Укрощение - Страница 8

— Я узнаю, с кем можно было бы связаться, — сказала Анника. — И наверное, стоит переговорить с другими округами, чтобы выяснить, не сделали ли они уже нечто подобное, забыв нас уведомить. Ни к чему делать двойную работу, тратя время и деньги впустую.

— Отличная мысль, спасибо, — сказал Патрик и повернулся к доске, на которой они поместили фотографию Виктории и записали основные сведения о ней.

Где-то в другом конце коридора по радио передавали веселый шлягер. Бодрая музыка и радостный текст резко контрастировали с подавленным настроением, царящим на кухне. Вообще в участке существовал зал заседаний, где сотрудники могли бы сидеть, однако он был холодным и неуютным, поэтому они предпочитали собираться на кухне, где было куда приятнее. Кроме того, здесь всегда был под рукой кофе, а его им понадобится немало. Прежде чем совещание закончится, будет выпит не один литр.

Некоторое время Хедстрём сидел в задумчивости, а потом потянулся и стал раздавать всем задания:

— Анника, ты сделаешь папку со всеми материалами, которые у нас есть по делу Виктории, а также теми сведениями, которые мы получили из других округов. Все это пошлешь потом специалисту, который будет составлять профиль злоумышленника. Следи за тем, чтобы эта информация постоянно обновлялась за счет новых данных, которые мы будем получать.

— Само собой, я все записываю, — ответила секретарь, сидевшая за кухонным столом с бумагой и ручкой. Патрик пытался приучить ее пользоваться ноутбуком, но она категорически отказалась. А если Анника не хотела чего-то делать, то она этого и не делала.

— Отлично, — кивнул Хедстрём. — И еще — подготовь на завтра к четырем часам пресс-конференцию. А то нам оборвут телефон.

Боковым зрением он отметил, как Мелльберг удовлетворенно пригладил волосы. Вероятно, ничто не сможет удержать его от участия в пресс-конференции.

— Йоста, ты спросишь Педерсена, когда ждать результатов вскрытия, — продолжил Патрик. — Все конкретные факты нужны нам как можно скорее. Поговори также с семьей — вдруг они вспомнили что-нибудь важное для следствия.

— Мы беседовали с ними столько раз… Может, все же оставить их в покое — в такой день? — пробормотал Флюгаре, глядя на него глазами, полными отчаяния. Ему выпала нелегкая задача заниматься родителями и братом Виктории в больнице, и Хедстрём видел, как он изможден.

— Это так, но они наверняка заинтересованы в том, чтобы мы работали дальше и нашли того, кто это сделал, — возразил он тем не менее. — Поговори осторожно. Нам вообще придется еще раз побеседовать со многими другими, кого мы уже допрашивали. Теперь, когда Виктории нет, возможно, кто-то из них расскажет нечто новое, чего не хотел раскрывать, пока она была жива. Это относится ко всем — к семье, к подругам, к тем, кто находился в тот день, когда она исчезла, в конюшне — может быть, они тогда заметили что-то необычное. Например, нам следует снова поговорить с Тирой Ханссон — это лучшая подруга Виктории. Возьмешь это на себя, Мартин?

— Угу, — пробормотал Молин.

Мелльберг закашлялся. Да-да, точно! Бертилю тоже надо поручить какое-нибудь бесполезное задание, чтобы он чувствовал себя важным и при этом приносил как можно меньше вреда. Патрик задумался. Порой разумнее держать начальника поблизости, чтобы приглядывать за ним.

— Вчера вечером я говорил с Турбьёрном — осмотр места происшествия ничего не дал, — снова вернулся он к делу. — Поскольку шел снег, им было очень тяжело работать, и они не нашли следов, позволяющих проследить, откуда пришла Виктория. Больше у них нет возможности заниматься этим, и поэтому я предлагаю собрать добровольцев, которые помогли бы нам прочесать большую территорию. Вероятно, ее держали взаперти на старом заброшенном хуторе или в охотничьем домике где-то в лесу. Ведь она появилась неподалеку от того места, где ее видели в последний раз — возможно, все это время она находилась где-то рядом.

— Да, я тоже об этом подумал, — согласился Мартин. — Разве это не указывает на то, что преступник из Фьельбаки?

— В каком-то смысле — да, — кивнул Патрик. — Но не обязательно — например, если исчезновение Виктории как-то связано с другими исчезновениями. Ведь мы не обнаружили никакой прямой связи между другими поселками и Фьельбакой.

Мелльберг снова закашлялся, и Хедстрём повернулся к нему:

— Я подумал, что ты мог бы помочь мне в этом деле, Бертиль. Отправимся в лес. Если нам повезет, то мы найдем место, где ее держали взаперти.

— Хорошая мысль, — отозвался начальник участка. — Но в такую погоду нам будет невесело.

Патрик не ответил. Погода заботила его сейчас меньше всего.

Анна автоматически разбирала белье, ощущая неописуемую усталость. Она давно находилась на больничном после аварии, и шрамы на ее теле уже начали блекнуть, но раны на душе все еще не зажили.

Чувство вины преследовало женщину, как постоянная тошнота, и каждую ночь она лежала без сна, снова вспоминая то, что произошло, и оценивая свои мотивы. Но даже в те моменты, когда ей хотелось все себе простить, она не могла понять, что привело ее в постель к другому мужчине. Ведь она любит Дана — и тем не менее целовала другого, позволяла другому прикасаться к ее телу…

Неужели ее самооценка настолько упала, неужели так сильна оказалась потребность в хорошем отношении, что она поверила — руки и губы другого мужчины дадут ей что-то, чего не может дать Дан? Анна сама этого не понимала, так как же Дан сможет понять ее? Сам он — воплощение стабильности и полной лояльности. Говорят, что чужая душа — потемки, однако она точно знала, что Дан никогда бы ей не изменил. Он никогда не прикоснулся бы к другой женщине. Его единственное желание — любить ее.

После первого гнева жестокие слова сменились тем, что оказалось куда хуже, — молчанием. Тяжелым, удушливым молчанием. Супруги обходили друг друга, как два раненых зверя, а Эмма, Адриан и дочери Дана стали заложниками в собственном доме.

Мечты Анны о том, чтобы открыть собственное дело и заниматься декором и интерьерным дизайном, умерли в тот момент, когда любимый с упреком посмотрел на нее. Это был последний раз, когда он смотрел ей в глаза, а теперь Дан даже не мог заставить себя взглянуть на нее. Когда ему приходилось обращаться к ней — если речь шла о детях или о чем-то совсем банальном, вроде просьбы передать ему соль за столом, он бормотал слова, глядя в пол. А его жене хотелось закричать, встряхнуть его, заставить посмотреть на нее, но она не решалась этого сделать. Так что и она не поднимала глаз, но не от боли, а от стыда.

Дети, разумеется, не понимали до конца, что случилось. Понимать не понимали, но страдали от всего происходящего. Каждый день они бродили в молчании, пытаясь делать вид, что все как всегда. Однако хозяйка дома давно не слышала их смеха…

Сердце ее разрывалось от раскаяния. Анна наклонилась вперед, уронила голову на корзину с бельем и разрыдалась.

Значит, вот где все это происходило. Эрика осторожно вошла в дом, который, казалось, готов был в любую минуту развалиться. Он стоял пустой, заброшенный, открытый всем ветрам и дождям, и теперь уже мало что напоминало о том, что здесь когда-то жила семья с детьми.

Писательница пригнулась, проходя под свисающей с потолка доской. Под подошвами ее зимних ботинок хрустели осколки стекла. На первом этаже не уцелело ни одно окно, а на полу и стенах виднелись отчетливые следы пребывания случайных гостей. Надписи — обрывки слов и ругательства, часто написанные с ошибками. Те, кто рисует граффити на стенах чужих заброшенных построек, редко демонстрирует высокую степень образованности. По всему дому валялись пустые банки из-под пива, а рядом с расстеленным на полу одеялом, от вида которого Эрику чуть не вытошнило, валялась упаковка от презервативов. В дом намело снегу: он лежал тут и там небольшими сугробами.

Казалось, здание было пронизано чувством одиночества и нищеты, и Фальк достала фотографии, лежавшие в папке у нее в сумке, чтобы постараться увидеть нечто другое. На снимках был совсем другой дом — обитаемый, с мебелью, где жили люди. Однако женщина невольно вздрогнула, потому что на фотографии были видны и следы трагедии. Она огляделась. Да, до сих пор можно разглядеть большое пятно крови на полу. И четыре отметины от ножек дивана, стоявшего рядом. Снова посмотрев на старые фотографии, Эрика постаралась сориентироваться. Постепенно она начала видеть перед собой гостиную — диван, журнальный столик, кресло в углу, телевизор на тумбочке, торшер слева от кресла… Как будто все предметы, населявшие комнату, материализовались у нее перед глазами.