Ульфхеднар (СИ) - Страница 20

Гинтас урвал рогатину, Гард ухватил щит и короткий меч, а Сэхунну досталась дубинка, похожая на ту, что он у Гинтаса видел, только дубинку эту камнями не укрепили.

— Мачуга, — подсказал Гинтас и показал, как держать лучше, но вышло так себе. Мачуга признавала и одну руку, но добрые удары выходили, ежели двумя руками крепко держать, а двумя руками Сэхунн не мог.

— Ничего, — утешил Сэхунна Гард, — зато выбить эту палку у тебя сложнее будет, чем меч.

Разбор оружия кончился, и Турин степенно вышагнул на середину лужайки, ухватился руками за воинский пояс и оглядел два «войска».

— Уговоров нет, — прогудел он. — Биться можно всем со всеми. Но они, — Турин указал на воинов воеводы, — будут бить только молодняк. Молодняк может бить их, а может бить друг друга. Только когда я скажу, тогда валка кончится. До тех пор все должны биться. Если кто биться перестанет, можно топать обратно — через лето встретимся опять. Или не встретимся. Начинайте!

Турин отошёл в тенёк к деревьям и лагодно развалился на травке, подперев голову рукой.

— Бой! — заорали на восточной стороне и накинулись на бестолково толпящихся юнаков волчьей стаей. На рубахах у впереди стоящих забелели широкие полосы.

Гард слегка пихнул Сэхунна и умело выставил щит, прикрыв от удара деревянным мечом, а Гинтас ловко зашуровал рогатиной, удерживая всех нападающих на расстоянии.

Выдохнув, Сэхунн крепче уцепился за дубинку и ткнул ею не в меру ретивого Сороку. На рубахе Сороки осталось белое пятно пониже груди. Сорока и опомниться не успел, как на него насел ловкий и шустрый Гинтас: оружие выбил да рогатиной подсёк ноги — Сорока и покатился кубарем по травке. Вмиг обезоруженного Сороку цапнули за загривок и отволокли к краю лужайки, чтоб не мешал. Эту зиму встречать в хирде воеводы Кая ему не приходилось уж.

В бою Сэхунн был не один раз, так что быстро приноровился: закрывал Гарду левый бок, а на правом с рогатиной плясал Гинтас. Сэхунн ещё и зорко оглядывал безобразие, творившееся на лужайке, и окликами предупреждал, если кто вдруг думал на них в атаку идти. Дальше вот пошло тяжелее: Сэхунн взмок весь, смаргивал пот, заливавший глаза, да и перекинуть дубинку в другую руку не мог, а на лужайке и впрямь началась валка, когда уж и не разобрать было, кто и на кого вздумал напасть.

Гард вскинул щит резко, едва не разбив Сэхунну лоб, зато стрела с круглой печаткой вместо острия в щит и тюкнула.

— Слева, — подсказал хрипло Сэхунн Гинтасу.

Стрелок торчал от них далече, потому пришлось двигаться гуськом — впереди шёл Гард, за ним Сэхунн, а спины им прикрывал Гинтас. На них ещё и нападали с разных сторон, а раза два чужие стрелы угодили в нападавших по счастью, хотя стрелок явно метил то в Гинтаса, то в Сэхунна.

— Вот троллий выкормыш, — ругнулся Гард, когда новая стрела свистнула над левым плечом и чуть забелила рукав.

Стрелял по ним юнак, что тёрся допредь рядом с Сорокой. Небось, за друга мстил да был половчее. И Сэхунн добрался до паскуды скорее прочих. Увернулся от стрелы, по луку ударил, переломив, да огладил юнака по спине толстым концом дубины, пометив во всю рубаху широченной полосой.

Будто из воздуха изникший подле Сэхунна Гинтас сверкнул улыбкой и довольно выдал:

— Не жилец.

Гинтас ещё и пальцем ткнул Сэхунну за спину, чтоб обернулся вовремя да дубину под меч деревянный подставил. Сэхунн подставил и моргнул, углядев на краю лужайки в кустах волчью морду. Пялился на волка, пока тот облизывался и вновь исчезал в густой зелени. Так пялился, что чуть мечом по башке не схлопотал — Гард устерёг и отпихнул в сторонку, докончив с противником сам.

— Рано отдыхать, Однорукий, шевелись!

Сэхунн встряхнулся и удобнее перехватил дубинку, да напрасно.

— Сто-о-ой! — раскатилось над лужайкой гулко.

Это Турин уж с травки поднялся и подбоченился, оглядывая всех, кто ещё стоял и держал деревянное оружие. К чести, стояло их немало, правда, не все были чёрными и чистыми. — Замри на месте! Не отряхиваться!

Турин начал с Сэхунна: подошёл и принялся осматривать одёжу, выискивая даже крошечные белые пятнышки. С левой стороны одёжа на Сэхунне осталась тёмной, а вот с правой плечо запятнало, да короткая полоска осталась на правой ноге — на ладонь выше колена. Было бы больше, если б не Гард, что щитом справа прикрывал. Тот щит сейчас забелило густо-густо.

Турин смолчал, оглядел Гарда с белой подпалиной на плече от стрелы, потом за Гинтаса взялся. Гинтас даже повертелся, показывая, что чистенький. Турин жестом велел им отойти к кустам, под дерево, и направился дальше.

Так скоро их под деревом набралось немногим меньше двух десятков. Турин окинул их взглядом и погнал обратно в крепость босыми, но уже по травке сухой и ласковой.

Гинтас в пути жестами показал, что, наверное, и пройдёт всего десяток, вряд ли больше, а Гард кивнул согласно — хирд у воеводы был хороший, там и без прибытка хоть сейчас в Море Мрака во весь парус. Сэхунн же молча надеялся, что в десяток счастливцев угодит как-нибудь.

Валка выглядела забавой в сравнении с лесной погоней, но Сэхунн уже устал, да и рука увечная разнылась. Ещё и одёжа липла к телу вместе с пылью — хотелось в тёплую воду, а после — поваляться и голод придушить, но куда уж…

В крепости за них снова взялись и Сэхунна от Гинтаса и Гарда отбили. У тех двоих волос был долгий: косицы Гинтаса спадали до середины спины, а у Гарда — до плеч волосы. Сэхунн же ходил коротковолосым, хоть и таким же рыжим, как Гард, — плести ему было нечего. Детский вручил Сэхунну головную повязку из плотной кожи со шнурками и тонюсенькими ремешками, а Турин велел утром надеть эту повязку и беречь, чтобы ни шнурка, ни ремешка с неё Сэхунн не потерял.

К вечеру за столом уселись Гард и Гинтас — волосы им заплели ровненько, а они жаловались, что спать теперь неудобно будет, ведь ни одна прядка из косиц выбиться не должна.

Сэхунн душил неловкость — прошедшие испытание сидели в стороне от тех, кто не смог. Сорока и юнаки вокруг него сверлили их сердитыми взглядами так, что кусок в горло не лез. Ещё и воевода Кай пускал волну мурашек Сэхунну за шиворот каждым взглядом — Сэхунн эти взгляды кожей чуял. Сначала озноб в мгновение ока — вдоль спины как продерёт, а потом жаром кровь вскипала в жилах. У Сэхунна аж кончики пальцев покалывало на немощной руке.

Ну и только стоило Сэхунну улечься на ночь, как по нему принялся топтаться наглый волчище. Топтался долго, придирчиво шкуры перенюхивал, фыркал, забирался к Сэхунну, щекотал кожу пушистым боком, ноги хвостом охаживал, вертелся, неуёмный. Наконец волк умостился так, как ему хотелось: уложил голову Сэхунну на грудь, вздохнул шумно. Сэхунн неловко погладил его левой рукой, с ушами поиграл, тогда волк и притих.

Ночью снилось Сэхунну озеро в огромной пещере. В озере сквозь слой чистейшей воды виднелся огромный смарагд, а с берега в воду убегала змеёй толстенная цепь. Конец цепи выглядел так, будто его оборвали, хотя Сэхунн не представлял себе тварь, которой на то силы хватило бы. Даже Тор своим чудесным молотом эту цепь не одолел бы.

Хриплый звук рожка прогнал озеро вместе с цепью и смарагдом, а вместо волка подсунул Сэхунну снова гладкое и горячее. Во сне Кай взобрался на Сэхунна и теперь вжимался бёдрами, а носом посунулся Сэхунну в подмышку. После зова рожка Кай зевнул и потянулся. И Сэхунн млел весь под тяжестью гибкого тела, упивался напряжением коротким в мышцах. И после млел снова, покуда Кай растекался по нему и тёрся кончиком носа о грудь. Истома вмиг сошла на нет, когда Кай устремил Сэхунну в лицо тяжёлый взгляд.

— И сегодня пойдёшь?

— Пойду, — облизнув пересохшие губы, отозвался Сэхунн тихо, но твёрдо.

— Упрямый, — подвёл черту Кай, и Сэхунн не разобрал, то ли довольство было в низком голосе, то ли осуждение. И не до того стало под натиском губ.

Целовал Кай властно и жадно, как будто изголодался вусмерть за эти дни. Убивал поцелуем, забирая и дыхание Сэхунна, и бешеный стук в груди, и спутавшиеся в ком чувства. Сэхунн и явь потерял, позабыв обо всём на свете, — ловил во рту быстрый язык, задевал собственным и умирал от этих коротких соприкосновений и того скорее. А потом и вовсе не дышал, покуда Кай винился за первый нетерпеливый поцелуй вторым — ласковым, мучительно-медленным, до слёз нежным.