Украденный наследник - Страница 2

К ребенку-подменышу.

– Вставай, – приказало нависшее над ней громадное существо с длинными, словно ножи, ногтями. Богдана. – Тебе здесь не место.

Рэн прислушалась к звукам дома: вот гудит обогреватель, а где-то вдалеке их пес скребет когтями по полу – видимо, ему снится, что он бегает. Она старалась запомнить все-все-все. Оглядев комнату затуманенным слезами взглядом, она сохранила в памяти каждую деталь: от названий стоявших на полках книг до стеклянных глаз своих кукол.

Она последний раз провела рукой по синтетической шерстке лисенка и затолкала игрушку еще глубже под одеяло. Там он будет в безопасности. Дрожа всем телом, Рэн вылезла из кровати.

– Пожалуйста, – проговорила еще раз.

Губы лорда Джарела искривились в жестокой усмешке.

– Эти смертные сами не захотят, чтобы ты жила с ними.

Рэн отчаянно замотала головой, потому что такого просто не могло быть. Мама и папа любили ее. Мама срезала с хлеба корочки, чтобы сделать ей сэндвич, и целовала в кончик носа, пытаясь рассмешить. Папа лежал с ней в обнимку на диване, и они вместе смотрели фильмы, а когда она засыпала, на руках относил ее в кровать. Рэн знала, что они ее любят. И все же уверенность, с которой говорил лорд Джарел, подпитывала ужас в ее сердце.

– Если они скажут, что хотят, чтобы ты осталась с ними, – произнесла леди Ноури, и ее голос впервые прозвучал мягко, – то так тому и быть.

Рэн выскользнула в коридор и с отчаянно бьющимся сердцем бросилась в спальню родителей, словно только что проснулась от кошмара. Шарканье босых ног и ее хриплое, прерывистое дыхание разбудили их. Папа присел на кровати, а в следующее мгновение вздрогнул и положил руку на плечо маме, как будто хотел защитить. Мама же взглянула на Рэн и закричала.

– Не бойтесь, – сказала она, подбежав к кровати и сжав одеяло в своих маленьких кулачках. – Это я, Рэн. Меня во что-то превратили!

– Убирайся отсюда, чудовище! – взревел отец. Его голос так напугал Рэн, что она отскочила назад и уперлась спиной в комод. Она никогда не слышала, чтобы он так кричал. Кричал так на нее.

По ее щекам потекли слезы.

– Это же я, – повторила она срывающимся голосом. – Ваша дочь. Вы любите меня.

Комната выглядела так же, как и всегда. Нежно-бежевые стены. Двуспальная кровать со стеганым белым одеялом, на которое налипла коричневая собачья шерсть. Полотенце, валявшееся рядом с корзиной для белья, словно кто-то бросил его туда, но промахнулся. Запах обогревателя, смешанный с резким ароматом средства для снятия макияжа. Но сейчас вся комната будто отражалась в каком-то кошмарном кривом зеркале, где все вещи были искажены и казались зловещими.

На первом этаже залаял пес, словно отчаянно пытаясь предупредить хозяев об опасности.

– Чего вы ждете? Уведите это существо отсюда, – прорычал ее отец, глядя в сторону леди Ноури и лорда Джарела. Казалось, он видит не их, а каких-то блюстителей человеческого закона.

В коридоре показалась сестра Рэн. Она терла кулачками глаза – ее явно разбудили крики. Вот кто точно поможет! Ребекка, которая следила, чтобы никто не обижал ее в школе. Ребекка, которая привела ее на ярмарку, хотя ничьих младших сестер туда не пускали. Но стоило ей заметить Рэн, как Ребекка в ужасе взвизгнула, запрыгнула на кровать и обхватила маму руками.

– Ребекка, – прошептала Рэн, но сестра лишь сильнее вжалась лицом в ночную рубашку матери.

– Мама, – умоляюще проговорила Рэн, задыхаясь от слез, но мама не желала даже смотреть в ее сторону.

Плечи Рэн затряслись от рыданий.

– Вот это наша дочь, – сказал отец, прижимая Ребекку к себе, словно Рэн пыталась навести на него морок. Ребекку, которая была удочерена точно так же, как и она. Ребекку, которая была их ребенком в той же степени, что и Рэн.

Рэн поползла к кровати. Она рыдала так сильно, что не могла вымолвить ни слова. «Прошу, позвольте мне остаться. Я буду хорошей. Если я что-то сделала не так, то простите, простите, простите меня, пожалуйста, но только не отдавайте им. Мама. Мамочка. Мамуля. Я люблю тебя. Мамочка, пожалуйста».

Отец попытался оттолкнуть Рэн ногой, пихнув ее в шею, но она все равно дотянулась до него. Ее рыдания становились все пронзительнее, почти переходя в визг.

Когда маленькие пальчики коснулись его голени, он ударил Рэн ногой в плечо, отбросив обратно на пол. Но она снова поползла вперед, рыдая, умоляя, стеная от горя.

– Довольно, – проскрипела Богдана, прижимая Рэн к себе и проводя по ее щеке длинным ногтем. В этом жесте читалось что-то похожее на заботу. – Нам пора, дитя. Я понесу тебя на руках.

– Нет, – проговорила Рэн, цепляясь пальцами за простыню. – Нет, нет, нет.

– Смертным не подобает проявлять к тебе жестокость, ведь ты принадлежишь нам, – произнес лорд Джарел.

– Так что причинять тебе боль можем только мы, – согласилась леди Ноури. – Равно как и наказывать. Им это не позволено.

– Скажи, должны ли они умереть за содеянное? – спросил лорд Джарел, и в комнате повисла тишина, которую нарушали лишь всхлипывания Рэн. – Хочешь, чтобы мы убили их, Сурен? – повторил он, повысив голос. – Мы можем позвать сюда их пса и зачаровать его, чтобы он перегрыз им глотки.

Эти слова так ошеломили и разозлили Рэн, что рыдания тут же стихли.

– Нет! – выкрикнула она, чувствуя, что теряет над собой контроль.

– Тогда прекрати рыдать и слушай меня, – сказал ей лорд Джарел. – Ты отправишься с нами по своей воле, или я лишу жизни каждого, кто находится на этой кровати. Сначала ребенка, потом – остальных.

Ребекка испуганно всхлипнула. Смертные родители Рэн смотрели на нее с ужасом, но теперь уже по другой причине.

– Я пойду с вами, – наконец произнесла Рэн. Ее голос все еще дрожал от слез, хотя она изо всех сил старалась не плакать. – Раз меня здесь не любят, я согласна уйти.

Грозовая ведьма подняла ее на руки, и они унеслись прочь.

Два года спустя Рэн обнаружили полицейские. В свете фар патрульной машины они увидели девочку, бредущую по обочине шоссе. Подошвы ее туфель были истоптаны, словно она танцевала в них до упаду, одежда настолько пропиталась морской солью, что отвердела. Ее щеки и запястья были исполосованы шрамами.

Когда полицейский спросил, что произошло, она не захотела отвечать – или, быть может, не смогла. Она рычала на каждого, кто приближался к ней. Стоило им привести ее в комнату, как она спряталась под кушеткой и отказывалась называть женщине, которую полицейские позвали на помощь, свое имя и адрес своего прежнего дома.

Их улыбки причиняли боль. Ей все вокруг причиняло боль.

Как только они отвернулись, она исчезла.

Положение месяца на небе сообщает мне, что сейчас половина одиннадцатого. Задняя дверь дома открывается, и из-за нее показывается моя не-сестра. Она учится на втором курсе колледжа, и расписание у нее непостоянное. Прячась в тени, наблюдаю, как она присаживается на корточки, ставит пустую миску на верхнюю ступень крыльца, покосившегося и потрескавшегося от времени, и наливает туда молоко из картонной коробки. Несколько капель попадает мимо. Моя не-сестра хмурится, всматриваясь в темноту за деревьями.

Я знаю, что это невозможно, но на мгновение мне кажется, что она смотрит на меня.

Я ухожу еще дальше в тень.

В воздухе висит густой аромат хвои, смешивающийся с запахом перегноя и мха, который я сминаю между босыми пальцами ног. Ветер доносит до меня вонь остатков ликера, прилипших ко дну бутылки в контейнере для сбора стекла; тухлое зловоние из пустого мусорного бака; сладкие, ненатуральные нотки духов, которыми надушилась моя не-сестра.

Я смотрю на нее голодным взглядом.

Бэкс наливает молоко уличной кошке, но мне нравится представлять, что она делает это для меня. Для своей давно позабытой сестры.

Несколько минут она стоит на крыльце, не обращая внимания на мошек и комаров, которые кружат над ее головой. Лишь когда она скрывается за дверью, я подкрадываюсь ближе к дому и заглядываю в окно. Наблюдаю за не-мамой, которая сидит перед телевизором и вяжет. Не-папа устроился за кухонным столом с ноутбуком – отвечает на электронное письмо. Я вижу, как он прикрывает рукой глаза, словно очень устал.