Улица Чехова, 12 - Страница 6

Наконец книга увидела свет, но вышла анонимно, без указания имени автора. Власти боялись назвать его, хотя рука цензора весьма добросовестно прошлась по рукописи. Книга носила следующее название: «О го­сударственном кредите. Сочинение, писанное в начале 1832-го года». Таким образом, снимались опасения, что книга написана была в годы членства Орлова в тайном обществе, хотя на самом деле, по крайней мере, многие ее страницы родились именно тогда.

Не вдаваясь в подробный анализ книги, отметим, что она занимает, по мнению исследователей, выдающееся место в истории финансово-экономической науки. Орлов выступил как страстный приверженец государственного кредита, займов и в то же время умеренности налогов. По своей классовой сущности книга была капиталисти­ческой, по сути дела опережала свое время и, быть мо­жет, поэтому не была широко замечена современника­ми. Кроме того, возможно, многих отпугнул узкоспеци­альный на первый взгляд характер книги.

Один из экземпляров Орлов послал Пушкину. Так Пушкин входит в наш рассказ о доме на Малой Дмит­ровке.

Для нас дружба с Пушкиным уже сама по себе слу­жит свидетельством человеческой неординарности. Для характеристики Михаила Федоровича Орлова, личности огромного масштаба, современника поэта, эта друж­ба органична. Знакомство Пушкина и Орлова состоя­лось еще в 1817 году, когда они оба были членами ли­тературного общества «Арзамас». Пушкин чаще всего в письмах называет Орлова старым арзамасским про­звищем Рейн. Однако по-настоящему они сблизились в Кишиневе, во время южной ссылки поэта. Их обще­ние было очень тесным. Е. Н. Орлова в письмах брату Александру рассказывает: «У нас беспрестанно идут шумные споры — философские, политические, литера­турные и др. ...»; «Мы очень часто видим Пушкина, ко­торый приходит спорить с мужем о всевозможных пред­метах». А вот свидетельство самого Пушкина: «Пишу тебе у Рейна — все тот же он, не изменился, хоть и же­нился»,— это из письма П. А. Вяземскому.

Несмотря на многолетнюю разлуку, связи Орлова и Пушкина не прерывались. Будучи в Москве осенью 1832 года и живя в своей любимой гостинице «Англия» в доме Обера в Глинищевском переулке (ул. Немирови­ча-Данченко, 6), Пушкин заходил к Орлову. Екатерина Николаевна Орлова писала брату Николаю 11 октября: «Пушкин провел здесь две недели, я его не видела, он был у нас только один раз утром, и больше не появ­лялся...»

Возможно, что посещение Орлова Пушкиным, о ко­тором пишет Екатерина Николаевна, .было ответом на записку Орлова Александру Сергеевичу, предположи­тельно относящуюся к этому пушкинскому пребыванию в Москве:

«Вот, милый Пушкин, письмо к моему брату (А. Ф. Орлову.—Е. X.) и два ящика с цветным стеклом. Передай брату и то, и другое, и третье.

Обманщик! Неужели ты способен уехать из Москвы, не простившись со своими лучшими друзьями?

Весь твой М. Орлов».

Новые хронологические рамки жизни Орлова в доме Шубиной ставят вопрос: бывал ли здесь Пушкин? На это время падают два приезда Александра Сергеевича в Москву: в ноябре 1833 года он останавливался здесь проездом с Урала, где собирал материалы о пугачевском восстании; в конце августа 1834 года — по дороге из Петербурга в Болдино. Оба эти приезда были чрезвы­чайно кратковременны, и найти следы посещения Пуш­киным Орлова не удалось. Так что остается только пред­полагать, что Пушкин бывал в доме Шубиной на Малой Дмитровке. Но многолетняя дружба и свидетельства о неоднократных встречах в Москве в другие приезды Пушкина дают основания для таких предположений и дальнейших поисков.

Итак, из дома на Малой Дмитровке в начале 1834 го­да Орлов послал Пушкину в Петербург экземпляр кни­ги «О государственном кредите» с дарственной над­писью: «Милостивому государю Александру Сергееви­чу Пушкину от сочинителя М. Орлова в знак дружбы и уважения». Это был один из нескольких подготовлен­ных Орловым для друзей экземпляров, в которые были вплетены рукописные вставки, то есть цензорские ку­пюры. Любопытно, что в личной библиотеке Пушкина был найден еще один экземпляр книги Орлова без вста­вок, очевидно приобретенный им до получения в пода­рок от автора, что говорит об интересе, проявленном Пушкиным к книге Орлова. До нас дошли немногочис­ленные заметки Пушкина о книге, однако они настоль­ко фрагментарны, что не позволяют сделать вывод о том, как оценил Александр Сергеевич те или иные по­ложения книги, но являются еще одним свидетельством внимательного к ней отношения.

Имя М, Ф. Орлова стоит в списке тех, кому Пушкин намеревался послать первый том «Современника». В дневнике Александра Ивановича Тургенева, друга Пушкина, находим несколько упоминаний про Орлова, разговоры с ним о произведениях Пушкина и наоборот: например, 15 декабря 1836 года А. И. Тургенев записы­вает, что говорил с Пушкиным о Михаиле Федоровиче Орлове.

В последний свой приезд в Москву в мае 1836 года, меньше чем за год до роковой дуэли, Пушкин, живший в доме своего друга П. В. Нащокина (Воротниковский пер., 12), не раз встречался с Орловым, бывал и у него дома, в Большом Николопесковском переулке.

Орлов остро переживал трагическую гибель Пуш­кина. Отец поэта, Сергей Львович Пушкин, узнал о кон­чине сына в Москве. Он жил у своей сестры Елизаветы Львовны в Милютинском переулке (ул. Мархлевско­го, 16, во дворе). Получив письмо В. А. Жуковского, в котором содержались подробности последних часов Александра Сергеевича, он передал его Чаадаеву. Тот попросил разрешения немного задержать письмо, чтобы показать его Орлову, как он писал С. Л. Пушкину, «од­ному из самых горячих поклонников нашего славного покойника».

Жизнь Орлова в Москве, лишенного настоящего де­ла, парализованного своим поднадзорным положением, была тягостна. А. И. Герцен в «Былом и думах» дает ей такую оценку: «От скуки Орлов не знал, что начать. Пробовал он и хрустальную фабрику заводить, на ко­торой делались средневековые стекла с картинами, об­ходившиеся ему дороже, чем он их продавал, и книгу он принимался писать «о кредите»,— нет, не туда рва­лось сердце, но другого выхода не было... Смертельно жаль было видеть Орлова, усиливавшегося сделаться ученым, теоретиком».

М. С. Лунин из сибирской ссылки, получив какие-то сообщения о московской жизни, желчно писал в од­ном из писем, имея в виду Орлова, что некоторые из «помилованных» «берут на себя роль угнетенных пат­риотов и возбуждают к себе удивление в своем околод-ке изданием книг, которых никто не читает, и попечи­тельством над школами живописи».

Думается все же, что подобные приговоры слишком суровы. Бесспорно утверждение Герцена, что «не туда рвалось сердце», но позволим себе усомниться в том, что вся бурная разнообразная деятельность Орлова предпринималась им всего лишь «от скуки». И мепыне всего это относится к художественным классам.

Имя Михаила Федоровича Орлова вошло в историю русского искусства, он стал одним из организаторов Московского художественного общества и Художествен­ного класса, который в 1843 году был реорганизован в Московское училище живописи и ваяния (разместилось на Мясницкой — ныне ул. Кирова, 21), а в 1865 году после объединения с архитектурным училищем — в Училище живописи, ваяния и зодчества, с которым свя­заны наиболее демократичные, реалистические тенден­ции в русском искусстве второй половины XIX века. Как впоследствии напишет В. В. Стасов: «Московская школа выполнила все горячие ожидания, она сделалась истинным рассадником лучшего, нового русского искус­ства, самостоятельного, национального».

Но возвратимся к истокам. Художественный класс вырос на основе небольшого кружка художников-про­фессионалов и любителей живописи, которые в 1832 го­ду стали собираться на Ильинке (ул. Куйбышева, 14, дом не сохранился) для рисования с натуры. Это были Е. И. Маковский, А. С. Ястребилов, В. С. и А. С. Доб­ровольские, И. Т. Дурнов, И. П. Витали и другие. 1 июня 1833 года был учрежден Московский художест­венный класс. Его первыми директорами стали адъю­тант московского генерал-губернатора Ф. Я. Скарятин, знаменитый историк, археолог и библиофил А. Д. Чертков и М. Ф. Орлов. Класс существовал на ежегодные взносы членов общества, составлявшие 250 рублей ас­сигнациями. Каждый такой член мог послать на обуче­ние в Художественный класс двух учеников любого со­словия, не исключая даже крепостных. Первоначально класс открывался на четыре года. В проекте устава указывалось, что главная задача класса «доставить жи­телям Москвы способы образования в художествах», ибо, как отмечалось далее, «сколько людей, рожденных для художеств, остаются без всякого образования и здесь, и в отдаленных частях России».