Ульфхеднар (СИ) - Страница 8

Волк всё так же сидел рядом и с живым любопытством наблюдал за сэхунновыми муками. Склонил голову влево, когда Сэхунн принялся намечать на полоске из орешника очертания волшебных рун.

— Кано. То пламени руна, что исцелит и вид первозданный всему возвратит, — тихо-тихо сказал Сэхунн, вырезая неверной левой рукой целебную руну. — Но берегись, ведь платить надобно болью, стыдом, кровью и заклятьем за жар Муспельхэйма*… Руна Эваз, лучшего из коней, восьминогого, чтобы сдвинулось дело скорей… Целебная Инг для равновесия духа и жизненных сил… Иса льдом болезнь остановит, коль умела скальда рука, но она даст лишь передышку — надобно плотно сомкнуть уста… — Сэхунн корпел над ледяной руной и впрямь с плотно сжатыми губами, чтобы сила руны втуне не пропала. — Прошлого нет, а грядущее родиться ещё не успело, но целебная Перт может удачу послать, коль кости бросить решусь…

Сэхунн оглядел знаки силы, которыми стали руны на узкой деревяшке под его ножом. Осталось сложить гальдар — заклинание. Хотя Сэхунн и не был обучен искусству заклятия рун по всем правилам, считалось, что с рунами он ладит неплохо, а благословение Эгира ему в помощь.

Крепко зажмурившись, Сэхунн выдохнул, сразу сделал долгий вдох и накрыл вырезанные руны ладонью, зажав нож меж указательным и средним пальцами.

— Пламя и Слейпнир*, жизнь и мосты,

Брошены кости — на пир поспеши.

Милости Норн* не жду, но молю,

И в мире срединном слово скреплю.

Сэхунн сказал всё скороговоркой, поспешно перевернул заклятую дощечку и размашисто начертил Науд — руну Норн и судьбы — и Соулу — руну солнца, чтобы скрепить заклятие наверняка и напитать силой волшбы. Шутить с таким не стоило — в неопытных руках Науд могла обернуться проклятием Норн, а Соулу — превратиться в кровавую Зигель.

Вестимо, никто Сэхунна не обучал, потому для этих мощных рун он был слаб, чего уж греха таить, но ничего лучшего на ум ему не пришло. Да и лазейка оставалась — без кормления кровью никакое заклятие не работало в полную силу. Сэхунн надеялся, что воинской удачи отца хватит, дабы совладать с коварными Перт, Науд и Соулу.

А ещё требовалось откупиться от Кано и Исы серебром, золотом или камнем драгоценным.

Сэхунн достал заколку от нарядного синего плаща, с сожалением осмотрел бронзовый овал и красивый небольшой смарагд*, которым заколку украсили. Кое-как Сэхунн выковырнул смарагд кончиком ножа, осторожно подхватил, полюбовался чистой зелёной прозрачностью, после приложил к дощечке с рунами. Теперь камень нельзя было поставить обратно или продать. И отдать никому нельзя тоже. И совсем худо, если потерялся бы камень.

Смарагд Сэхунн сунул в подготовленный узкий мешочек на шнурке. Туда же следовало положить и узкую дощечку из орешника с рунами, но только вымазанную кровью.

Сэхунн поник, потому что идти к отцу и просить его дать крови… Всё-таки Сэхунн ведь не рунный умелец, даже не скальд, его никто не учил заклинать руны, а вдруг накличет беду на отца, и тогда что?

Пальцы задело влажное и прохладное — задумавшийся Сэхунн чуть на траву не свалился. Это волк обнюхивал руку с зажатой в ней дощечкой. А потом волк попросту лизнул руны с одной стороны и с другой, заодно обслюнявив Сэхунну пальцы.

Сэхунн сидел, раскрыв рот, и глупо таращился на волка и испачканную слюной дощечку. О таком способе усиления рун он точно не слыхал, но волк выглядел полностью довольным собой и нахально подставлял лобастую голову, чтобы Сэхунн его, умницу такого, погладил и почесал — сразу везде.

— И что это? — Сэхунн повёл рукой с дощечкой. — Разве так можно? Руны напоить заповедано кровью, отданной своею волей — без принуждения. Придётся ещё одну делать…

Сэхунн собрался закинуть испорченную дощечку в кусты, но волк в одно стремительное движение ухватил костистое запястье зубами. Не поранил, но держал крепко и твёрдо. Скосил глаза на Сэхунна, выждал, осторожно разжал челюсти, а после лапой задел мешочек, куда Сэхунн уже положил смарагд.

Солнце на востоке лениво поднималось всё выше, в небе не было ни облачка, родичи дрыхли себе, а дозорные стояли дальше от берега и заводь видеть никак не могли. Сэхунн торчал на берегу с волком, который чего-то от него хотел, и сбежать от странного волка Сэхунну уж точно не удалось бы. Пришлось совать обслюнявленную дощечку с рунами в мешочек, затягивать шнурком и вешать мешочек себе на шею.

Волк удовлетворённо фыркнул и привалился к Сэхунну жарким боком.

— Только не бреши мне, что волчьи слюни сильнее крови, а? — грустно-грустно попросил Сэхунн. Волк презрительно рыкнул и потёрся носом о плечо Сэхунна, оставив на рубахе влажное пятно. Потом вмиг повернул голову, принюхался, а через мгновение волка и след простыл, словно и не было его.

На носу корабля выпрямился во весь рост Лейф хёвдинг и сладко потянулся. Пора и собираться. Сэхунн прихватил плащ и поплёлся за приготовленной котомкой. Вместе с отцом они поплескались на мелководье, пока поднимались остальные, а на дозоре шла смена. Рабыни развели огонь в выложенном валунами круге и притащили котёл с рыбной похлёбкой. Сначала кормили тех, кто собирался в путь. Прочие могли и потерпеть немного.

Сэхунн доедал остатки размоченной в похлёбке лепёшки, а на склоне у зарослей орешника появились Турин с вертлявым спутником да табун полосатых лошадок. Коней подготовили к дороге заранее, потому заминки не случилось. Ну если только Сэхунна не считать, который с одной рукой не особенно и годился в конники.

Полосатик-конь вблизи вышел вовсе не таким мелким, каким казался издали. Причудливый окрас коварно обманывал взор. Вблизи конь выходил рослым и крепким, и ноги у него выглядели мощнее, чем у северных лошадок, а из-за густой шерстяной бахромы блазнились толстыми. Конь насмешливо косил на Сэхунна круглым карим глазом, но стоял спокойно.

— Косю, — певуче позвали у Сэхунна за спиной. Это подобрался ближе пепельноволосый молодой воин, вертлявый и гибкий, как лоза. Он ещё сказал что-то, но Сэхунн не понял. Тогда воин шагнул вплотную, погладил коня, а затем поймал Сэхунна за левую руку и положил сэхуннову ладонь на кожаную петлю слева, заставил крепко сжать пальцами, добродушно кивнул. Тогда Сэхунн додумался и ловко просунул ступню в жёсткую петлю у бока, вскинулся, цепляясь левой рукой за упряжь, и уселся на спине коня. Пепельноволосый воин одобрительно улыбнулся, легонько похлопал коня по крепкой шее и отступил.

После, уже в полёте стрелы от заводи, вертлявый воин догнал Сэхунна и поехал рядом. Сначала рысили молча. Сэхунн то и дело поглядывал на то ли венда, то ли местного лива или ещё какого жемайта. Тот непрестанно вертелся и крутился в седле, успевал всюду и всё оглядеть, улыбался порой, когда ловил на себе взоры Сэхунна, а затем шутливо хлопнул Сэхунна по плечу.

— Гинтас. — Он ткнул себя большим пальцем в грудь и повёл рукой к Сэхунну. Поразмыслив, Сэхунн назвал своё имя.

Гинтас северного наречия не разумел, но это его не останавливало. Выразительных жестов хватало, чтобы они с Сэхунном могли друг друга сносно понимать. Так Сэхунн выяснил, что «косю» называли полосатых коней, Гинтас — аук… что-то там, а ещё «юнак», страшненькая дубина с каменными зубьями — «мачуга», где-то впереди был загадочный «знич», а ещё дальше — «цвик» и то ли «вилкас», то ли «вилктак».

Сэхунн мало что понимал, но певучий говор Гинтаса ему нравился, да и ехать так было веселее. Хотя Сэхунн не уставал удивляться пышности вендского края. Обилие зелени, деревьев, красок пьянило. Иногда Сэхунн поглядывал вперёд и подмечал, что отец тоже ведёт беседу с Турином, но с Турином таки было проще — он говорил понятно.

Солнце зависло высоко в пронзительно-синем небе, когда они остановились у родника. Вода била ключом — такая студёная, что зубы ломило, но вкусная.

Гинтас успел затеряться в зелени и вернуться с орехами. Давил скорлупки пальцами и угощал Сэхунна душистыми спелыми ядрами. Сэхунн тоже попытался сжать пальцами орех, но левой руке недоставало силы и умения. Гинтас ободряюще похлопал его по плечу, забрал орех и принялся показывать, как надо нажимать, потом взял в левую руку — получилось тоже так себе, так что посмеялись они вместе над своими потугами.