быть что-нибудь и похуже.

Михаил Чехов так описывает Софью Петровну: «Это была не особенно красивая, но интересная по своим дарованиям женщина. Она прекрасно одевалась… обладала счастливым даром придать красоту и уют даже самому унылому жилищу…»

Софья Петровна была одержима идеей салона, и поэтому у нее гостили многие, в том числе два художника – Левитан и Степанов, бывал здесь и Михаил Чехов. У Левитана хозяйка доморощенного салона брала уроки живописи. Уроки в московском доме плавно перешли в уроки на натуре. Михаил Чехов свидетельствует об этом факте так:

«Левитан уехал на Волгу и… с ним вместе отправилась туда же и Софья Петровна. Она прожила на Волге целое лето; на другой год, все с тем же Левитаном, как его ученица, уехала в Саввинскую слободу, и среди наших друзей и знакомых стали уже определенно поговаривать о том, о чем следовало бы молчать. Между тем, возвращаясь каждый раз из поездки домой, Софья Петровна бросалась к своему мужу, ласково и бесхитростно хватала его обеими руками за голову и с восторгом восклицала:

– Дмитрий Кувшинников! Дай я пожму твою честную руку! Господа, посмотрите, какое у него благородное лицо».

В напечатанных воспоминаниях Кувшинниковой о Левитане нет ни слова об интимных отношениях с художником, лишь общие фразы о том, что «жилось нам удивительно хорошо. Даже Левитан, и тот перестал хандрить, и настроение это отражалось на его картинах…».

Именно в период совместной жизни-работы с Кувшинниковой Левитан создал такие шедевры, как «Золотой плес», «Владимирка», «Омут», «Вечный покой».

Еще один штрих из воспоминаний Кувшинниковой: «Вообще, Левитан страстно любил музыку, чутко понимал ее красоту, и не раз проводили мы целые вечера за музыкой. Я играла, а он сидел на террасе, смотря на звезды и отдавшись думам и мечтам».

Тут Софья Петровна ставит точку. Но легко можно предположить, что было после музицирования: переполненный музыкой и зажженный ее романтическим огнем, Левитан замирал в теплых объятиях зрелой женщины. Удовлетворив страсть, она гладила его по голове и говорила о том, какой он замечательный человек и какой гениальный художник. И Левитан испытывал приятность, и Кувшинниковой было удобно и хорошо: «натура» заканчивалась, и она спокойно возвращалась к мужу и своему салону, долго еще перебирая в памяти и звездные вечера, и ласковые руки Левитана…

Еще одно свидетельство об отношениях Левитана и Кувшинниковой оставила Татьяна Щепкина-Куперник. Она нарисовала такой портрет Софьи Петровны:

«Это была женщина лет за сорок, некрасивая, со смуглым лицом мулатки и вьющимися темными волосами и с великолепной фигурой. Она была очень известна в Москве… Она писала красками (и очень хорошо, главным образом, цветы), прекрасно играла на фортепиано; в молодости носила мужской костюм и ходила на охоту, а позже ездила с художниками на этюды на Волгу в качестве полноправного товарища. В городе у нее бывала «вся Москва» – писатели, артисты, художники… Муж у нее был терпеливый, молчаливый. Вся его роль сводилась к тому, что он часам к двенадцати отрывался от шахмат, за которыми сидел с каким-нибудь приятелем, и, входя в гостиную, где читали, пели, играли и разговаривали, приглашал:

– Пожалуйте закусить, господа!»

Антон Павлович Чехов не любил Софью Петровну, не нравились ему почему-то и ее отношения с Левитаном, и, пользуясь своим писательским правом, он написал рассказ «Попрыгунья», в котором вывел в качестве героев Левитана, Софью Петровну и ее мужа. Возник скандал. В связи с ним Чехов жаловался одной из своих корреспонденток:

«Можете себе представить, одна знакомая моя, сорокадвухлетняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей «Попрыгуньи», и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика – внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор, и живет она с художником».

Левитан, узнавший себя в художнике Рябовском, тоже обиделся на Чехова, между ними произошла ссора, и даже поговаривали, что Левитан вызовет Антона Павловича на дуэль. Дело до дуэли не дошло, но верные друзья после этого стали бывшими друзьями. В конце концов их помирила Щепкина-Куперник.

Однако вернемся еще раз к воспоминаниям Татьяны Щепкиной-Куперник. Она подробно описывает, как Софья Петровна и Левитан сняли старинное имение Островно, недалеко от Меты, «и Софья Петровна на все лето пригласила меня с молоденькой приятельницей: она любила окружать себя молодыми лицами… Левитан очень нас любил, звал «девочками», играл с нами, как с котятами, писал нас в наших платьицах «ампир», меня в сиреневом, а ее в розовом…»

Словом, вся компания жила весело, как лесные нимфы вместе с лесным Паном.

«Софья Петровна была ласкова, весела, ходила в каких-то невероятных греческих хитонах или утрированно васнецовских шушунах и по вечерам играла Лунную сонату… а Левитан слушал, жмурил от удовольствия глаза и по своей привычке протяжно вздыхал…