Улей (СИ) - Страница 3

Ни Титов, ни Исаева еще не подозревают, настолько опрометчиво поступают. Прикрываясь гордыней и неразумными принципами, ступают в долину страданий и боли.

— Ну и как тебе в новой академии? Форма зачетная. Тебе очень к лицу. Прям очень!

Исаева отрывается от стоящего на столе букета и переводит взгляд на подругу.

— Немного непривычно, что тебя нет рядом, — говорит она, рассеянно помешивая соломинкой кофе-фраппе. Услышав недоверчивое фырканье Дарьи, смеется. — Да-да, Захарченко, я скучаю по тебе!

— Некому подавать патроны? — ехидничает подруга, за что Ева бросает в нее скомканной салфеткой.

— Веселая улыбка портит твое брутальное придыхание.

Захарченко и не думает спорить.

— Ну да, ну да… Признаю, я не королева сарказма. В отличие от тебя.

— Учись, пока я жива, дорогая.

— Боже, Ева, как высокопарно!

— А то!

Мимо их столика проходит группа парней, и Даша, перекидывая шикарные медные волосы на одно плечо, провожает их долгим мечтательным взглядом. Ева же удостаивает посетителей лишь мимолетным вниманием. Посмеиваясь, машет рукой перед лицом подруги.

— Ау! Я здесь.

Ни капли не смутившись, Даша улыбается.

— Заметила того высокого блондина? Правда, красавчик?

— Твой новый сосед? Ну… посмотреть есть на что, согласна. Хочешь, приглашу его к нам за столик?

— Нет, не смей! У меня на подбородке кошмарный прыщ. Если он сядет рядом, обязательно заметит.

— Не вижу ничего критичного. Вряд ли он заинтересуется твоими прыщами, когда ты с таким декольте.

— Ой, прекрати… — краснеет Даша и бросает в Еву ее же искомканной салфеткой. Покашливает, прочищая горло: — Лучше расскажи, как прошел первый день в Улье? Жертвы есть?

Исаева морщится. Отпивая кофе, выдерживает долгую паузу.

— Сегодня я никого не убила. Но врага себе сыскала на первой же паре.

Даша вмиг напряженно выпрямляется.

— Перестань говорить загадками, — шикает она на Еву.

— Не перебивай, — Исаева недовольно машет здоровой рукой. — Я пытаюсь тебе рассказать.

— Ладно, извини.

Обхватив холодный стакан ладонью, Ева задумчиво смотрит в окно.

— Знаешь, я думаю, учеба в Улье будет весьма интересной. И все благодаря… Адаму Титову.

— Титову? — Захарченко роняет трубочку в стакан. — Как «ТитовТрансСервис»? «ТТС»?

— Ага, — важно кивает Ева. — Адам — сын Терентия Титова. Помнишь, Вика нам что-то рассказывала о нем? Я тогда не обратила внимание…

Даша сосредоточенно морщит лоб.

— Да, ее брат знаком с Титовым… То есть, они точно не друзья… Ничего такого. В общем, я не помню, что там за история… М-мм… Вика что-то говорила о матери Титова…

— Она бросила семью и куда-то сбежала, да?

— Ну, не прям сбежала. Просто переехала жить в другую страну.

— По-моему, одно и то же.

Даша эмоционально взмахивает руками.

— Суть в том, что этот Адам — псих.

— Прям, как я, — усмехаясь, вставляет Ева.

— Не сравнивай. У него реальный сдвиг по фазе. Вика говорила, …

— Будто у меня не сдвиг…

— …он неуправляем. Настоящий подонок. Любитель жестоких психологических игр.

Взгляд Исаевой туманится, когда она выдает решительное:

— Я его обыграю. Я из него душу вытрясу.

— Если она у него есть…

— У всех есть, — уверенно заявляет Ева. — А в ней и слабые места. Я их все найду. Все просчитаю. Выверну Титова наизнанку.

Захарченко качает головой. Не осуждает. Уже привыкла к взбалмошному характеру подруги.

— Ты — страшный человек, Исаева. Иногда я даже боюсь тебя.

— Как раз тебе, дорогая, нечего бояться, — заверяет Ева. — Тебя я люблю. А я слишком дорожу теми людьми, которых могу любить.

Даша, скрывая волнение, закусывает губу и сжимает ладони.

— И я люблю тебя, Ева. Поэтому каждая твоя новая афера меня пугает. А эта — особенно.

Здоровой рукой Исаева накрывает стиснутую ладонь подруги. Ободряюще смотрит на нее. Светлая кожа, россыпь веснушек, добродушные и красивые зеленые глаза — спроси, она воскресит все это по памяти. С Дашей Захарченко связаны лучшие воспоминания ее детства и юности. Это подруга, которой Ева безоговорочно доверит любой свой секрет.

— Захара, я — сильная, помнишь? Непобедимая.

— Помню.

— Лучше расскажи, как вы без меня? Как группа? Любаша? — меняя тему разговора, спрашивает Ева.

Дашка медленно растягивает губы в улыбке. Откидывает волосы на спину и наклоняется через стол.

— Шороху ты навела, дай Боже! Никак не утихнет наш юридический. Вся группа ополчилась против Любаши. Даже в больницу к ней никто не пошел. Ведь, если бы она не пожаловалась, если бы не заявила, тебя бы не отчислили.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ева недовольно машет головой.

— Передай, пусть отменяют бойкот. Эта сука свое сполна получила.

Даша неохотно кивает.

— Я все-таки не понимаю, почему Ольга Владимировна, — Ева хмурится от одного лишь упоминания имени матери, — не замяла эту проблему? Почему позволила, чтобы тебя отчислили?

— Ну… — надломленно выдыхает Исаева, — во-первых, меня не отчисляли. Мне разрешили перевестись по семейным обстоятельствам в другой университет. Кстати, представляешь, из-за смены специальности у меня три академических задолженности! Но, что самое ужасное, на их ликвидацию у меня только десять дней! Разве это реально?

— Наша система образования — самая гуманная в мире!

— Это точно. Я думала, мать хотя бы этот «нюанс» уладит, — недовольно бурчит Ева.

— А что там «во-вторых»?

— Во-вторых, мать заявила, что больше не собирается меня прикрывать. Мол, мне уже восемнадцать, и я должна отвечать за свои действия. В новой академии я буду учиться на общих основаниях. Никаких привилегий и связей.

Глаза Даши расширяются от удивления.

— Зная Ольгу Владимировну, могу предположить, что она пытается тебя в очередной раз проучить.

— Поперек горла уже ее уроки! — взрывается Ева. — Никогда не спросит, «почему»? Никогда не спросит, что я переживаю? Всю жизнь, будто подчиненная у нее! Не справилась — наказание.

Даша сочувственно вздыхает.

— Ну, Ольга Владимировна, конечно, не мать года… Но все-таки, я уверена, беспокоится о тебе.

На губах Евы появляется вымученная улыбка.

— Слава Богу, о компании она беспокоится сильнее, и большую часть времени мне есть, чем дышать.

— Она купила тебе Lexus RX, — гримасничает Дашка, чтобы хоть как-то развеселить подругу.

Ева мягко смеется.

— Да. Но из-за перелома я вынуждена передвигаться на такси.

— Скажи спасибо, что не в инвалидном кресле, — хохочет Захарченко.

— Кому? Любаше? — полностью расслабляется Ева. — Что ж… — вздыхает девушка. А затем, поднимая сломанную руку, торжественно произносит: — Спасибо, сучка, что у тебя всего лишь красный пояс по каратэ, а не черный.

— У Любаши сломана челюсть, — напоминает ей Даша. — А это намного хуже, чем перелом руки.

— Определенно, — соглашается Исаева. Вздыхает, принимая серьезный вид: — Ты все равно группе передай, что это наши с ней терки. Они не при делах. Тем более, сейчас, когда я учусь в другой академии.

— Кстати… — нерешительно начинает Даша. — Леонид Борисович просил передать, что после случившегося не желает видеть тебя в секции.

Ева фыркает.

— Мне и без Леонида Борисовича дел хватает. Давно хотела бросить каратэ.

— Ну и ладно…

— Господи, когда же ты перестанешь нас позорить, Ева? — влетая в комнату дочери, раздраженно восклицает Ольга Владимировна. Приблизившись к письменному столу, за которым находится Ева, швыряет перед ней газету. — Я просила тебя оставаться дома, пока не сойдет синяк!

Даже не шелохнувшись под гневным взглядом матери, Ева невозмутимо изучает статью.

«Очередное ЧП с дочерью морского полубога Павла Исаева».