Ульфхеднар (СИ) - Страница 27

Сэхунн с хриплым всхлипом откинул голову, выгнулся всем телом и яростно вцепился руками в медвежью шкуру — Кай подхватил его бёдра, рывком приподнял и языком обвёл края подрагивающие. Прямо там. Щедро слюной испачкал, поцеловал кожу на внутренней стороне бедра и куснул за ягодицу поверх старого укуса, подстегнув жжение жгучее под кожей.

С умоляющим стоном Сэхунн ноги шире раздвинул без капли стыда. Без Кая внутри сгорел бы вмиг до горстки пепла. Оплавился бы, как свеча. Блаженно руки раскинул и улыбнулся, почуяв влагу и жар меж ног, вдохом захлебнулся, едва тело поддалось под мягким напором, принимая в себя твёрдость горячую и настойчивую.

Сэхунн и вовсе не дышал, покуда Кай прижимался к нему бёдрами, заполнял собой, вжимался ещё плотнее и накрывал собой, в шею и в губы целовал. Сэхунн чуял Кая везде, каждым кусочком себя, чуял Кая всюду — на себе и в себе. Внутри горел и снаружи горел. Несмело отпустил густой ворс и с робостью коснулся спины напряжённой, чуть влажной от пота. Водил ладонями и гладил мышц узлы, за плечи широкие цеплялся, коленями сжимал бока жёсткие и умирал от жара там, где прямо сейчас они были едины.

Так близко, как только возможно.

Так хорошо, как и представить нельзя.

Сэхунн плакал беззвучно в первый раз с тех пор, как с детством распрощался. В груди щемило неудержимо, щёки от слёз солёных и без остановки бегущих пощипывало, а на губах сама жила улыбка. Кай и слёзы сцеловывал, и улыбки, и по щеке гладил, а Сэхунн умереть хотел, так ему было правильно и счастливо, что больше ничего и не надо.

Он Мать нашёл и единственного своего. Дом свой нашёл и долг свой. Он себя нашёл, как подарил кто. И лучшего дара уже быть не могло.

— Мой… Верный… — шептал ему Кай, перемежая слова поцелуями. И Сэхунн себя ему вручал молча, готовый идти хоть в Море Мрака, хоть в сам Муспельхэйм или в Хэльхэйм, да даже взяться готов был за правило на борту Нагльфара*, из ногтей мертвецов построенного. Лишь бы вместе с Каем навсегда и лишь бы чуять плечом Кая плечо.

_________

* Тукю. Речь о миграции прогуннского тюркютского рода, который частями селился на Алтае и забирался дальше, проходя по Монголии и Северному Китаю и добираясь даже до Пэкчэ и Силла. Согласно их верованиям и представлениям начало их роду положил Небесный Волк и подарил им небесное железо. По укладу были кочевниками и умели работать с металлами. Женщины у них занимали особое положение и обладали равными — часто большими, чем мужчины — правами. «Из-за обиды одной женщины весь род садился на коней, брал оружие и сравнивал всё племя обидчиков с землёй». Что примечательно, поклонялись они Небу, и у них не существовало понятия «срок давности». То есть за любой проступок полагалось отвечать если не самому виновнику, то его потомкам спустя сто, пятьсот, тысячу и больше лет. С благодарностью то же самое — срока давности нет. Небо вечно, всё видит и всё знает, потому и кара, и благодарность всегда будут доставлены по адресу. Чётко прослеживалось влияние тукю на поздних тюркютов, хуннов/гуннов, тюрков и монголов («дети Синего Волка»).

* Нагльфар — корабль армии Хэль, построенный полностью из ногтей мертвецов. Но этом корабле к Рагнарёку полагалось прибыть войску великанов.

========== Погоня за солнцем ==========

Комментарий к Погоня за солнцем

*раскладывает по периметру корвалолчик и бутылки с ромом*

Спасибо всем, кто был тут и ждал, чем же всё это обернётся) И спасибо всем, кто, как оказалось, любит истории о викингах и их эпохе - это было приятно, что вас так много :) *обнимает всех*

Погоня за солнцем

Celtic Music - Wolf Blood

Piano & Bassguitar - Rock

Стары Ольса - Пагоня

Сэхунн взгляд волчий ловил, держал Кая крепко и не пускал — смотрел в лицо близкое и вспоминал, как можно ещё ближе быть, хотя и сейчас — ближе уж некуда.

Кай будто чуял все его помыслы и не шевелился даже: дозволял и вспомнить, и заново привыкнуть к себе, и тяжестью своей насладиться, и телом принять.

Сэхунн руку сдвинул, плечо огладил, ладонь на шее горячей отогрел и кончиками пальцев заскользил по лицу, каждую линию резкую повторяя, словно смотреть ему было мало.

— Волк… — Сэхунн едва сам собственный шёпот различил, но Кай услышал, по губам губами полными провёл и дал Сэхунну вспомнить их твёрдость, сладость такую особенную, каждую трещинку на обветренной кожице. А после уж Кай забрал себе губы Сэхунна — и губы, и дыхание, и на язык покусился. Сэхунн глаза закрыл, чтобы лучше чуять каждое касание во рту, и как пальцами по ресницам влажным Кай гладил. До хрипло-прерывистого:

— Мой.

И всё тут. Хоть трава не расти. Его Сэхунн. Волка.

— Так забирай, — шепнул Сэхунн в губы горячие, выпрашивая всего один поцелуй, а получил столько, что и не счесть. И в поцелуях терялся, и в желании собственном. Ещё ни разу он никого так вот не хотел. Наверное, люди могли хотеть вот так лишь раз в жизни, потому что попадались на пути Сэхунна те, кто привлекал его взор, но ни с кем допредь ему не хотелось полной близости сильнее, чем с Каем. Когда будто заранее знал и берёг. И сильно хотелось быть вместе настолько, что одним человеком бы стать совсем. Да и Кай вжимался в него, будто о том же думал, будто забраться в Сэхунна хотел и остаться так навсегда. Потому что «мой».

Закусив губу, Сэхунн мимо воли чуть выгнулся — чуял остро, как мышцы и кожа натянулись меж ягодиц, дабы плотно охватить Кая, и теперь там ныло легонько и сладко. Тело поддавалось и вместе с тем удержать хотело, и от слабого движения Сэхунн невольно напрягся, сжал в себе Кая крепче. Взгляд устремил в лицо строгое и забыл вдох сделать — глаза у Кая заметно потемнели, и он к Сэхунну прильнул ещё плотнее, словно такое было возможно.

— Последний разум с тобой потеряю… Перестань… — Шёпот и слова в поцелуях терялись и хоть слуха Сэхунна достигали, понятнее от того не становились.

Кай приподнимался, руки выпрямляя, а Сэхунн за шею его цеплялся, не желая губы его отпускать. На тугом толчке выдохнул и зажмурился, сжался весь, крепче за шею обнял и погасил стон сдвоенный нетерпеливым поцелуем. Кай слегка бёдрами покачивал и собой растягивал Сэхунна внутри, вынуждал вдох сделать и обмякнуть расслабленно, чтобы Кай снова мог толкнуться, собой Сэхунна заполнить обильно, взять и пропитать смятением и истомой сразу.

После Кай ускользнул, без себя Сэхунна оставил, языком в рот приоткрытый пробрался и вдох сделать не дал. Узкими бёдрами тёрся меж ног разведённых, вязкой влагой пачкал кожу. Мучил, потому что Сэхунн всё ещё чуял след Кая в себе, его тело чуяло и оставалось для Кая открытым, изменённым, желало Кая вот так, как было. Мука со вкусом мёда, что таял отчего-то не на губах, а в груди, растекался теплом укутывающим, изнутри прорастающим. А Кай шею Сэхунна вылизывал, ключицы покусывал с волчьим рычанием, после и вовсе отпрянул. На коленях стоял и Сэхунна к себе тянул, за бёдра приподнимал.

Сэхунн руки раскинул, зажмурился, упиваясь тем, как влажное и округлое меж ягодиц трётся, нажимает всё увереннее, проникает. Кай входил с истязающей медлительностью, будто насыщал собой неохотно или с излишней бережностью. Зато пальцы на бёдрах Сэхунна сжимал с силой, мял плоть податливую до синяков грядущих. Владел и толкался нежно, а руками терзал и к себе тянул жадно, будто отпустить боялся.

Сэхунн затылком упирался в шкуру мохнатую, выгибался от жара, что тёк вдоль спины всё неистовее с каждым новым движением, ладонями искал, за что ухватиться крепче, покачивался от толчков неспешно-мягких и дышать пытался воздухом, что густел и нагревался стремительно. Пятки по меху медвежьему скользили и тоже опору найти не могли. Всей опоры и было — руки горячие и сильные Кая да бёдра жёсткие, что вжимались в ягодицы Сэхунна. И движение непреходящее, настойчивое, размеренное, когда Сэхунна Кай не только собой пронизывал, а ещё и теплом внутрь втекал, заполнял доверху, напитывал тягучим удовольствием, от которого кончики пальцев покалывало. И покалывание это ласковой дрожью мелкой по всему телу разбегалось, как кругами по воде, покуда не стало захлёстывать с головой волнами — всё сильнее и сильнее.