Улица Райских Дев - Страница 94

– Как ты себя чувствуешь, внук моего сердца? – спросила она встревоженно.

Он ответил, остановившись у столика, на который выложили сегодняшнюю почту, и разбирая конверты:

– Я здоров, бабушка… – Вдруг она увидела, что он зажал в руке какое-то письмо.

– Что это? – спросила Нефисса.

– Поздравительная открытка… от мамы… Нефисса смотрела на внука с софы. Она регулярно уничтожала когда-то письма Ясмины к Камилии, но поздравительные открытки матери к дню рождения Мухаммед ожидал каждый год взволнованно и нетерпеливо, и Нефисса сочла неразумным прятать их от него. Она не запрещала внуку хранить их в ящике стола и не посягала на них. Нефисса понимала, что запретный плод слаще доступного, и если бы она выразила недовольство или ревность по отношению к Ясмине, то мать в глазах внука будет жертвой и мученицей.

Нефисса увидела, что Мухаммед, не вскрывая, разглядывает конверт.

– Что такое, дорогой?

– Не понимаю, бабушка. Смотри, на письме египетские марки.

– Значит, это не от нее.

– Да нет же, ее почерк!

Мухаммед разорвал конверт и прочел знакомые слова: «Ты всегда в моем сердце. Мама».

Он тщательно рассмотрел штемпель и вскричал, протягивая конверт Нефиссе:

– Бисмиллах! Она в Египте.

– Что? – воскликнула Нефисса, беря письмо в руки. – Ясмина в Египте? «Аль-Тафла», – прочитала она на штемпеле. – Где это?

Мухаммед кинулся к книжному шкафу и, найдя атлас между словарем и стихами Ибн Хамдиса, стал лихорадочно перебирать страницы. Он должен был найти это место! Наконец, он нашел страницу в указателе, открыл карту, где кусочек зеленой долины Нила был стиснут между двумя желтыми пустынями, провел палец по линии реки, провел еще раз и наконец нашел нужную точку.

– Вот она! К югу от Луксора и… – Он прервал фразу и швырнул атлас через всю комнату; тот стукнулся о телевизор и, прошелестев страницами, упал на ковер.

Нефисса села, ухватилась за спинку стула и, испытывая мучительную боль, встала на ноги.

– Что с тобой, внук моего сердца? – вскричала она.

– Она в Египте и не хочет увидеть меня! Не приехала сюда! Что же это за мать!

Нефисса с жалостью смотрела, как рыдания сотрясают хрупкое юношеское тело, но вдруг сердце ее вздрогнуло от мучительной тревоги: Ясмина в Египте! Она может приехать и потребовать сына! По закону она лишена материнских прав, но ведь Мухаммед теперь взрослый и сам может решать свою судьбу. Что, если Ясмина приласкает его и он уйдет к ней? Этого нельзя допустить.

– Слушай меня, дорогой, – она погладила руку Мухаммеда. – Посади меня в кресло. Ну вот, ты добрый мальчик. Теперь я тебе что-то расскажу. Для тебя настало время узнать правду о своей матери.

Помогая ей сесть в роскошное кресло, обитое парчой, Мухаммед шмыгнул носом и вытер слезы ладонью. Это было собственное кресло Нефиссы, – сидя в нем, она отдавала распоряжения слугам или ласкала маленького сына Омара, потом внука Мухаммеда.

– Это нелегко мне, внук моего сердца. Много лет вся семья молчала о твоей матери. И я боялась ранить твое сердце. Теперь садись и слушай.

Но Мухаммед остался стоять посреди комнаты, на ковре, когда-то принадлежавшем подруге юности Нефиссы принцессе Фаизе, – после бегства короля Фарука из Египта и конфискации имущества королевской семьи Нефисса купила ковер на аукционе.

– Так что же случилось с моей матерью, бабушка? – спросил он сдавленным голосом.

– Мой бедный мальчик, твоя мать совершила прелюбодеяние с другом твоего дедушки. – Нефисса почувствовала, что испытывает злорадное удовольствие, открывая тайну Ясмины, и даже немного устыдилась самой себя. – Она была в то время замужем за твоим отцом, а тебе было пять лет.

– Нет… Я не верю!.. – воскликнул он со слезами на глазах.

– Спроси своего дедушку Ибрахима, когда он вернется из Суэца. Он скажет тебе правду. Она обесчестила семью.

– Нет! – вскричал он. – Не говори так о моей матери.

– Мне больно рассказывать тебе это, но это правда. Поэтому семья никогда не говорит о ней. Это случилось в последний день пагубной Шестидневной войны. Тяжелый, мрачный день позора нашей семьи. – Нефисса сжала губы. Она не собиралась рассказывать Мухаммеду, как Ясмина молила оставить ей ребенка, как Омар решительно разлучил ее с сыном.

Юноша стоял на ковре принцессы Фаизы в оцепенении, бледное лицо покрылось потом. Он кинулся в ванную, и до Нефиссы донеслись звуки неистовой рвоты.

Когда он, шатаясь, вышел из ванной, Нефисса протянула к нему руки, но он отвернулся и ринулся из дома. Он бежал по улицам, натыкаясь на прохожих, и молил Бога, чтобы в кофейне «Феруза», в которой они всегда встречались, он увидел своих друзей Салаха и Хабиба и они рассеяли бы окутавший его черный туман смехом и шутками. Кофейня находилась напротив клуба «Золотая клетка», и он не нашел там друзей, а нашел Хуссейна. Повинуясь его гипнотическому взгляду, Мухаммед покорно сел рядом с ним, укрыв лицо в ладонях, и слушал его мрачные призывы покарать нечестивцев, и сказал «да» – он сделает то, чего хочет Хуссейн. А потом кинется в Аль-Тафлу и покарает свою мать за преступление, которое она совершила двадцать лет назад.

Джесмайн искала на ночном небе свою звезду Мирах в созвездии Андромеды, чтобы набраться от нее силы для предстоящего ей дела, но никак не могла ее найти в сплошной звездной россыпи. Тогда она обратилась к луне, сиявшей над Нилом, большой круглой серебряной луне, льющей благословенный свет.

После молчаливой молитвы она покинула берег реки и вернулась в спящую деревню Аль-Тафла. Темными улицами она добралась до дома шейхи, мудрой женщины, сказительницы и прорицательницы. Джесмайн должна была действовать – до отъезда Коннора осталось три дня.

Деклин не мог заснуть и мерил шагами скрипучие половицы веранды, останавливаясь время от времени, чтобы взглянуть на небо, но туч не было. Весь день где-то слышались раскаты грома, воздух был насыщен электричеством, птицы собирались в огромные стаи. Все это предвещало бурю, но на небе не видно было ни единой тучки. Деклин закурил сигарету и попытался утихомирить бурю в своей душе.

Через три дня он покидал Египет, но ни на минуту не переставал думать о Джесмайн. Он вспомнил, как она прильнула своей нежной грудью к его твердой мужской груди, теплоту ее тела, слезы, увлажнившие его рубашку. Никогда он так не желал женщины, как желал в тот момент Джесмайн, и он клял себя за это, твердя, что не смеет забывать Сибил.

Он вышел на улицу и пошел в сторону клиники; подходя к ней, он понял, что слышит не раскаты грома, а дробь барабанов. Он бросил сигарету и затоптал ее. В самом деле, звук барабанов – но откуда? В такой поздний час!

Звук барабанов становился все слышнее, чувствовался определенный ритм. Где-то танцуют среди ночи?

Все дома Аль-Тафлы были заперты, не светилась даже кофейня Валида. Крестьяне и крестьянки не выходят с наступлением темноты, считая, что ночь населена джиннами и привидениями. Поэтому, несмотря на жару и духоту, двери и окна запираются, чтобы в дом не проникли ни злые духи, ни проклятия завистливых соседей.

Деклин увидел, что помещение клиники не освещено; не было света и в окне Джесмайн. Зато свет мерцал в обнесенном глиняными стенами дворике позади клиники, где в пристройке находились очаг, лохани для стирки и клетки с курами. Пробравшись во двор через узкий проход, он увидел музыкантов с деревянными флейтами, двуструнными скрипочками и большими плоскими барабанами. Там были и женщины: Деклин узнал среди них жену Халида, почтенную Бинт Омар – сестру Валида, – они стояли над металлическими блюдами, в которых дымились ароматические курения, и бормотали заклинания на арабском языке. Внезапно Деклин понял, что здесь готовится «заар», ритуальный танец, участники которого впадают в транс, общаются с потусторонними силами и изгоняют демонов. Иностранцы обычно не допускаются к «заар» даже как зрители, но Деклин однажды в Тунисе видел такого рода танец – стамбали, – во время которого танцор скончался от сердечного приступа. Поэтому он был встревожен. Неужели Джесмайн решила принять участие в церемонии?