Украденный залог - Страница 36

К южной дороге, по которой ушла армия, пути не было. Большие заслоны, словно опасаясь ее возвращения, прикрыли город с юга, как бы нарочно оставив открытым путь на север… Туда, откуда неслись в сердце Алана пьянящие ветры возвращенной родины, которая ждала все эти годы своего сына, оторванного от нее силой предательства, и теперь властно звала обратно. Едва погасли вдали последние огни города и стих шум погони, как Алан остановил свой небольшой отряд.

— Друзья! Немало славных дел совершили мы вместе. Много боев прошли, много побед одержали, и до сих пор вы не могли упрекнуть своего командира. А сейчас я впервые забыл долг полководца, и много наших товарищей заплатило за это жизнью. Случилось так потому, что меня не качала в люльке гречанка, а ветры Эллады не играли со мной в детстве. И деды мои не знали вашей далекой страны, они родились там, где огромные горы, каких вы не видали, подпирают серое от ветров и снегов небо. А для меня это небо дороже голубого неба Бактрии. Настало время, когда я должен вернуться к нему, вновь взобраться на вершины родных гор! Они зовут меня, и, кроме этого зова, уже ничего не властно надо мной! А вы возвращайтесь! В жизни человека, надолго покинувшего родину, бывают минуты, которые могут сделать его навсегда несчастным, помните это. А теперь протайте и передайте войскам мой последний приказ: они должны все время настигать отходящих индусов, не давать им возможности остановиться, на ходу уничтожить остатки их армий, навсегда избавить свою страну от опасного своей силой врага. И может быть, другой полководец, в жилах которого течет кровь свободного воина, сможет подарить свободу поверившим мне людям. Боритесь за свободу, никому не отдавайте ее. Я не смог выполнить своих обещаний, прав оказался великий мудрей, сын вашей родины. Протайте, я ухожу на север к «варварским» скифам, как их называют в Бактрии, и на прощание хочу попросить вас не поднимать оружие против скифских племен. Только это уже не приказ полководца, а просьба друга.

Алан умолк, и вокруг него долго молча стояли, повесив головы, верные товарищи. Нечего им было возразить ему, он был прав, их Аполонодор, как всегда, прав… Вот один из них чуть тронул коня и, подъехав поближе, заговорил глухим от волнения голосом:

— Ты говорил справедливо. Даже боги не властны дать человеку новую родину. Мы выполним твои последние наказы, сейчас позволь нам проводить тебя до границ Бактрии.

— Этот путь опасен, а я уже не имею права распоряжаться вашими жизнями. Кто хочет — пусть вернется обратно!

Несколько теней отделились от группы всадников и скрылись в ночи.

Кто они? Их лица показались незнакомыми стоящим рядом воинам. Но разве разберешь что-нибудь в ночной тьме! В городе всякие люди могли увязаться за отрядом.

Ушли — тем лучше. А теперь — в путь. Пока розово-перстая Эос не открыла врагам их следов, нужно выйти на караванную тропу.

Две сильные лошади легко несли украшенные золотом и серебром носилки. За шелковыми занавесками сидела девушка.

Алан хотел и не смел подъехать к ее носилкам. Боялся, что она не поверит ему, не простит… Долго тянулся горький молчанием путь. И вдруг под вечер воин, сопровождающий носилки, доложил Алану, что Инга хочет с ним говорить.

— Куда мы едем?

Вопрос был задан холодным, чужим тоном. С трудом сдержал Алан гримасу боли и ответил как можно спокойнее.

— Домой, Инга. В горы. В стойбище нашего племени.

— Ты, что же, решил проводить меня?

И столько тревоги было в ее голосе, столько боязни услышать в ответ холодное «да», что Алан не выдержал. Он выпрыгнул из седла и, схватив ее за руку, горячо заговорил:

— Не поймал я его, не сумел, ты прости меня, Инга! Я хотел, чтобы этот шакал сам рассказал тебе все. Он обманул меня. Ты не знаешь, как я тосковал все эти годы о тебе, о родных горах и лесах! Не знаешь, как жестоко наказали меня боги за чрезмерную гордость! Как я мечтал увидеть тебя хоть на одно мгновение! А вместо этого видел блеск мечей и пески чужой страны… Но я верил, ждал, надеялся на чудо — и вот оно свершилось. Опять вместе, как в детстве. И я сейчас самый счастливый человек. Мы вместе, вместе!

Ему хотелось кричать, петь это слово — и девушка поняла. Алан был счастлив. Маленькая девочка из мечты пришла в его действительность, пришла красивой и гордой, любящей и потому не прощающей, верной и гневной… Годами хранимое чувство было стремительно, как атаки его полков, и так же несокрушимо. Оно победило в нем воина и разбудило, уснувшую было от грохота оружия, душу художника. Мир проснулся тысячами новых красок. Розовая пена восхода ложилась на пески… Вскинув голову, весь затрепетав, ржал конь, и под его кожей играли бронзовые мышцы. Ослепительно переливались солнечные зайчики на брошенных в песке старых военных доспехах.

А Мипоксай не мог избавиться от непонятной тревоги. Все время мучил вопрос — кто эти уехавшие всадники? Это не могли быть воины их полков! И тревога, как узкая змейка, заползала все глубже.

В алых бликах зари ему тоже виделась розоватая пена, только другая — теплая и солоноватая пена человеческой крови. Стиснув зубы, он ускакал далеко вперед, чтобы не видеть беспечное и глупое от счастья лицо друга.

Антимах не из тех, кто так просто выпустит их из западни. Почему до сих пор нет погони? Почему?

Но погони и в самом деле не было. Вот уже и граница Бактрии. Мутная Яксарт преградила путь отряду. Очевидно, Антимах потерял их след, и все опасения Мипоксая напрасны. Прибрежные холмы заросли сочной травой и кустарником. Вот и брод. Настала пора прощаться с боевыми друзьями. Здесь, на границе Скифии, бактрийцы повернут Своих коней обратно.

Весь долгий шестидневный путь Алан жил в пьяном сне счастья. Инга… Она заполнила все его существо.

Словно из сна выплыла вдруг пограничная река, за которой раскинулись родные степи Мипоксая.

Вот и Скифия… Пора прощаться… Алан остановил коня. И вдруг услышал, как совсем рядом, с той стороны, где находились носилки Инги, просвистела стрела.

Он обернулся на звон тетивы и в кустах увидел Герата, опускавшего лук. Алан торжествующе вскрикнул и хлестнул коня. Герат рванулся в сторону, а от него врассыпную бросились сидящие в засаде воины. Слишком хорошо знали они боевой клич Аполонодора Артамитского, и, хоть было их здесь больше трех полков, ничто не могло рассеять страх перед этим человеком. Никто не помог Герату. С хрустом вместе с медью шлема развалился пополам череп предателя, спиной встретившего смерть. Даже не взглянув на скорченный труп, Алан повернул коня и вздрогнул от страшной картины, открывшейся его взгляду. Алыми от крови стали струи реки. Быстро таяли ряды его верных друзей, со всех сторон сдавленных массой врагов.

В несколько прыжков он оказался среди друзей, и грозный голос полководца отдал последний приказ:

— Всем уходить в пустыню! Найдите армию. Передайте ей мой приказ. Вы еще сможете отомстить за себя. Им нужен только я, всем погибать бессмысленно! Выполнять приказ! Ко мне, Мипоксай! Мы еще покажем этим шакалам, как рубятся в скифских степях!

Почти нечеловеческая сила этого юноши не раз заставляла сотни людей без раздумья подчиняться ему. И сейчас последние остатки его славных полков — тридцать-сорок воинов — беспрекословно повернули в сторону. Им почти не препятствовали: один Аполонодор будет не так страшен. Только Мипоксай не выполнил приказа. За соседним холмом лежал он с пробитой грудью. А рядом в окровавленной золотой тунике валялся труп Антимаха. Мипоксай умирал тяжело и перед смертью думал о друге:

— Я отомстил ему, Алан, отомстил за все…

Вот так случилось, что Алан один на один остался со своими врагами; и все же много голов покатилось бы под копыта коней… Но могучий воин вдруг покачнулся в седле, хотя никто еще не осмелился нанести удар. Со звоном упал на землю его меч. Славный меч, сотни раз разивший врагов. Сам он как-то очень медленно сполз с коня и, шатаясь, сделал несколько шагов. Враги расступились перед ним. Никто не поднял оружия. В суровом молчании стояли они вокруг него, и было слышно, как журчат воды реки и стонут раненые. Полководец пошатнулся. Кто-то из вражеских воинов протянул руку, чтобы поддержать его.