Ультиматум губернатору Петербурга - Страница 16

На столе, покрытом грязноватым ватманом, лежала нарезанная вареная колбаса, хлеб, стояла пивная кружка с остатками пива и пустой граненый стакан. Армейский натюрморт!

Обыск в доме Козлова шел почти три часа. Четырехлетняя Оля давно спала. Зинаида отрешенно сидела на кухне. Она уже знала, что у нее нет мужа. Ей никто ничего не сказал, но она поняла. Витька был сволочь, конечно… а теперь его нет. И отца у Ольги нет. И – неизвестность впереди. И страх.

Обыск – мерзкая процедура. И для тех, у кого ищут, и для тех, кто ищет. Хочешь ты или не хочешь, но влезаешь в чужую жизнь. Глубоко влезаешь. Так глубоко, как только сможешь. Это обязательное условие. Ты делаешь то, что по общепринятым меркам совершенно неприлично. Копаешься в чужих вещах, в чужом белье… Эта твоя работа. Ты выбрал ее сам. Терпи.

Тот самый обыватель, который возмущается неэффективностью работы правоохранителей, сталкиваясь с оперативно-розыскной реальностью, брезгливо кривит лицо: фу! Полицейские штучки. И смотрит в спину презрительно: ищейки, козлы, менты, фашисты. А на просьбу помочь гордо ответит: я не стукач!

Обыск шел третий час. И пока безрезультатно. Ничего, что могло бы заинтересовать офицеров ФСБ, не было обнаружено. Правда, они еще даже не отработали дом. А имелся еще гараж, и еще один большой сарай. Участок площадью тринадцать соток. Был сарай на берегу Ладоги. И три киоска. Из Питера ожидали прибытия второй оперативно-следственной группы и кинолога с собакой, натасканной на ВВ. После стремительного и – честно говоря – неожиданного бегства прапорщика артскалада стало ясно, что необходимо провести ревизию и там. И обыск дома у прапора. Рук не хватало. Даже засаду на квартире Колесника поставили милицейскую. Климов лично проинструктировал милиционеров и подумал про себя: дурдом! Вся надежда на то, что он домой не сунется. Надеяться на этих – и глупо, и опасно.

После последних событий – появления вероятного сообщника Козлова и его бегства – были приняты меры к задержанию Колесника. Причастность прапорщика не вызывала сомнений, – под половицей в его служебном помещении Реутов и Ветров нашли четыре гранаты Ф-1. Реутов выуживал их одну за другой, складывал рядком, качал головой.

– Все, – сказал он, – больше нет. Ветров матюгнулся, бросил в рот таблетку аспирина.

– Сколько же он взял с собой, если эти оказались… лишними?

– Не знаю… Старый Гайдар, который не Егорка, в молодости любил целый рюкзак с гранатами таскать. Вещь в хозяйстве полезная…

Бледный начальник склада опустился на стул. Он понимал, что неприятности у него только начинаются.

Ненастный октябрьский вечер закручивал события жестко, втягивал в свою орбиту все больше людей, ставил вопросы, требующие немедленных ответов. Уже поднимались по тревоге отдельные части ЛенВО, уходили ориентировки в территориальные органы МВД. Срочно размножались фотографии Колесника, ГИБДД перекрывала дороги. Летел из Санкт-Петербурга микроавтобус с группой офицеров ФСБ и собакой.

Около полуночи, на четвертом часу обыска в доме Козлова, капитан Авдеев обнаружил в гараже обойму к пистолету ТТ, наручники и листок бумаги. Все вместе лежало в пустой банке из-под Мовиля и было прикрыто ветошью. Листок бумаги содержал выполненную от руки схему перекрестка с пояснительными надписями. Уже изрядно уставшие соседи-понятые проявили интерес к наручникам, а офицеры ФСБ – к невзрачному листку бумаги из школьной тетрадки в клеточку.

Смысл надписей на примитивной схемке они истолковали правильно – адрес. А цифры 20:10 в левом верхнем углу вполне могли быть датой. Или временем. Оба варианта равновероятны. До наступления двадцатого десятого оставалось всего четверть часа. В Управление срочно сообщили о бумажонке, которая могла дать реальный шанс для задержания преступников.

Иван Колесник пробежал по бетонке километра три. Страх придавал силы, гнал и гнал вперед. Наконец впереди, за голыми кустами замелькали огни фар: шоссе. Он свернул в лес, отошел метров на сто и опустился прямо на мокрый мох. Бешено колотилось сердце, легким не хватало воздуха. Но… свободен!

Иван отдышался, сел на упавший ствол дерева, нащупал бутылку в кармане. Цела. А вот колбасу не взял… Он отпил изрядный глоток и начал соображать, что же делать дальше. Как ни туп был прапорщик, но понял – дело дрянь! Дрянь дело. Козуля, видать, погорел… и его сдал. Вместо обещанных ста тысяч долларов впереди только трибунал. Иван в эти сто тыщ не особо-то и верил, поэтому брал за каждый килограмм тротила, за каждый детонатор наличными, сразу. Кой-чего поднабежало. И – все прахом. Половина денег – дома, в банке с крупой. Вторая половина в гараже. Эти, может, вернутся. А те, что дома, пропали. И к бабке не ходи. Иван Колесник был жаден, мысль об утраченных зеленых бумажках с портретами американских президентов перебила на время все остальное. В голове мелькнуло даже: а может, вернуться? Может, еще не успели менты засаду поставить? Ну нет! Что я, совсем дурной? Под пулю не пойду.

Он еще раз отхлебнул из бутылки, закурил… А обещали! Баксы, паспорт… Стоп! Раз обещали – пусть отдадут. Если Козуля своего Дучу не сдал… А он точно не сдал: он еврея пуще КГБ боится. Если Козуля не сдал, то с Дучи нужно и получить! Тем более, все козыри в руках. Взрывчатка – вот мой туз козырный! Дуча хотел не меньше сотни кэгэ, а получил всего-навсего сорок. Если взяли Козулю, то не сорок, а десять. А ему надо! Ох, на-а-до. Вот я ему и продам то, что в гараже схоронено… За паспорт, за доллары. За сладкую житуху. Иван представил себе, как он будет открывать ногой дверь в какое-нибудь казино. В дорогом костюме, при селедке, с бабками… А там… Ха! Любая телка – твоя, ноги раздвигает раньше, чем успел подумать. Пальцем шевельнул – халдей с водкой бежит. Шевелись, дула!

Холодная капля упала за шиворот и вернула Колесника к реальности. В холодный и мокрый осенний лес. К необходимости спасаться, принимать решения. Он встал, запихнул бутылку с остатками водки во внутренний карман и двинулся в сторону шоссе. Под руки его поддерживали ЖАДНОСТЬ и ГЛУПОСТЬ. Как ни странно, но именно эти две дамы очень сильно ему помогут.

Выяснилось, что у прапорщика Колесника есть любовница. Живет на соседней улице.

– Что ж вы раньше-то не сказали, товарищ майор? – зло спросил Реутов. – Я ведь вас просил вспомнить все связи вашего подчиненного! Все!

– Да… забыл как-то, – Мискин виновато пожал плечами. – Да и нет ее сейчас. В отпуску… в Греции отдыхает.

– Хоть в Австралии. Колесник скрылся, мы пытаемся закрыть все адреса, где он может прятаться… А вы молчите. – Реутов сделал паузу. – Речь идет о вашем подчиненном.

– Что вы мне, капитан, все одно и то же твердите: ваш подчиненный, ваш подчиненный, – возмутился майор. Он хотел продолжить, но Реутов не дал.

– Потому, – жестко сказал он, – что именно с вашего склада похищены тридцать килограммов взрывчатки. Потому что именно ваш дежурный предупредил Колесника о нашем к нему интересе. Потому что во вверенной вам воинской части царит бардак, пьянство, воровство. Именно в вашем хозяйстве дыры в заборе, оборванная проволока периметра, пьяный часовой. Мало? И это все при беглом осмотре… мало?

Майор подавленно молчал. Он понимал, что особист прав, но… Я что, особенный какой-то? У всех бардак! Все воруют. А какой контингент набирают военкоматы, вы знаете? А то, что офицеры и прапорщики уже три месяца без зарплаты, вы знаете? Деньги, значит, не платить можно, а, капитан? Сами-то хороши! Это вы сейчас ФСБ, а раньше как назывались? КГБ СССР – Комитет государственной безопасности Союза Советских Социалистических… Что ж вы этот самый Союз просрали? Вас на то и поставили, чтобы вы безопасность государства блюли. Вы его и просрали… а мне складом в нос тычете!

Много чего мог бы сказать майор Мискин, но не сказал ничего. Все равно никто его слушать не будет. Теперь всякая вина виновата. Нашли, блин, крайнего… Мискину стало жалко себя.