Улыбка Джоконды. Книга о художниках - Страница 40

Даже день рождения Левитана – 18 августа 1860 года – может быть оспорен, ибо никаких документов о рождении художника нет. Известно лишь, что маленький Исаак появился в посаде Кибарты, близ станции Вержболово, Ковенской губернии, в семье железнодорожного служащего (сначала кассира, потом контролера). Отец художника Илья Левитан происходил из патриархальной еврейской семьи. В его собственной семье росло четверо детей: два сына – старший Адольф и младший Исаак, и две дочери.

В 70-е годы Левитаны перебрались в Москву, и отец пристроил сыновей в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Причем удивительно то, что младший, Исаак, особой склонности к рисованию не имел и, лишь начав учиться, пристрастился к нему, и тут сразу обнаружилась его одаренность.

Когда Левитану было 15 лет, умерла мать, через два года – отец. И юный художник, оказавшийся сиротой, вынужден был сам пробиваться в жизни. Примечательный факт: когда кто-то из доброхотов пришел к сиротам с конвертом денежной помощи, то юный Левитан возмутился: «Не надо нам! Я сам буду работать!»

Вскоре семья распалась: сестры поступили на службу, а братья продолжали мыкаться в тисках нужды. Исаак носил старую красную рубаху, рваные брюки и опорки на босу ногу. Однако нужда не останавливала его, Левитан продолжал настойчиво постигать профессию художника. Из студии Перова он перешел в студию Саврасова.

В 1883 году Левитан окончил училище живописи с двумя серебряными медалями и получил звание классного художника (тогда это означало всего лишь ступень профессии). В следующем, 1884 году он был принят в число экспонентов Товарищества передвижных художественных выставок. Стал передвижником.

Далее напряженная работа, писание и экспонирование картин, неуклонный рост популярности. Левитан умер в расцвете сил и таланта. Современник художника журналист Михаил Первухин писал:

«До такой изумительной простоты и ясности мотива, до которых дошел в последнее время Левитан, никто не доходил до него, да и не знаю, дойдет ли кто и после».

«Левитан остался в моей памяти, – писал его сотоварищ по училищу Василий Бакшеев, – как художник, неразрывно связанный с русской национальной школой пейзажа, как художник, глубоко любящий родную природу, без устали ее изучающий и с большим мастерством воплощающий эту природу в своих богатствах».

Сказано, конечно, с пафосом. А вот более человечное мнение о Левитане. Оно принадлежит Александру Бенуа:

«…это поистине человек, который водит тебя гулять, иногда в калошах, иногда под Палящим солнцем, но всегда по таким местам, где чудно пахнет свежим воздухом, снегом, сухими листьями и распустившейся березой. Обыкновенно же пейзажисты пишут пейзажи, и они пахнут маслом».

Но Левитан был действительно необыкновенным пейзажистом. Часто пишут и говорят: певец… поэт… И забывают простое слово – гений.

Однако не будем рядиться в искусствоведческие одежды и со скучным видом знатока разбирать живописные и композиционные средства художника, говорить о том, где он – яркий передвижник, а где в его полотнах ощущаются мотивы модерна. Все это интересно только специалистам. А простому читателю, с обычным «верхним образованием», интересно другое: как жилось Левитану, каким он был человеком, кого любил, как любили его.

Вот об этом, в силу оставшихся документов и мемуарных свидетельств, и поговорим.

Итак…

Трудное, нищенское детство, еврейское изгойство, нелады со здоровьем («мерехлюндия» как отзвук физического неблагополучия организма) – все это не могло не отразиться на характере Левитана, на его привычках. В отличие от своего учителя Алексея Саврасова, да и многих других служителей искусства (Аполлона Григорьева, к примеру), которые искали утешения от невзгод жизни в алкоголе (истинно российское утешение), Левитана врачевала природа. Он до самозабвения упивался лесами, холмами, пригорками, речками и озерами, всем этим разноцветьем и разнотравьем, российским ландшафтом. Видел и слышал, как токует вальдшнеп, «как маленький Гамлет, рыдает кузнечик». Мог часами лежать на спине где- нибудь в роще, насвистывая при этом песенку, или бродить по лесу с верной собакой Вестой, или сидеть неподвижно с удочкой, наблюдая за водной рябью, «в венце кувшинок, в уборе осок».

И часто, как вспоминает Мария Чехова, «Левитан клал свою удочку и начинал декламировать что-нибудь из Тютчева, Апухтина, Никитина или Алексея Толстого. Это были его любимые поэты, и он знал наизусть множество красивых стихов…».

И далее: «Левитан любил природу как-то особенно. Это была даже и не любовь, а какая-то влюбленность».

Левитан мог повторить следом за своим любимым художником Камилем Коро: «Всю свою жизнь я был влюблен в красавицу природу».

Природа чаровала Левитана. Природа успокаивала Левитана. Раскрывала перед ним свою красоту. И художник свое видение и понимание природы со всеми ее тончайшими оттенками переносил на картины.

Да, Левитана справедливо называли мастером «пейзажа настроения». Но он отражал не только настроение, он отражал душу природы, ее суть, ее вечную и нетленную красоту, вот почему пейзажи его говорящие. Посмотрите на них внимательно – и вы многое не только почувствуете, но и узнаете.

Это строки из стихотворения Николая Заболоцкого «Гомборский лес», поэта, кстати, очень схожего по отношению к природе, по благоговению перед ней с Левитаном. И еще одна цитата из Заболоцкого:

Но есть и существенное различие между Заболоцким и Левитаном. Поэт декларировал: «Я не ищу гармонии в природе». И утверждал, что в ней нет «разумной соразмерности начал». Левитан, если исходить из его картин, как раз верил в эту «соразмерность начал» и отразил ее своими мерцающими красками на холстах.

Человеческий мир для Левитана дисгармоничен. А мир природы, напротив, исполнен гармонией. В одном из писем Сергею Дягилеву он писал: «Лежу целые дни в лесу и читаю Шопенгауэра. Вы удивлены. Думаете, что и пейзажи мои отныне, так сказать, будут пронизаны пессимизмом? Не бойтесь, я слишком люблю природу».

В признании художника необходимо уточнить: он говорит о природе России. И даже не всей России, а именно ее центральной полосы, что раскинулась вокруг Москвы, ибо даже Волга – это уже не совсем левитановские места. Чтобы понять такое узкое географическое пристрастие художника, нелишне будет процитировать стихотворение Константина Бальмонта «Безглагольность»: