Ультиматум. Ядерная война и безядерный мир в фантазиях и реальности - Страница 84

"Синсектное (от Synthetic insects — "искусственные насекомые". — Вл. Г.) оружие XXI века не было просто роем металлических ос, известных нам по атласу энтомолога. Некоторые из этих псевдонасекомых могли как пули прошить человеческое тело; другие служили для создания оптических систем, которые фокусировали солнечное тепло и создавали тепловые течения, перемещавшие большие воздушные массы, — если план кампании предусматривал, например, проливные дожди или, напротив, солнечную погоду. Были "насекомые" таких "метеорологических служб", которым сегодня вообще нет аналогий; взять хотя бы эндотермальных насекомых, поглощавших значительное количество энергии для того, чтобы посредством резкого охлаждения воздуха вызвать на заданной территории густой туман или инверсию температур. Были еще насекомые, способные собираться в лазерный излучатель разового действия… Новое оружие диктовало новые условия боя, а следовательно, новую тактику и стратегию, общим знаменателем которых было полное отсутствие людей. Но для приверженцев мундира, знамен, смен караула, почетных конвоев, маршировки, перестроений, муштры, штыковых атак и медалей за храбрость новая эра в военном деле была изменой возвышенным идеалам, сплошной обидой и поношением. Эту новую эру специалисты назвали "эволюцией вверх ногами"^[87].

Кажется, этой "дурной бесконечностью" абсурда, выстроенной, однако, с филигранной математической точностью, Станислав Лем делает с нашими мозгами то, что его коллеги — Воннегут и Мештерхази — с нашими чувствами и эмоциями. Они закипают — от ужаса, творящегося на наших глазах.

Я не оговорился. Взгляд читателя фантастики особый: он обращен в будущее. То, на что он падает, имеет "склонность" сбываться раньше, чем мы предполагаем…

На состоявшемся зимой 1987 года московском форуме "За безъядерный мир, за выживание человечества" журналисты разрывались между приглашенными знаменитостями. А обстановка полной "свободы контактов", тогда еще у нас достаточно непривычная, только усложняла задачу интервьюеров… Если говорить об ученых (а были еще деятели культуры, представители многих религий, общественности, бизнеса), самым "недоступным" казался американский физик Теодор Тейлор.

Личность яркая и непростая. Один из создателей американской водородной бомбы. Конструктор самой маленькой и легкой из всех существовавших атомных бомб. И создатель самой большой из когда-либо взорванных на Земле… Один из плеяды знаменитостей легендарной Лос-Аламосской лаборатории, друг и коллега Бёте, Ферми, Гамова, Теллера. А сегодня — активнейший борец за ядерное разоружение!

Его друг писатель Джон Макфи написал о Тейлоре книгу, названную "Кривая энергия связи"^[88]. Есть такой физический термин: внутренняя энергия (или энергия связи); высвобождение ее и приводит к атомному взрыву. Однако физика здесь, кажется, ни при чем, речь идет о человеческой судьбе.

Кривая жизни Тейлора — ученого и человека — действительно захватывающа.

Школу окончил в пятнадцать лет, знаменитый "Калтех" (Калифорнийский технологический институт) — в девятнадцать. И закончил его в год знаменательный — 1945-й… Вот отрывок из его письма домой, датированного августом того "атомного" года: "Для меня совершенно очевидно, что скоро нас всех ждут революционные изменения. Боюсь, что человечество открыло нечто, способное уничтожить всех нас еще до того, как мы его хорошенько изучим. В скором времени, я убежден, это открытие станет общим достоянием всех правительств. И мне кажется, что это была последняя война в истории — в противном случае следующая станет последней для всего человечества, так как нации попросту истребят друг друга"^[89].

Ранние августовские дни 1945 года, пишет девятнадцатилетний юноша, который до того и слов таких не слышал: "расщепление атома"! (В то время было много профессионалов-физиков, которые о расщеплении атома не слыхивали…) Вундеркинды бывают разные, но случаи столь редкого социального прозрения действительно наперечет.

Впрочем, его "кривая" только начинала раскручиваться… В 70-е годы, после многих лет работы над бомбами — большими и маленькими, после участия в опросах, проводимых Пентагоном с целью выработки оптимальной ядерной стратегии в будущей войне против СССР, Тейлор с горечью признал: "Я думал, что выполняю долг перед родиной, что вношу посильный вклад в дело укрепления мира. Сейчас я думаю иначе. Если бы я мог никогда не приступить к тому, чем был занят долгие годы… Это была ошибка. Как ни "улучшай" бомбу, как ее ни рационализируй, она не перестанет быть бомбой — то есть устройством для умерщвления огромного количества людей. Иногда мне кажется, я не смог бы протестовать, если бы человечество вывело всех ученых к одной стенке и расстреляло… Надеюсь, теперь меня уже не покинет убеждение: ядерное оружие никогда не должно быть применено ни при каких обстоятельствах. Никогда. Нигде. Даже в ограниченных масштабах… Даже если русские начнут бомбить Манхэттен — я бы не стал в ответ бомбить Москву"^[90].

Американский физик Тейлор вряд ли знал об аналогичном заявлении советского писателя Адамовича. Но он, безусловно, был осведомлен о том, что такие же мысли посетили еще одного его коллегу — советского. Тоже, кстати, "отца" ядерного оружия…

Путь многих физиков, теснейшим образом связанных с бомбой, был воистину непрямым; часто путаная, извилистая дорога вела их к осознанию своей ответственности. Это был путь от участия — и соучастия — в смертоубийственной "физике" к пониманию того, что ей должен быть положен конец. Процесс требовал многих лет, а часто десятилетий; были на том пути и личные драмы, и столкновения с властями, и ошибки — и почти всегда мучительный пересмотр всего, чем жил до сих пор.

"Ядерная война принесет человечеству варварство и возврат к дикости"^[91]. Фраза, не претендующая ныне на оригинальность. Но сказана она была двадцать лет назад, и сказана человеком, без упоминания, хотя бы краткого, о котором я не мыслил себе эту последнюю, завершающую главу книги!

Академиком Андреем Дмитриевичем Сахаровым.

…В те дни, когда я заканчивал книгу, официальная справка об академике Сахарове в последнем издании советского Энциклопедического словаря не содержала и трети зафиксированного в досье. Но и оно неполно — нам еще предстоит заново восстанавливать биографию и заслуги человека, у которого не столь давно попытались отнять и то и другое.

Не знаю, как для кого, но для меня новое мышление означало прежде всего вновь появившуюся возможность пусть несколькими добрыми словами, но сказать в этой книге открыто об одном из признанных его создателей.