Ульфхеднар (СИ) - Страница 5

Слух точно не подводил, потому что ногам Сэхунна вмиг стало горячо и мокро. От возмущения и негодования Сэхунн даже дара речи лишился. Он, конечно же, знал прекрасно, что волки своё метят, но чтобы волк метил живого человека…

Сэхунн снова отвёл взор на миг лишь, но волк опять пропал, как его и не было. Напоминали о волке только мокрые ноги Сэхунна, которые меховой разбойник попросту обоссал с ошеломляющей наглостью. Ещё и исхитрился обоссать так, что аж в сапогах хлюпало.

С тихими проклятиями Сэхунн стянул сапоги и отбросил в сторонку. Правда, штанины всё равно липли к коже. Пахло терпко и остро опасным зверем. Сэхунн кое-как обтёр ступни о чахлые пучки пожухлой травы, завернулся в плащ и попытался снова уснуть. Ногам было тепло сначала, но потом Сэхунн подтянул колени к груди, чтобы согреться. Снова запахло хищным зверем. Сэхунн и удивиться не успел, почему от этого запаха ему стало спокойно и уютно, — уснул.

На рассвете первым же делом Сэхунн оглядел босые ступни, а после принялся ползать вокруг плаща. Следов от лап не нашёл, будто волк был не взаправду, но на плаще красовались обводы от пятна, сапоги не высохли, и пахло хищным зверем. Может, волк и был понарошку, но вот метил он Сэхунна очень даже взаправду.

Сэхунн неприкаянно мыкался босым по берегу с сапогами в руке, пока одна из рабынь не принесла ему сапоги на смену. Сапоги пришлись почти впору, а меченную волком обувку Сэхунн оставил на рожках у скамьи, чтоб сохла.

Отведав свежих, мягких лепёшек с печёной рыбой, все скоренько собрали нехитрый скарб. Сэхунн привычно занял место на корме и ухватился за правило. Вперёд пустили лодку со смотровым, чтобы заранее выглядеть вендскую снекку и повесить белый щит. Лодкой и путь проверяли, раз уж по Вене никогда допредь не ходили. Сесть брюхом на мель или песчаную насыпь на чужбине — радости мало.

Солнце встало высоко на небосводе, а берега Вены зазеленели и зажелтели, встали стеной из молодых и матёрых деревьев. Теперь и видать-то было только широкую реку и лиственные стены вдоль берегов. Иной раз ветви деревьев скользили над самой палубой, даже задевали скулу Сэхунна.

Отец велел снять мачту и посадил по гребцу на вёсла. Открыли слаженно гребные люки, просунули вёсла, зачерпнули прозрачную воду и пошли дальше веселее.

Сэхунн жмурился под солнечными лучами, что били по правой половине лица, грелся и нежился, старался подставить покалеченную руку — блазнилось, что такое ласковое солнышко подлечит, прогонит засевшую в костях стылость, заставит кровь бежать по жилам скорее.

— Ну-ка, Бранд, — негромко позвал вдруг отец лучшего в хирде стрелка, — проверь-ка, что за птичка свила гнёздышко на во-о-он той ветке. Только не зашиби ненароком, а гнёздышко расшатай.

Бранд тотчас проверил тетиву, дёрнув четырьмя пальцами, наложил стрелу и ловко навёл её на цель впереди по правой стороне. Только и мелькнуло над палубой алой чёрточкой-меткой. В зелени затрещало, и на нос корабля плюхнулся рослый белобрысый парнишка, немногим младше Сэхунна. Босой и в одёже лёгкой, а на спине — тяжёлая дубинка, утыканная острыми камнями. Такой если приложить по голове, то враз брызнет во все стороны. Череп лопнет, как яичная скорлупа.

Парнишка резво подобрался, огляделся и собрался за борт сигануть, да не успел — загородили дорогу. Без слова Лейфа Поединщика ни одна рука к “птичке” не потянулась, и, наверное, это “птичку” немного утихомирило.

— Далеко ли до вендской крепости? — Отец проговаривал вопрос неспешно, чтобы “птичка” мог всё уразуметь и переложить на родной язык.

— Не тужи, не промахнёшься, — подобрав слова, дерзко ответил “птичка”. Выговаривал ответ по-чужому, но понятно и складно. И хоть парнишка был крепкий, но сразу становилось ясно, что не из воинов. Скорее, из местных охотников в мелком племени, что дань отправляло в Полтеск.

— Да промахнуться и не хочется. С миром идём, а не сечи ищем.

“Птичка” хмыкнул, а отвечать ничего не стал. По лицу любой мог прочитать, что “птичка” думал об ищущих сечи с вендами. Лейф хёвдинг задал ещё несколько вопросов, покуда “птичка” не сказал, что встать лучше в заводи, которая будет впереди по правому берегу, да ждать. Дескать, венды сами придут или пришлют кого, а лодью к крепости не пустят, да и не пройдёт лодья без знающего человека мимо крепости.

— Лодью разобьёте или на брюхо посадите. Сами думайте.

Лейф хёвдинг и подумал.

— Наш корабль тяжелее, чем вендская снекка. Может, и не брешет. Что скажешь?

Сэхунн плечами пожал и левой ладонью огладил правило.

— Если они не хотят, чтоб мимо шнырял кто ни попадя, то наставили гостинцев. Так и впрямь можно брюхом напороться. И ещё хорошо, если на мель или песок, но ведь и похуже что может оказаться. А ещё могли наставить гостинцев не только у крепости, а и на подходах. Если умеючи… — Сэхунн снова пожал плечами, а отец кивнул.

— Тогда свернёшь в заводь, как птичка говорит. Подождём, чай не торопимся. Спешить нам уж некуда.

На том и порешили.

========== Край чужих богов ==========

Стары Ольса - Закляцце

В заводи они стояли второй день, и второй день Лежебока спускал с Сэхунна шкуру, гоняя его по песчаному бережку деревянным мечом.

Ратную науку Сэхунн знал, иначе какой бы был из него хирдман? Но премудрость премудростью, а левая рука решала по-своему, да и примотанная к груди правая мешала правильно падать, откатываться, поворачиваться. Сэхунн делал всё верно, но забывал, что нынче с правого бока гол. Напоминала боль об этом — пекучая и злая. Рука уже привыкла укрываться на груди, а стоило шевельнуть резко плечом — и нате.

Лежебока досадливо головой покачал и велел о руке забыть. Не помогло. Тогда Лежебока примотал правую руку так плотно, чтобы она немного ныла всё время. Ноющая рука забыть о себе и впрямь не давала.

Стиснув зубы, Сэхунн поднимал деревяшку и отбивал удары, сыпавшиеся со всех сторон. Плечо и предплечье сводило и дёргало, а Сэхунн терпел и старался правый бок лишний раз не подставлять.

Дело пошло жарче, пока очередной удар не выбил деревянный меч из левой руки. Десницей Сэхунн управился бы, но десницы у него не было.

— Мясо расти, — хмуро наказал Лежебока. — Возьми меч для первых уроков и выполняй всё заново с ним. Тяжело будет, но отдыху себе не давай, пока свет перед глазами налево не вывернется. А как вывернется, станет легче. И попроси Олафа руны заговорить для раны. Или заговори сам. Только своей кровью не пои. Нельзя тебе своей. Отцовской лучше будет. Одна рука — это не горе. Но правая у тебя всё равно есть. Меч ею держать не сможешь, но хоть слабая подмога будет левой — уже хорошо.

Сэхунн поплёлся нога за ногу за мечом для уроков, что давали желторотым новичкам. Такие мечи тоже делали деревянными, но вставляли внутрь железный прут или заливали железом выдолбёнку у кузнеца. А ещё мечи для первых уроков делали большими, неудобными и тяжеленными, как сто собак. Нарочно. Сэхунн в дренгах когда ходил, так их поначалу наставники и мучили. Задавали урок, всучивали чудовищные деревянные оглобли и зорко следили, чтоб никто не отлынивал. После зимы, полной таких вот мук, дренги враз мясом на костях обросли. Лежебока ещё насмехался, дескать, теперь видно, где плечи, а где голова у отроков.

Достав оглоблю для уроков, Сэхунн пыхтел на берегу один, сражаясь с этим деревянным чудищем, что норовило выскользнуть из пальцев, а то и вовсе их переломать своим весом. Боевой дух мало-помалу угасал, но Сэхунн сдавался ненадолго. Что ж, может и не быть ему могучим воином с одной-то рукой, но мужчина должен уметь постоять за себя и свою правду, а ещё себя и прокормить. Боги мудрые — им виднее, кому и какие испытания отсыпать. И коль уж Сэхунн остался с одной здоровой рукой, негоже скорбеть и голову клонить безвольно.

Скользкая от пота рукоять вывернулась из ладони на замахе. Меч шлёпнулся в воду, и Сэхунн поглядел на него с ненавистью. Нет уж, или Сэхунн уломает меч, или меч уломает Сэхунна.

У воды он наклонился, цапнул за мокрую рукоять и выпрямился. Напротив — на обрыве — грел бок на солнышке волчара, ещё и вывалил розовый язык. Казалось, волк смеялся над потугами Сэхунна во всю зубастую пасть. Следил прищуренными мерцающими глазами, валялся себе на травке и показывал язык, бесстыдник.