Улей 2 (СИ) - Страница 10

— Откуда столько участия, Титов? — резко переводит дыхание. — Правда, если ты думаешь, что меня избивают, то это просто смешно.

Но ее голос теряет эластичность, отказываясь проявлять те ноты, что она ему навязывает. Слезы грозятся пролиться в любую секунду. Адам, как назло, не реагирует на издевку в ее голосе. Упрямо смотрит ей в глаза.

Не выдерживая этого взгляда и своих эмоций, она стремительно отворачивается. Титов встает за ее спиной, но больше не касается. Она чувствует лишь тепло, идущее от его тела к ее.

— Ева? Это делает твой отец?

Вопрос, который окончательно взрывает ее равновесие.

Мотает головой, слишком сильно отрицая то, что для Адама уже не является тайной. И все же он ждет, что Ева поделится этим с ним самостоятельно.

Только она не в состоянии ни подтвердить, ни опровергнуть его догадки.

— Скажи мне, Эва.

Такие вещи нельзя озвучивать. Разве он этого не понимает? О таком не говорят. Но Титов продолжает напирать.

— Это делает твой отец?

«Скажи ему…»

«Нет!»

«Что, если после этого станет легче…»

«После этого будет только хуже. Все станет слишком реальным»

«А вдруг, вообще ничего не изменится?»

«Не скажешь — никогда не узнаешь»

«Никогда…»

— Да.

Короткое слово, но такое опаляющее. Опустошающее. Выжигающее изнутри.

— Я убью его, Ева.

— Ты не можешь убить моего отца. Ты, — порывисто вздыхает, — в любом случае, не должен никого убивать.

— Убью.

Обернувшись, Исаева отталкивает его и, подняв с пола футболку, прикрывает дрожащее тело.

— То, что ты говоришь… Боже, да все, что мы делаем — это не имеет никакого смысла, — наконец-то, в ее голос возвращаются нужные ей холодные ноты. — Я же намереваюсь уничтожить тебя, Адам. А ты — меня! Я собираюсь наказать тебя за все, что ты совершил! За Захару… Я не прощала тебя, если вдруг показалось… Все, что между нами происходит, начиная с Дальницкого — это не серьезно, — приходя в замешательство, делает паузу.

Понимает, что не должна была этого говорить Титову. Не планировала ничего подобного. Все произошло спонтанно и, что хуже всего, эта тирада произнесена больше для себя. Чтобы напомнить реальное положение вещей.

Злится. Толкает Адама в грудь.

— И я не должна предупреждать тебя. Ты сам все знаешь.

«Давай…»

«Твой ход, Титов…»

Он смотрит на красные полосы на ее шее, следы своей неосторожной ласки. Заглядывает в ее черные глаза.

Образ Евы его задевает. Но он пока не может этого озвучить, чтобы не испугать ее.

— Эва, Эва… Знаешь, в игре с чужими чувствами все-таки есть одно исключительное правило, — заворачивая язык, прикусывает его. Выдыхает, в попытках сохранить полноценную хладнокровность. — Нужно быть очень осторожным, если вступаешь в игру с нехорошим человеком. Особенно, если ты сам — нехороший. Именно в таких, по закону Мэрфи[1], влюбляются, — Исаева высокомерно задирает нос и следом же за этим взволнованно сглатывает. А Титов усмехается, наслаждаясь тем, что она ловит каждое его слово. — И если уж мы дошли до предупреждений, любимая моя гадина… — его голос непроизвольно становится хриплым. — Я буду тем, кто навсегда уведет тебя из дома отца.

Судорожно выдыхая, Исаева смотрит на него, не в силах отвернуться. В который раз рассматривает покрывающие его рельефное тело черные штрихи татуировок, знаки и символы, косые надписи. Поднимается обратно к его глазам и понимает, что именно его взгляд решает для нее все. Абсолютно все. То, как Титов смотрит на нее. Не важно, что говорит, каждый его взгляд заставляет ее загораться восторгом.

Но сегодня еще и слова Адама имеют необычайную силу. Сердце Евы выходит из строя. Сжимается и несется, словно сумасшедшее.

[1] Закон Мэрфи — шутливый философский принцип, который формулируется следующим образом: все, что может пойти не так, пойдет не так. Иностранный аналог «закона подлости».

Поддевая носками кроссовок мелкие камешки и редкий мусор, Титов медленно бредет к машине. Заставляет себя двигаться против воя зимнего ветра.

Вперед.

Ева настояла на том, чтобы он отвез ее домой до рассвета. Он, черт возьми, не хочет ее там оставлять. Но, что он может сказать ей, если Исаева постоянно его отталкивает?

Сжимая губы, Титов вдыхает через нос холодный воздух и некоторое время, в попытке заглушить странные эмоции, что множатся внутри него, просто прокручивает в голове все, что Ева ему сегодня сказала.

Отключая сигнализацию, забирается в салон.

Тишина оглушает. Именно в ее атмосфере критически учащается сердцебиение и безумно скачет пульс.

Порывается вернуться.

Достает телефон, чтобы написать Исаевой сообщение, когда натыкается взглядом на зачетную книжку, оставленную ею на пассажирском сидении. Из-под обложки выглядывает белый лист бумаги.

Записка. Бл*дь, он знает, что она ему не понравится.

Субъект. Информация. Действие.

Наталья Юрьевна Ломоносова. Зачет по социологии. Добейся не меньше, чем 4 балла.

Резкий вдох поднимает его грудь. Живот стягивает узлом. По венам стремительно разливается огонь.

Играя желваками, набирает для Евы сообщение.

Джокер: Ты хочешь, чтобы я тр*ахнул ее?

Ожидание ответа кромсает нервы Адама на отмирающие нитки.

«Не делай этого, Ева… Бл*дь, только не проси меня об этом…»

Он ведь не отступит. Он ведь так не умеет. Примет ее задание, каким бы оно не было.

Так или иначе, Исаева не оставляет ему выбора.

Аномальная: Если потребуется, Титов. Почему нет?

Он быстро и глубоко вдыхает. Прикрывает веки, контролируя дыхание, пока не приходит еще одно сообщение.

Аномальная: А тебе, что, жалко? Она молодая, красивая… Что там еще вам нравится? Придумай сам.

Стискивая телефон в руке, матерится, сотрясая воздух осипшим голосом.

Аномальная: Принципиальная дамочка попалась. Гонористая. Тебе, наверняка, будет интересно поохотиться за такой.

Ломоносовой двадцать четыре. Она действительно красивая и, если быть объективным, весьма аппетитная. Адаму — девятнадцать. Он сексуально активен. И в своей обычной жизни он, конечно же, не против ее тр*хнуть.

В своей обычной жизни…

Сердце Титова врезается в грудную клетку. И, кажется, он даже может слышать звук этого столкновения. Прикрывая рукой глаза, он стискивает зубы и шумно дышит.

Его затапливает свежая злость.

Он не обязан хранить целибат. Он никому ничем не обязан. Ему, мать вашу, все равно, кого тр*хать!

Но, бл*дь, ему крайне неприятна мысль о том, что Исаева хочет, чтобы он это сделал.

Неужели ей действительно все равно?

Она этого хочет??? Как она может этого хотеть? После всего, что произошло…

«Сука…»

Чертова Исаева!

Он, мать ее, это сделает!

Джокер: Принято.

Находясь по разные стороны жестокого противостояния, оба тайно воют от этого соглашения. Но все еще не умеют останавливаться перед знаком «стоп». Этому им предстоит научиться лишь после предстоящего, разрывающего их души, столкновения.

Если я гореть не буду…

© Назым Хикмет

День шестьдесят первый.

Самое время пересмотреть свои интересы. Переосмыслить ценность угроз и обещаний. Нужна ли им по-прежнему эта игра? Какой приз ждет победителя? Стоит ли он тех страданий и лишений, что им приходится перетерпеть?

С неотвязными мыслями друг о друге, удерживают ночь на длинной паузе. Гордые и одинокие. Измотанные и потерянные. Ставящие под сомнение важность данных друг другу обещаний.

Ева не в состоянии разобраться в том, что творится внутри нее. Слишком много зарубцевавшихся страхов носит она в своей душе. Слишком много убеждений. Слишком много всего…