Улица Марата и окрестности - Страница 3

А дальше дело пошло семимильными шагами. Если вначале лапшинское производство выдавало на-гора 18 тысяч коробок в день, то в начале XX столетия эта цифра дошла уже до отметки в три миллиона коробок! Оно и неудивительно, ведь лапшинские безопасные спички были куда дешевле привозных. А за качеством Василий Андреевич следил не хуже шведов. Спички Лапшина поставлялись в Китай, были удостоены наград на выставках в Амстердаме, Антверпене, Чикаго, Париже, Стокгольме...

Росло производство, росли и доходы. Бывший крестьянин стал купцом 1-й гильдии, хозяином не только спичечного производства, но и многочисленных спичечных лавок в Петербурге и в провинции. И домовладельцем: как раз в пору своего успеха Лапшин приобрел дом на углу Николаевской улицы и Невского проспекта. Здесь он и прожил свои последние годы – вместе с горячо любимой дочерью Ираидой. В ее честь он даже назвал свою фабрику: «Ираида».

...Не только для Маршака спички Лапшина был одним из символов дореволюционной России. Вспоминал о них и поэт Николай Агнивцев – в 1920-е годы, находясь в эмиграции:

И еще одна страница истории дома № 1.

В самом начале XX века в Петербурге обсуждались многочисленные проекты городского метро. В числе энтузиастов нового вида транспорта был инженер Генрих Гиршсон. Он подходил к делу весьма серьезно: изучал грунты, вычислял экономическую целесообразность проекта, тщательно обдумывал техническую сторону вопроса.

А осенью 1901 года Гиршсон предложил городским властям проложить подземную линию под Невским проспектом, от Адмиралтейства до Знаменской площади. Он был уверен, что «существующее по Невскому проспекту движение... медленно, неудобно и стесняет движение».

Какой виделась ему дорога? Конечные станции, несколько промежуточных – в том числе на углу Николаевской улицы. Над станциями – стеклянные павильоны с уходящими вниз винтовыми лестницами. Саму трассу Генрих Антонович собирался заключить в бетонную трубу квадратного сечения, а поезда предлагал сделать недлинными: «двигательный вагон» и два-три пассажирских...

Впрочем, метрополитен под Невским тогда не состоялся, как не состоялись и другие похожие проекты. Наверное, они были просто несвоевременны...

Станция метро здесь появилась только в 1960-е годы. Тогда вовсю шло строительство новой линии ленинградского метро – Невско-Василеостровской. Наземный вестибюль одной из ключевых станций было решено разместить на углу Невского и улицы Марата. Интересно, знали ли строители о проекте Гиршсона?

В советское время работы велись на широкую ногу. Дом № 1 расселили, работавшую тут столовую 1-го разряда закрыли, наземный вестибюль встроили в первый этаж. Открытие новой линии состоялось в ноябре 1967 года, а станцию в доме № 1 назвали «Маяковской» – по близлежащей улице Маяковского. Можно лишь догадываться, почему не «Маратовской». Наверное, из патриотических соображений...

Ну а после того, как станция открылась, власти стали думать о судьбе расселенного здания. Благо никаких серьезных осадок и трещин оно не дало: строители поработали на славу. В итоге решили вернуть сюда общепит, да не просто вернуть – вывести его на новый уровень. В самом начале 1974 года в доме № 1 открылся ресторан «Невский» – огромный, на четырех этажах, по тому времени необычайно ярко оформленный.

Ресторан властвовал в здании до начала XXI века, когда пришла новая эпоха: после капитальной реконструкции здания холдингом «Адамант» здесь разместился торговый центр «Невский атриум». Открытие его состоялось в конце 2006 года; впрочем, и ресторану тоже нашлось место в новом ТЦ – на пятом его этаже.

Это событие, случившееся в 1879 году, Анна Григорьевна Достоевская описывала так:

«Около двадцатых чисел марта с мужем произошел неприятный случай, который мог иметь печальные последствия. Когда Федор Михайлович, по обыкновению, совершал свою предобеденную прогулку, его на Николаевской улице нагнал какой-то пьяный человек, который ударил его по затылку с такою силой, что муж упал на мостовую и расшиб себе лицо в кровь. Мигом собралась толпа, явился городовой, и пьяного повели в участок, а мужа пригласили пойти туда же. В участке Федор Михайлович просил полицейского офицера отпустить его обидчика, так как он его "прощает". Тот пообещал, но так как назавтра о "нападении" появилось в газетах, то, ввиду литературного имени потерпевшего, составленный полицией протокол был передан на рассмотрение мирового судьи 13-го участка, г-на Трофимова. Недели через три Федор Михайлович был вызван на суд».

Камера мирового судьи Трофимова находилась тогда на углу Николаевской и Стремянной улиц. Сегодня на этом участке (№ 3/22) стоят разные по облику здания; разумеется, во времена Достоевского они выглядели иначе. Хотя бы потому, что эффектная угловая часть дома была возведена в 1881 – 1882 годах, уже после кончины писателя...

Дом № 3

К известной персоне был тогда вызван Федор Михайлович Достоевский! «Крупный старик воинственного вида, с седой курчавой головой и большими усами» – таким запечатлел мирового судью Трофимова другой известный юрист Анатолий Федорович Кони.

В столичном обществе об Александре Ивановиче Трофимове судачили немало. Как уверяет один мемуарист, говорили так: «он добрый старик, был всегда консерватор, а когда его избрали в мировые судьи, он вдруг помешался на том, что надо быть дерзким и грубым относительно всякого, похожего с виду на барина». О подобных толках вспоминает и Кони: «ходили слухи, что он держит себя чрезвычайно развязно в судебном заседании, шутит над свидетелями и подсудимыми, дает им наставления из области житейской философии и читает нотации и этим очень увеселяет собирающуюся в большом количестве в его камеру публику. Слухи эти проникали нередко и в печать, причем мелкая пресса, не стесняясь, называла разбирательство у Трофимова "балаганом"... За его камерой все более и более укреплялась репутация увеселительного места».

Ф.М. Достоевский

Однажды на петербургский мировой съезд поступила жалоба от некоего болгарина, в присутствии которого Трофимов прошелся насчет «братьев-славян». Сказал, что ради них не стоило вступать в войну с Турцией. После долгих споров съезд вынес Трофимову официальное предостережение, причем одним из главных сторонников наказания был молодой тогда А.Ф. Кони.

А через год Кони осуществлял ревизию делопроизводства Трофимова. И для начала несколько раз посетил камеру мирового судьи как частное лицо. «И что же? Вместо прославленного балагана я увидел настоящее мировое, жизненное, чуждое бездушной формальности и равнодушной торопливости разбирательство. За судейским столом сидел умный и трогательно добрый человек, по-отечески журивший участвующих в деле и по-отечески входивший в их нужды и их понимавший... И отношение всех находившихся в камере к Трофимову было особенное: между ним и ими чувствовалась живая связь и взаимное понимание...».