Уксус - Страница 8

Подросток смущённо объяснил:

– Я тут прячусь от соблазнов внешнего мира! Мои родители сказали, что так лучше: мне безопаснее, а им – спокойнее! Но я не преступник! Я ничего плохого не совершал! Клянусь!!!

Я дружелюбно закивал. Подросток раскрыл огромный атлас автомобильных дорог и широко улыбнулся:

– Красота-а-а! – он мечтательно погладил какую-то карту и полез в карман халата, откуда выудил морковь и протянул её мне. – Держите! Полезно для глаз.

Я не был голоден, но, чтобы не показаться неучтивым, с благодарностью съел безвкусный корнеплод. Старик неодобрительно посмотрел на меня и громко фыркнул:

– Предатель!

Подросток схватил в охапку атлас и обиженный отошёл к подоконнику. Я не успел ничего сказать – хрустнул замок, скрипнули дверные петли, раздались приглушённые голоса, и мы принялись молчать, пока высокие люди в кипенно-белой униформе совершали патрулирование вкруг стола, за которым мы сидели. Оранжевоволосый подросток, нюхавший цветы герани, вдруг разразился гомерическим хохотом и с грохотом выронил атлас из рук, за что немедленно был выдворен прочь. Старик сухо покашлял, послюнявил усы и придвинулся вплотную к столу. Я посмотрел на него, он многозначительно поворочал глазами и скривил рот. Люди в кипенно-белой униформе озабоченно пошептались между собой, в последний раз с предельным вниманием осмотрели каждого из нас, заглянули под стол и гуськом вышли из комнаты.

– Да-а-а, – старик фальшиво хихикнул и потряс в воздухе блокнотом, – уроды! У меня тут всё про каждого записано! Я всё знаю!!! У-у-у!!! Уроды!!!

– А кто эти люди? – спросил я.

– Я же сказал – уроды! – раздражённо повторил старик.

Тот час же перед столом появилась старушка с седыми волосами, аккуратно уложенными замысловатой улиткой. Она вся дрожала и куталась в дырявый плед. Старик похабно оскалился, вновь обнажив обильные отложения зубного камня:

– Хороша-а-а! У меня тут записано, что когда-то она носила «фиолетовую бархатную кофточку с меховой опушкой»…

– Потише, пожалуйста, не мешайте другим, – негромко сказала старушка, глядя в окно, но не найдя в нём ничего интересного, оборотилась ко мне. – А вы? Отчего же вы не читаете? Боже мой! Хорошо же вы дебютируете! Знаете что… Даю вам час сроку! Хотите – можете взять два! Но не больше! За это время вам нужно строго и добросовестно исполнять свои обязанности!

– К-к-какие ещё обязанности?

– Читать вашу книгу! Боже мой, бедный мой друг! Вы же совсем сегодня больны! Вы страшно страдаете?

– А я должен страдать?

– Нет-нет! Вы не должны!

– Но я хочу страдать! Я уже чувствую в себе эту потребность!

– Не торопитесь! Вы ещё успеете… А пока – Час чтения. Нужно читать. Вот это как раз то, что вы должны!

– Я буду!

– Вы правда хотите читать?

– Да, хочу читать, а после – страдать!

– Изумительно! Это слова не пациента, но мужчины! Вот вам моя рука!

Я пожал морщинистую руку старушки и склонился над книгой в синей обложке. Еле осязаемая выпуклость букв гласила: «УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ПРИНЦИП». Имя автора кто-то густо замазал чернилами. Я открыл твёрдый переплёт, вновь ощутив лёгкую шершавость картона, перелистнул форзац с аскетичным монохромным рисунком, потом титульный лист весь перепачканный чернильными кляксами и наконец приступил к чтению.

***

Страна, исключённая из международной кодовой системы, чья буквенно-числовая комбинация продолжала оставаться в памяти лишь одинокого архивариуса-пенсионера, его винтажного-тамагочи и негодного к перепрошивке робота-модератора, с каждым годом становилась всё меньше. По мнению внешних наблюдателей, она походила на сжимаемый от бессилия кулак, который, без сомнения, принадлежал боксёру, жалко корчащемуся на войлочном полу ринга после проигранного боя. В свою очередь, местные жители, изнутри следящие за процессом спрессовывания, напротив, видели причину исключительно в желании триединой Группы Главнокомандующих обезопасить население, спрятав его внутри богатырского кулака, который на всякий случай периодически грозился в мировую пустоту, вздёргивая кверху средний палец. В старом городе, стоявшем на восьми высохших реках, население жило новой жизнью. Новая жизнь, правда, пока ничем особенным не отличалась от старой, но все были уверены в обратном. Самому городу совершенно не нравилась эта бессмысленная суета, но с позором лишённый права голоса и столичного титула много десятилетий назад он униженно безмолвствовал и лишь робко надеялся, что население его покинет ввиду «повсеместной обветшалости, непригодности и опасности для жизни» и даст умереть спокойно. Но какие бы безнадёжные отчёты об аварийном состоянии старого города ни писали эксперты, как бы старательно журналисты ни распыляли информацию за его пределами, с каким бы умным видом чиновники ни потирали толстые переносицы – ничего не менялось.

В среду к восьми утра на деревянную террасу Городского суда №1 начал медленно стекаться народ. К восьми тридцати приехал Судья, заглянул в душный маленький зал Судебных заседаний, где тесными неровными рядами стояли скамейки, а в проходах валялись стулья, и поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж. Там, в длинном полутёмном коридоре, грузная женщина в грязном переднике, стоя на четвереньках, тёрла серой тряпкой пол. Судья покашлял. Женщина повернула к нему своё безразличное лицо и тяжело встала:

– Доброе утро, Семён Яковлевич.

– Доброе-доброе. Иди, внизу убирайся, через полчаса начнём.

Женщина подняла тяжёлое ведро с водой и направилась вниз по лестнице. Судья прошёл в конец коридора и протиснулся в узкую комнату, плотно заставленную старой мебелью, вынул из принесённого портфеля документы и принялся их внимательно изучать. Через четверть часа приехала скрипучая машина с прицепом. К прицепу гигантскими болтами крепилась ржавая клетка, в которой сидела худосочная седая женщина. Заспанные солдаты помогли женщине вылезти, прикрикнули на неё для порядка и повели в здание суда. На террасе стояла толпа зевак, процессия замешкалась, остановилась. Женщина медленно подняла глаза, высокий солдат с силой ткнул её прикладом в щёку:

– В землю смотреть, с-с-сука.

В толпе заулыбались и довольные расступились. В маленьком зале были открыты окна, неспешный ветер повременно залетал узнать, как продвигаются судебные дела. Худосочную женщину посадили на крепко привинченный к полу деревянный табурет с массивными железными кольцами и приковали к ним наручниками. Два солдата встали по бокам. Женщина какое-то время озиралась по сторонам, а потом уставилась на подол своего платья, приговаривая:

– Пыльная-то я какая с дороги!

Спустя пять минут в маленький зал вошли Общественный обвинитель и Защитник. Оба внимательно посмотрели на присутствующих и кивнули в знак приветствия. Защитник сел за приготовленный специально для него стол, недалеко от прикованной женщины, вынул из толстой папки бумаги, разложил, аккуратно сделал какие-то пометки наточенным карандашом и, покончив с приготовлениями, с озабоченным видом подошёл к солдатам:

– Доброе утро. Скажите, а нельзя ли Подсудимую посадить на стул со спинкой? Я полагаю, ей будет крайне сложно высидеть всё заседание на табурете, не имея возможности облокотиться.

– Мы действуем по инструкции.

– Я понимаю, а что в вашей инструкции говорится про нестандартные ситуации?

Солдаты задумались и почти одновременно отрапортовали:

– Инструкция не содержит в себе упоминаний о нестандартных ситуациях.

– Понятно. А жаль. У нас сейчас именно такая ситуация. Константин Ипатьевич, – обратился Защитник к Общественному обвинителю, – может быть, позволим Подсудимой сидеть на стуле со спинкой?

Константин Ипатьевич в это время стоял, навалившись всем своим полным телом на подоконник, и смотрел в заброшенный палисадник. Потом медленно обернулся и, чеканя каждое слово, произнёс:

– Карл Фридрихович, насколько я знаю, все Подсудимые в этом зале всегда сидели на этом табурете, с какой стати сегодня мы будем нарушать эту традицию?