Украденный залог - Страница 28

— Алан?!

— Герат?!

Суровый Аполонодор Артамитский бросился к оборванному чужеземному пленнику, крепко обняв его и замер, прижав к груди запыленного варвара…

Из небольшого походного шатра, вокруг которого ходили взад и вперед строгие часовые, вот уже целый вечер текла непонятная для стражей речь. Армия сделала большой привал, ее сумасшедшая гонка, точно наскочив на скалу, вдруг прервалась.

— Ну, а утром, что же было утром, после моего ухода в тот день… В день посвящения, когда ты стал воином?

— Совет старейшин был неумолим, никто еще не знал о твоем уходе. Хонг хотел спасти тебя, но все его старания были напрасны… Племя изгнало тебя, Алан…

Герат, взглянув украдкой, заметил, как судорога сдавила горло человеку, слава которого уже докатилась до Скифии.

— Что ты, Алан? Тебе ли об этом изгнании печалиться? Тебе, достигшему вершин могущества? Твоей воле покорны греческие легионы и великие города!

Глубоко затаенная зависть, звучащая в этой фразе, осталась незамеченной Аланом.

— Не говори так, Герат. Ты, не знающий, что такое изгнание, не можешь судить об этом. — И Алан, подавленный утратой всегда жившей в нем робкой надежды, не заметил странной, злой усмешки на лице Герата, вызванной этой фразой.

— Ты сам виноват, Алан! Тебе известны суровые законы племени! Неужели ты не мог вовремя добыть шкуры какого-нибудь зверя! Что стоило тебе сказать мне об этом, хотя бы накануне посвящения. Ты не захотел помощи друга и видишь, что получилось…

— Да, да, конечно! Все дело в этой шкуре! В этой проклятой шкуре, так непонятно пропавшей…

— О какой шкуре ты говоришь?

— Нет, нет, это я так… Ну, а потом? Как… — Алан остановился, точно ему трудно было произнести это имя, — … как живет Инга?

— Инга? О, она стала за эти годы красивой девушкой! Она часто вспоминала тебя и наши детские игры. Но, знаешь, время заставляет забывать ушедших. Ты помнишь Лагона? Ты не любил его. Помнишь, он всегда жаловался на тебя Хонгу? Старейшины избрали его почетным воином племени, и Инга стала хозяйкой его хижины… Да, годы бегут. Тогда мы были совсем детьми, а сейчас, наверно, и у тебя есть какая-нибудь греческая красавица?

— Лагон, ты говоришь Лагон… Да, все должно было быть так. Иди, Герат, уже поздно, ты мне завтра доскажешь остальное… Я хочу побыть один…

Часовые видели, как из шатра вышел человек с лицом, искаженным злобной радостью. Если бы они понимали язык филагетов, то наверняка разобрали слетевшие с его губ слова:

— Спи, полководец! Ты всегда был счастливее меня, спи же теперь спокойно и мечтай о своей Инге! Я не сумел назвать ее своей, но и твоей она не станет!

На заре войско вновь подняли боевые трубы. И вновь впереди отрядов алела туника Аполонодора. Он был таким, как всегда, и только ярость последнего перехода да хлопья пены на боках его любимого жеребца многое могли сказать людям, хорошо знающим его.

В пыльном горячем мареве встали на горизонте стены и башни Мараканды. Приближалась одна из труднейших схваток, решающая судьбу армии. Дружины маракандского сатрапа Антимаха считались самыми сильными в Бактрии, и ни один правитель не решался на вооруженное столкновение с Маракандой.

В битве Алан хотел заглушить боль, так неожиданно поразившую его, он не думал, что эта новость принесет с собой такую боль…

Натянув повода, Алан носился среди отрядов, развертывая смертоносную цепь, которая должна была раздавить его заклятого врага и ненавистный город.

Конная фаланга, развернутая впереди пехоты, сокрушительным живым валом двигалась к равнодушным каменным стенам.

Алан не применял длительной осады. Ударом сходу, когда вся армия, каждый человек еще в движении, он завершал свои переходы. Удастся ли этот маневр сейчас? Слишком сильна Мараканда. Здесь предстоит жаркая схватка…

Однако все произошло иначе, чем он ожидал. Едва со сторожевой башни заметили конные отряды, как там произошло какое-то движение. Навстречу войску поскакал всадник, он принес поразительную новость. Мараканда согласна подчиниться указу Евкратида. Все городские войска и запасы поступают в распоряжение посланника. Эта странная покорность насторожила Алана. Непривычная тишина и наглухо закрытые окна многих домов встретили его отряды за распахнутыми настежь воротами города.

Даже часовые не стояли у ворот. Один за другим подъезжали к своему полководцу встревоженные командиры сотен, каждый камень домов и стен грозил затаенной опасностью. Но Аполонодор молчал, и ближайшие всадники сдерживали коней, боясь помешать его раздумьям излишним шумом.

Тревога сжимала сердце Алана. Какой сюрприз приготовил ему давний и сильный враг? Что означает непонятное молчание города? Неужели Антимах увел свои дружины к Бактре, несмотря на потерю документа? Только индусы могли противостоять Лору. Если Антимах все же решился перейти в лагерь врагов, то что означает эта странная покорность города-крепости? Антимах наверняка оставил бы здесь гарнизон, способный защищать важный для его новых союзников опорный пункт. Почему же беспрепятственно открыли ворота города? Настойчиво вспоминалось другое. Радость Дора, увидевшего желанный документ. Зачем он ему? Почему так обрадовался Аор? Ведь свалить Антимаха он мог одним движением пальца без всяких документов.

Алан почувствовал, что рядом с ним плетутся сети какой-то интриги. Антимах и Аор, индусы и жрецы — интересно, какое место отвели в своих замыслах эти великие мужи его полкам? Не кажется ли им, что у него тоже есть воля и разум? Что, если ударами мечей он ответит на их хитрости и коварство? Но не всегда меч достанет врага, скрытого в темноте. Предчувствие грозной опасности не оставляло Алана. Он отдал приказание обыскать город и схватить подозрительных людей, выставить дозоры на всех дорогах.

Много способов есть у врагов, чтобы убрать с пути неугодного человека. Он вспоминает неудавшуюся попытку Логоса поднять бунт в его армии. Почему же им не удалась расправа в ту ночь? Потому что армия с ним. Тысячи людей, которым он подарил свободу. Тысячи и тысячи рук. Нет причины для уныния. От победной поступи его полков содрогнется земля Бактрии, в прах рассыплются коварные замыслы врагов.

Алан не захотел останавливаться во дворце Антимаха. На окраине города у самых ворот он приказал раскинуть свой шатер. Туда-то и привели к нему воины первого встреченного ими горожанина — старика в выгоревшей заплатанной тунике. Желтая сморщенная, словно высушенная солнцем, кожа покрывала его большой ровный лоб. Глаза, запрятанные в широкие глазницы, смотрели с хитрецой, чуточку насмешливо, и Алан сразу понял: много видели и знают эти прозрачные, как у юноши, глаза. Он невольно поднялся навстречу старцу и жестом предложил ему сесть.

— Аполонодор приветствует тебя, почтенный горожанин! Расскажи, почему пуст твой город? Куда исчезли все его жители?

— Аполонодор, — задумчиво повторил старец, не отвечая на вопрос. — Я знаю тебя, ты многое сделал в этой стране и, наверно, сделаешь еще немало, если только ядовитый напиток власти не успеет отравить твою кровь.

— Ты не ответил, — мягко, но настойчиво напомнил Алан, — жизнь многих людей зависит сейчас от меня, неокрепшей армии всюду грозит опасность.

— Здесь нет опасности для твоей армии. Опасность ждет тебя в Бактре полководец, в Бактре, которую ты освободишь от индусов и в которую войдешь победителем.

— Я не понимаю тебя, старик!

— С тех пор как боги украли у людей способ легкой жизни, люди стали питаться друг другом. Города и государства, дворцы и храмы сочатся потом и мозгами съеденных людей. Столетиями носили в груди обреченные на съедение сказку о свободе. Ты разбудил старую сказку. Берегись, полководец. Страшные, неведомые силы восстанут из земли. Друзья обернутся врагами, правда — ложью. Те, кто пошел за тобой, поверив сказке, проклятиями осыпят твое имя, а через много десятилетий их внуки, согнувшись под рабским ярмом, будут строить новые храмы. Возможно, эти храмы посвятят тебе за то, что ты обманешь людей, пошедших за тобой, обманешь их лучшую мечту о свободе и будешь проклят друзьями. Страшная участь…