Ульфхеднар (СИ) - Страница 24
Теперь Сэхунн носил на груди под рубахой волчий камешек — такой же зелёный, как тот, что дала Мать некогда, только маленький, а у Чёрного Волка был костяной сэхуннов браслет, что он прятал под кожаным наручем.
На вершину Вдовьего Утёса Сэхунн взобрался уже в потёмках. Примостился так, чтоб видно было хорошо священное место волков. Там камнями обнесли по кругу всё, расчистили давным-давно, а в центре положили огромный круглый камень да стесали сверху. Чёрный Волк называл то место Вратами. Но что то были за Врата и куда вели они, про то Чёрный Волк молчал, а Сэхунн старался лишний раз не спрашивать — никто не станет тревожить духов зря.
Примостился Сэхунн в укромном месте ко времени. Улёгся только, ноги вытянул, а уж и свет от факелов мелькнул в конце тропы. Люди-волки приходили по двое: один в паре факел держал, а другой — миску с водой из источника и барабан. Последней пришла беловолосая Мать в накидке из оленьей шкуры. Колпак на её голове венчали маленькие оленьи рожки, а на скулах темнели полосы, нарисованные оленьей кровью, чтобы дух оленя был вестником её и домчал её волю к духам в мгновение ока — Чёрный Волк рассказывал так. И вот Чёрного Волка Сэхунн пока не углядел, хотя узнал бы его тут же. Чёрный Волк один был такой — высокий, гибкий, тонкий, стремительный, как молния. Как чёрная молния, когда звал дух зверя и охотился с Сэхунном волком.
— Ты волк? — широко раскрыв глаза, вопрошал Сэхунн, когда в первый раз молодой волк приволок ему кролика и в Чёрного Волка обратился.
— Ну волк, — кивнул Чёрный Волк и проказливо глаза сощурил. — Пушистый совсем весь. Нравлюсь?
Мог бы и не спрашивать, вредина. Он и человеком волка напоминал до мурашек по коже: сухой, жилистый, поджарый, с тонким станом и широкими плечами. Как зыркнет глазами волчьими — душа в пятки. Но Сэхунн наглядеться на Чёрного Волка не мог. Весь такой странно-неправильный, и почему-то красивый настолько, что у Сэхунна в груди всё замирало. То опасным волком казался, то игривым волчонком. Сэхунну плакать хотелось от этого противоречия загадочного.
Сорвав травинку, Сэхунн покусывал её и так, и эдак — изводился в ожидании, покуда Мать вздевала длани над огромным камнем и звала духов протяжным напевом, а люди-волки выплёскивали воду из мисок на плоскую каменную поверхность и лениво били в барабаны. Другие ставили факелы в выемки по кругу, будто очерчивая светящейся линией священное место. Потом стали постукивать дощечками и бить палочками по колокольчикам. У кого дощечек и колокольчиков не было, те размеренно хлопали в ладоши, а голос Матери становился всё глубже и сильнее. А после всё разом стихло, и Сэхунн дышать перестал — на огромном камне проблеском молнии встал Чёрный Волк.
В свете факелов смуглая кожа влажно золотилась. По ней пролегли узоры сложные, выведенные тёмным. Из одёжи Чёрный Волк только штаны и надел, даже наручи кожаные снял, и Сэхунн различил ободок своего браслета на запястье. Ещё Чёрному Волку волосы обрезали, и короткие пряди теперь торчали весело в разные стороны.
Чёрный Волк под неспешный барабанный бой поднял руки перед собой и разжал кулаки. Мокрая каменная поверхность на миг озарилась голубоватой вспышкой, как светом от молнии в ночном небе. Под отрывистую барабанную дробь Чёрный Волк заскользил в тенях и пятнах света.
Снова застучали дощечки, зазвенели колокольчики, раскатились звуки от хлопков, а Мать запела.
Чёрный Волк танцевал на камне, легко переступая босыми ногами. Крутился в полумраке и на свету мягком, вскидывал руки, а под кожей красиво проступали мышцы напряжённые, гибкие. Он танцевал как язычок свечи на ветру, приковывая к себе взгляды каждым движением. Он танцевал, будто по воздуху ступая. Сэхунн и не сразу уразумел, что не будто, а и впрямь по воздуху, потому что медленно и незаметно Чёрный Волк поднимался всё выше, не касаясь больше ступнями поверхности камня. Будто отрывистая барабанная дробь и струнные переборы сами возносили его всё выше и выше, всё скорее и скорее. Зато к Сэхунну Чёрный Волк становился всё ближе, и уже удавалось разглядеть, что танцует он с закрытыми глазами и улыбается, купается в ритме быстром и непрестанном и каждым движением задаёт музыке направление.
Чёрный Волк поднялся почти до притаившегося на вершине утёса Сэхунна, как внезапно хлёсткий свист разрушил благодать. Левое плечо Чёрного Волка рассекло, кровь брызнула, и он упал вниз, скатился с камня, приподнялся на колене и в недоумении вскинул голову. Все тоже удивлённо глядели вверх, да и Сэхунн не понимал, что произошло.
Тут кто-то закричал. Это один из духоведцев выступил за круг, и в отблесках от факелов видно было, как на теле его проступают раны, словно от огромных когтей. И тут же закричали с другой стороны, а затем — уже в круге. Люди заметались.
Чёрный Волк всё ещё стоял у камня, преклонив колено и зажимая ладонью рану на плече, а Мать медленно поднималась на камень и не оборачивалась. По тропе к священному месту бежали воины в кожаных доспехах и с оружием в руках. Чужие воины. Они встретили духоведцев злыми ударами, щедро проливая кровь. И шёл меж ними человек в золочёном доспехе, а за ним несли знамя с речным драконом, что держал в лапе пучок стрел.
— Не упустите ведьму!
Сэхунн вцепился пальцами в горный выступ, глядя, как вскинулся Чёрный Волк и в длинном прыжке бросился на ближайшего воина. Ещё в прыжке окутался тёмной дымкой и уже волком вонзил клыки в горло.
Мать неподвижно стояла на камне, прикрыв глаза. Шептала что-то, а после повернула голову и поглядела прямо на Сэхунна.
«Закрой Врата, солнечный. У тебя Ключ. Закрой, пока не стало поздно», — услышал отчётливо голос Матери Сэхунн, хоть она губы не разжимала и просто смотрела на него. Мимо воли Сэхунн нащупал подарок Матери, что носил при себе всегда. Но он не разумел, что ему надо сделать. Как закрыть? Какие Врата?
Чёрный Волк же метался средь своих и чужих и никому не позволял подойти к камню.
«Закрой Врата, пока они по ту сторону», — настойчиво требовала Мать. А вражеских воинов меньше не становилось. Предводитель посылал их на верную смерть, но кричал, чтобы они пробились к камню и схватили ведьму.
Уже и духоведцев иных почти не осталось, и Чёрный Волк обратился в человека, подхватил чужой меч и затанцевал у камня, всё так же не позволяя никому подойти. На Чёрного Волка нападали с копьями, стреляли в него, а он текуче ускользал и рубил, рубил без устали как будто.
Сэхунн сжал в ладони зелёный камень изо всех сил, правой нашарил на поясе нож охотничий и кинулся искать тропу вниз. Всё ещё не разумел, что творится и как закрыть Врата, но хотя бы мог сражаться с Чёрным Волком рядом. Сэхунн бежал, падал, поднимался и снова бежал, лишь бы успеть, покуда Чёрный Волк ещё бился один и живой.
Сэхунн с обрыва сорвался, чуть ногу не подвернув, но удачно плюхнулся на склон, съехал прямо к держаку с факелом. А у камня Чёрный Волк сдерживал чужаков уже длинным копьём с широким клинком на конце. Сэхунн похромал к нему, отклонился от прошившей густой воздух стрелы, сжал камень в ладони крепче, а после поймал быстрый жгучий взгляд Чёрного Волка — тот стремительно оглянулся и отмахнулся копьём от стрелы.
Добравшись до огромного камня, на котором стояла Мать, Сэхунн привалился к нему плечом и перевёл дух.
— Закрой Врата, — коротко рыкнул Чёрный Волк, не повернувшись к нему, — был занят новым противником.
— Как? — выдохнул Сэхунн и прижался к камню уже спиной, чтобы в него стрелы не попали.
— Найди замок, вставь ключ и поверни против солнца. Только ты можешь закрыть. Пока ты их не закроешь, я не смогу их разрушить. — Чёрный Волк пригнулся, пропуская над головой обагрённый кровью меч.
Воспрявший Сэхунн, мало что уразумев из слов, принялся шарить правой рукой по камню и искать какой-то замок. Что странно, он нашёл отверстие, куда удалось бы всунуть камень. Всунул. Потом вспоминал, куда поворачивать. И вспоминал, как ходит солнце, потому что руки тряслись, и понять не выходило. Насилу вспомнив, Сэхунн камень повернул и тотчас упал на землю, сбитый с ног оглушительным треском и дрожью камней. По склонам катились камни, а земля утробно стонала и подрагивала. Но Сэхунн испугаться толком не успел, потому что рядом оказался Чёрный Волк и крепко сжал его плечо. Смотрел долго, мучительно. Смотрел так, будто прощался навеки.