Укридж - Страница 7

– Провалиться мне, – простонал он, – как тут не утратить веру в людей? Я перенапрягаю свой мозг, изыскивая планы, чтобы обеспечить всех нас кое-какими деньжатами именно в тот момент, когда мы особенно в них нуждаемся, и, когда натыкаюсь на, возможно, простейшую и все-таки замечательнейшую идею нашего времени, этот типчик Уикс подводит меня, увиливая от своего прямого долга. Таково уж мое везение, что жребий вытянула подобная мокрица. А хуже всего, малышок, что, поставив на него, мы уже ничего изменить не можем. Собрать достаточную сумму, чтобы подписать на год кого-то еще, нам не в подъем. Остается Уикс, и только Уикс.

– Думаю, нам следует дать ему время.

– Так он и говорит, – проворчал Укридж, угрюмо отправляя в рот жареный хлебец. – Он говорит, что не знает, как к этому приступить. Послушать его, так можно подумать, будто вляпывание в пустяковый несчастненький случай – это такое сложное и тонкое дело, что оно требует годы и годы изучения, а потом – специальной подготовки. Тогда как шестилетний ребенок способен все устроить за пять минут одной левой. Этот типчик просто инфернально дотошен. Даешь дельные советы, и вместо того чтобы принять их в разумном духе сотрудничества, он всякий раз отбрыкивается с помощью нелепых возражений. Он чертовски разборчив. Когда мы прогуливались вчера вечером, то повстречали парочку сцепившихся землекопов. Славные дюжие ребята! Любой мог бы уложить его в больницу на месяц. Я сказал, чтобы он вмешался и начал их расцеплять, а он отвечает: нет, это частный спор и его не касается, так что он не чувствует себя вправе вмешиваться. Педантизм, вот как я это называю. Так что, малышок, этот типчик – трость надломленная, как сказано в Библии. Трус. Мы допустили промашку, вообще разрешив ему участвовать в жеребьевке. Могли бы сообразить, что от такого типчика результатов не добьешься. Ни совести, ни esprit de corp[2]. Ни малейшего побуждения ударить пальцем о палец ради блага общества. А мармелада у тебя больше нет, малышок?

– Нет.

– Тогда я пошел, – сказал Укридж мрачно. – Полагаю, – добавил он, задержавшись у двери, – ты не можешь ссудить меня пятью шиллингами?

– И как ты только догадался!

– Тогда я тебе вот что скажу, – объявил Укридж, всегда справедливый и рассудительный. – Можешь вечером угостить меня обедом. – Казалось, на миг этот счастливый компромисс его ободрил, но тут же он снова помрачнел. – Стоит мне подумать, – сказал он, – о всех деньгах, которые томятся в этом жалком слабодушном зайце и тщетно ждут своего освобождения, и я готов заплакать, малышок, будто дитя. Этот типчик мне никогда не нравился. У него дурной глаз, и он завивает волосы. Никогда не доверяй типчикам, которые завивают волосы, старый конь.

Укридж был отнюдь не одинок в своем пессимизме. Через две недели, когда с Тедди Уиксом не приключилось ничего хуже легкого насморка, от которого он избавился за два-три дня, его расстроенные коллеги по Синдикату пришли к единодушному мнению, что положение становится отчаянным. Не было и намека хоть на малейшую прибыль с колоссального капитала, вложенного в него нами, а ведь надо было покупать еду, платить квартирным хозяйкам и приобретать разумный запас табака. При таких обстоятельствах чтение утренней газеты ввергало в неизбывную тоску.

Повсюду в обитаемом мире каждый день, как давал понять хорошо осведомленный листок, несчастные случаи приключались буквально со всеми ныне живущими его обитателями за исключением Тедди Уикса. Фермеры в Миннесоте запутывались в жнейках, крестьян в Индии препарировали крокодилы, железные балки ежечасно срывались с небоскребов на головы граждан во всех городах от Филадельфии до Сан-Франциско, а от пищевых отравлений не страдали только люди, которые падали с обрывов, разбивали авто об стены, проваливались в канализационные колодцы или полагались на недостоверные сведения о том, что пистолет не заряжен. Создавалось впечатление, что среди этих повальных бедствий только Тедди Уикс один-одинешенек расхаживает целый и невредимый и пышет здоровьем. Короче говоря, сложилось одно из тех мрачных ироничных, серых, безнадежных положений, которые обожают описывать русские романисты, и совесть не позволила мне упрекнуть Укриджа за то, что он принял действенные меры для выхода из кризиса. Я сожалел только о том, что редкое невезение воспрепятствовало исполнению превосходнейшего плана.

Первое предупреждение, что он попытался ускорить события, я получил, когда мы с ним как-то вечером прогуливались по Кингз-роуд и он увлек меня на Маркхем-Плейс, унылую заводь, где он одно время квартировал.

– Это еще зачем? – осведомился я, так как всегда недолюбливал указанное место.

– Тут живет Тедди Уикс, – сказал Укридж. – В моей прежней квартире.

Я не понял, в чем состояла магия этого факта. Каждый день я все более скорбел, что у меня хватило глупости вложить столь необходимые деньги в предприятие, подающее все признаки лопнувшего мыльного пузыря, а потому мои чувства к Тедди Уиксу полнились холодом и антипатией.

– Хочу узнать, как он и что.

– Узнать, как он и что? Но почему?

– Ну, дело в том, малышок, что, по-моему, его покусала собака.

– С чего ты взял?

– Не знаю, – произнес Укридж мечтательно. – Просто почему-то мне так кажется. Сам знаешь, как вдруг приходит в голову что-нибудь эдакое да и застревает там.

Даже предвкушение столь чудесного события было настолько упоительным, что я на некоторое время онемел. В каждом из десяти органов печати, в которые мы вложили свой капитал, собачьи укусы особенно рекомендовались в качестве первой необходимости для любого подписчика. Они занимали среднюю позицию в списке доходных несчастных случаев. Ниже сломанного ребра или перелома малой берцовой кости, но дороже вросшего ногтя. Я радостно упивался картиной, воспоследовавшей из слов Укриджа, как вдруг громкое восклицание вернуло меня с эмпиреев к реальной жизни. И моим глазам предстало омерзительнейшее зрелище. По улице к нам неторопливо приближалась знакомая-презнакомая фигура Тедди Уикса, и одного взгляда на его элегантный экстерьер было достаточно, чтобы нам стало ясно, что наши надежды воздвигались на песке. Нет, к этому человеку не приложил зубов даже тойтерьер.

– Привет, ребятки! – сказал Тедди Уикс.

– Привет, – тупо отозвались мы.

– Я тороплюсь, – сказал Тедди Уикс. – Бегу за врачом.

– За врачом?

– Ну да. Бедный Виктор Бимиш. Его покусала собака.

Мы с Укриджем переглянулись. Казалось, Судьбе приспичило играть с нами. Что толку, что какая-то собака покусала Виктора Бимиша? Что толку, покусай Виктора Бимиша хоть сотня собак? Собакопокусанный Виктор Бимиш не имел ни малейшей рыночной стоимости.

– Вы ведь знаете свирепого пса моей квартирной хозяйки, – сказал Тедди Уикс, – который всегда выскакивает во дворик и лает на людей, приближающихся к двери? (Я тут же вспомнил огромного беспородного кобеля с бешеными глазами и сверкающими клыками, которому очень не помешало бы подстричься. Однажды я повстречался с ним на улице, когда навещал Укриджа, и от горькой судьбы Виктора Бимиша меня избавило только присутствие Укриджа, близко с ним знакомого, не говоря уж о том, что все псы ему братья.)

– Каким-то образом, – продолжал Тедди Уикс, – сегодня вечером он забрался ко мне в спальню. И поджидал там, когда я вернулся. Со мной был Бимиш, и животное ухватило его за ногу, едва я открыл дверь.

– А почему оно не ухватило тебя? – скорбно осведомился Укридж.

– Я одного не понимаю, – сказал Тедди Уикс, – каким образом зверюга оказался у меня в комнате? Кто-то должен был запереть его там. Все это очень и очень таинственно.

– Почему он не ухватил тебя? – вторично осведомился Укридж.

– Ну, пока пес кусал Бимиша, я сумел забраться на гардероб, – сказал Тедди Уикс. – А потом пришла моя хозяйка и увела его. Но я не могу болтать тут с вами. Я должен бежать за врачом.

Мы молча взирали ему вслед, когда он упорхнул дальше по улице. И заметили, с какой предусмотрительностью он остановился на углу и огляделся, прежде чем перейти улицу, и как осторожно попятился, пропуская несущийся мимо грузовик.