Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка - Страница 1

Поначалу я хотел назвать этот труд «Цветной блюз», но потом подумал: не слишком ли это красиво? Хотя общему замыслу название отвечало: не столько написать, сколько спеть – свободное сочинение в неспешном темпе, иногда переходящее в ритм-блюз, в экстаз импровизации или жизнеутверждающий драйв… Красиво, правда? А «цветной», потому что оно должно быть похоже на лоскутное одеяло, сшитое из разных цветных и вроде случайно попавшихся под руку кусочков материи. И все, казалось, правильно. Но что-то не понравилось мне в слове «блюз», я счел его несколько пижонским, что ли… Роль автора названия взяла на себя интуиция, она, как известно, часто бывает права, и вскоре вы узнаете, почему все называется так, как называется.

Поскольку сочинение свободно, многого ожидал я от себя в этой истории или даже – в этих историях. Самому было любопытно, куда, в какие углы и переулки заведет меня свобода передвижения. Однако хоть какие-то границы надо было обозначить. Поэтому я намеревался следовать некому жесткому плану, который сложился у меня в голове. Я полагал написать лирическую документальную повесть о школьных годах с Михаилом Задорновым, о студенческих – с Леонидом Филатовым, о наших одноклассниках, однокурсниках и друзьях – словом, о том, «как молоды мы были, как искренно любили, как верили в себя» – и все! Что это будет – мемуары? Да не приведи Господь! У меня аллергия на это слово! Как-то Михаил Жванецкий сказал, что после того, как напишешь мемуары, приличнее всего – умереть. А пока не хочется.

Условимся заранее: все, что вы прочтете в данном произведении, не будет строго документально – это принципиально. Я оговариваю себе право на свободу фантазии, полет воображения, анархию мысли, а проще – напридумывать то, чего не было. Нет, нет, правда тоже будет, только вы не поймете, где она и где вымысел. Таким образом, черты документального будут размыты.

Какой же это жанр? А ну его к черту, этот жанр! Вам он нужен? Мне – нет!..

Единственное, что я твердо знал, вернее чувствовал, начиная: надо поймать тон, звук, настроение; уловить в сети прозы тающее облако поэзии, легкий дымок любви и творчества, витавший над нами, ощущение которого мы сохранили по сей день. Поэтому повествование надо постараться сделать поэтическим, решил я. И все равно, все равно мои установки и задачи забылись, когда все началось, листы расположились на столе, и перо побежало по бумаге.

Дело было ранним утром, часа в четыре, а спустя полчаса я с удивлением обнаружил, что перо бежит впереди меня и бег его не хочется, да и нельзя останавливать. Забытый кофе стыл в чашке, сигареты улетали одна за одной, собака тяжело вздохнула в соседней комнате; за окном было черно и тихо-тихо. Строчки, торопясь, обгоняя и расталкивая друг друга, ложились на бумагу, а бумага словно упрекала: стой, подожди, ты же хотел совсем другого – вот тут, сейчас, в этом месте.

– Замолчи! – говорил я себе и ей. – Пусть все идет, как идет, пусть жизнь течет, как тогда, пусть переносится в сегодня и опять возвращается в те годы. Сама! Не вмешивайся! Пусть летает из года в год, из зимы – в лето, без всякой логики, из портрета – в портрет, из любви – в любовь…

И понял я в ту ночь, что параллельный мир – это не что-то метафизическое, а это именно та ночь, то окно, те звуки и лица; далекий шепот далеким вечером, платок у глаз, светящийся павильон на берегу моря, бег по перрону за уходящим поездом, рука из окна вагона – всё, всё, из чего рождается то ли холст, то ли стих, то ли музыка, и становится вовсе не важным: 1999 год, 1830-й или, наконец, тот самый – 1965-й…

Его почтовый адрес: Москва, улица Трифоновская, дом 45-б. Боюсь, большинству читателей этот адрес ни о чем не говорит, но зато его знает вся московская богема. Хотя это просто общага с театральным уклоном, в которой проживают иногородние студенты театральных вузов Москвы, а также их нелегальные гости и гостьи. Впрочем, не знаю, так ли это сейчас, но речь идет о 1965 годе, когда было именно так. Портрет того общежития таков: комнаты на четыре-пять человек, по две кухни на этаж, на каждом этаже – мужское крыло и женское, одна душевая (в ней – свое время для юношей, свое – для девушек). Ну что еще: гитары, знакомства, увлечения и нерушимая дружба до глубокой ночи. И когда выпивка кончалась, надо было кому-то бежать на «рельсы» – подпольное местечко за Рижским вокзалом, где торговали дешевым самопальным вином и коньяком. Ах да, чуть не забыл, ведь были же еще и занятия: конспекты, книги, авральная подготовка к экзаменам, когда все, что не успели прочесть, распределяли между собой, а потом друг другу пересказывали.

– Значит, так. Один старый обалдуй вообразил, что влюбился, и поехал на такой же старой кляче защищать честь дамы своего сердца где ни попадя.

Никто на честь его дамы и не посягал, но он сам нарывался и получал отовсюду тумаки и шишки. Один раз даже сразился с мельницей. Мельница победила.

Это, стало быть, краткое содержание «Дон Кихота»! А вот и «Гамлет»:

– Один маньяк встретился с привидением, которое ему сообщило, что его отец не умер, а его отравили, причем не кто-нибудь, а его отчим, который женился на его матери и стал королем. Недолго помучившись вопросом: «Быть или не быть?», он решил, что все-таки – «быть» и что он всех за это дело уроет, что к концу пьесы и делает.

Вот так приходится … Потому что завтра в десять утра экзамен, а еще столько не прочитано.

И всю ночь напролет пятеро соискателей приличной отметки усердно читают и пересказывают друг другу комиксы из мировой классики. Изредка то там, то сям раздается глухой стук: это на раскрытую книгу падает чья-то голова, кто-то потерял сознание, в смысле – заснул минут на пятнадцать.

Однако даже экзамен менее важен, чем любовь – царица театральной империи и определяющий фактор поведения жителей общаги. Поэтому если сегодня у кого-то свидание, даже если просто амурное приключение, то он готовиться не будет и пойдет на экзамен обреченный, надеясь только на шальную удачу, но все равно радостный…

Сколько там, говорят, у Чехова в пьесе «Чайка» пудов любви? Пять? Ха! Смешная цифра по сравнению с Трифоновской, которая от любви буквально содрогалась. 45-б, вероятно, обозначает ее объем на душу населения, потребительскую корзину любви для каждого, любящего ее потреблять: 45 бидонов, баллонов, баррелей – не знаю, чего точно, но много. Все было от нее и ради нее, даже учеба. Тут логика проста: в театральном вузе, как известно, предмет номер один – актерское мастерство, а в нем, что также известно, главное – талант, а он, в свою очередь, – самая твердая валюта на любовных дорогах. Не внешность, не фактура, хотя и это имело значение, а именно талант, он был козырным тузом при заманчивой игре в любовного дурака. Девушек я не имею в виду, там внешность все-таки была важна больше, чем талант. Не для сцены, разумеется, а для возникновения симпатии и ее последующего роста. Совсем непривлекательная девушка испытывала дефицит в любви, с ней пытались, как правило, только дружить, и она страдала, становясь от этого еще более талантливой…

Одежда, само собой, тоже была для любви или по крайней мере для того, чтобы произвести впечатление и понравиться. Не у всех было достаточно возможностей в этом смысле, денег мало например, и тогда из того, что имелось, выдумывалось что-нибудь экстравагантное, не только в одежде, но и в поведении. Песней тоже можно было ударить по девичьему воображению, однако об этом позже…

Итак, комната № 39 на втором этаже. В ней живут: Леонид Пярн (Рига), Сергей Вараксин (Свердловск), Борис Галкин (Рига), Владимир Качан (Рига) и Леонид Филатов (Ашхабад). Двоих из них (Пярна и Вараксина) на этом свете уже нет; почтим их память вставанием, господа… И, чтобы они там знали, что о них помнят, опишем их хотя бы кратко и субъективно.