Украденные чары - Страница 13

— В тот вечер, когда ты попросила встретиться ночью в саду, чтобы поговорить, я принял это за приглашение поцеловать тебя. — Голос Джонатана перешел в хрипловатый шепот. — Мне нравится целовать тебя, Натали. Очень. Это было хорошо и тогда, но сейчас стало даже гораздо лучше.

Натали теребила рукава дрожащими пальцами, внимательно и серьезно слушая своего собеседника. Он давал ей возможность поговорить о той ночи, но Натали не могла. Не сейчас. Может, и никогда.

— В таком случае мне ничего другого не остается, как довериться вам, — пробормотала она, чувствуя, как у нее пересохло во рту.

Ее ответ обеспокоил Джонатана, это Натали поняла сразу, или, возможно, просто сбил с толку. Ему казалось, она обязательно захочет поговорить о том, что случилось с ними несколько лет назад. Но Натали не собиралась возвращаться к этой теме, так как, каждый раз вспоминая об их первой встрече, испытывала стыд и чувствовала себя униженной.

Нервно вздохнув, она провела рукой по своим волнистым волосам и попыталась пошутить, чтобы несколько разрядить атмосферу:

— Тебе придется спать на стуле, Джонатан. Кровать слишком узкая, к тому же я тоже предпочитаю левую сторону.

Неясный, мерцающий свет лампы отбрасывал на стены длинные дрожащие тени. Джонатан продолжал смотреть на Натали, и она почувствовала сильное беспокойство. Джонатан неспешно подошел к кровати, расстегнул пуговицы на рубашке и снял ее.

— Я сплю на кровати, Натали, — объявил он решительно, — И если ты предпочитаешь левую сторону, как и я, то мне придется спать на тебе, и поэтому, как ты понимаешь, нам будет очень трудно удержаться от поцелуев.

Натали покраснела до корней волос. Сердясь на себя за то что не сумела скрыть свои чувства, она резко повернулась и зашла за ширму.

— В таком случае я сплю на стуле.

Уже было далеко за полночь, когда Джонатан почувствовал, как Натали осторожно забралась под одеяло рядом с ним. Он предполагал, что это обязательно случится, так как в каюте стало слишком холодно.

Джонатан лежал в кровати, боясь пошевелиться, чтобы Натали тут же не вскочила и снова не ушла на стул. Обычно он всегда спал обнаженным, но сейчас лежал в постели в старых, но довольно узких брюках, поэтому никак не мог уснуть. Не могла уснуть и Натали, промучившись два часа на стуле и в конце концов забравшись в кровать.

Она свернулась калачиком около Джонатана и натянула одеяло до самого подбородка. Надев ночную рубашку с длинными рукавами, она все равно никак не могла согреться и продолжала дрожать. Джонатан чуть не вскрикнул, когда Натали коснулась своей ступней его ноги. Она была холодной как лед. Уже засыпая, Джонатан почувствовал, как Натали доверчиво прижалась к нему, и улыбнулся.

Мадлен Дюмэ была настоящей красавицей. Не в классическом понимании красоты, которое предполагает некоторую утонченность черт лица. Она отличалась экзотической красотой. Внешность девушки оставалась практически незаметной среди представителей низших и даже со средних слоев общества, так как в разные годы она принадлежала то к одному классу, то к другому, а посему приобрела характерные черты обоих. В основе ее воспитания также лежала некая смесь различных верований и убеждений; она прекрасно осознавала это и старалась использовать такое положение вещей в своих интересах.

Яркое утреннее солнце просачивалось сквозь приоткрытые ситцевые занавески. Стоя перед зеркалом в спальне, Мадлен нанесла немного румян на щеки, подкрасила губы, подсурьмила веки и пригладила свои каштановые волосы.

Она знала, что очень хорошо выглядит. И в самом деле мужчины всегда обращали на нее внимание и провожали долгими взглядами, однако сама Мадлен никогда не придавала слишком большого значения своей внешности, хотя гордилась ею и часто использовала в своих целях.

Улыбнувшись, Мадлен провела ладонями по своему утреннему шелковому платью ярко-желтого цвета с отделкой из светлых кружев, туго затянутому на поясе и спускающемуся плотным каскадом по каркасу из китового уса до самого пола. Она с гордостью окинула взглядом свои пышную грудь, тонкую талию, не испорченную родами. Мадлен хотела понравиться Джонатану Дрейку, который должен был появиться в ее доме через десять минут. А он отличался пунктуальностью. Англичане всегда таковы, когда дело касается национальной безопасности.

Удовлетворенная своим внешним видом, Мадлен повернулась и вышла из комнаты, грациозно спустилась по лестнице и вошла в гостиную, где собиралась дождаться прибытия англичанина. Атмосфера этой комнаты всегда поднимала ей настроение. Изящная мебель из красного дерева, обитая атласом бордового цвета, шторы такого же оттенка, специально раздвинутые в стороны, чтобы солнце могло проникнуть в комнату и наполнить ее светом, светло-коричневые обои с цветами — все создавало какое-то спокойно-радостное настроение. Единственная служанка Мадлен Мари-Камилла уже накрыла небольшой круглый столик между двумя стульями у камина. Как только появится гость, Мари-Камилла подаст горячий кофе. А сама хозяйка расположилась на диване у двери и стала ждать.

От матери-француженки, не слишком талантливой актрисы, Мадлен унаследовала свою необычную красоту, точеную фигуру, лицо в форме сердца и голубые глаза. От отца, капитана британского королевского флота, она получила все остальное — живость характера, здравый смысл, чувство юмора и стремление к совершенству. Он хотел жениться на матери Мадлен, но, к сожалению, Элеонора Билодо оказалась эгоистичным и довольно примитивным существом. Она отказалась выходить замуж, предпочитая кочевать из одного прокуренного и вонючего театра в другой. Ее красивая дочь всегда была рядом с ней, но это объяснялось не привязанностью или проявлением материнской заботы, а скорее возможностью использовать Мадлен в качестве рабыни.

В течение двенадцати лет девочка умоляла мать отпустить ее в Англию, где она могла бы спокойно жить в семье отца, но Элеонора упорно отказывала ей в этом. Мадлен видела отца всего лишь раз пять за всю свою жизнь, но эти драгоценные минуты наполнили ее жизнь радостью. Он очень любил свою незаконнорожденную дочь Летом тысяча восемьсот тридцать третьего года девочка нашла в шкафу матери письмо от своей английской семьи, в котором в торжественно-официальных выражениях сообщалось о смерти ее отца. Он умер год назад где-то в Вест-Индии от холеры. Мадлен хорошо помнила тот пасмурный день в Кельне, когда ее мать, полуголая, расхаживала по сцене. Именно в этот день девочка почувствовала, что ее любовь к родине умерла и она перестала быть француженкой.

Когда ей исполнилось шестнадцать лет, Мадлен получила свою первую работу в кордебалете и стала выступать в маленьком, всегда переполненном танцзале, где благопристойные и цивилизованные мужчины превращались ночью в потных, пьяных, похотливых животных. Они отпускали грязные шутки и бросали на сцену монеты в надежде получить благосклонность артисток. Это был ее единственный доход, но ни разу за четыре года она не позволила себе продаться за деньги. Помня слова своего отца, девушка старалась сохранить в себе самоуважение и не опускаться до грязи, в которой жила ее мать.

В возрасте двадцати лет, с небольшой суммой денег, накопленной за четыре года, Мадлен спокойно объявила о своих планах матери, получив такое удовольствие, которого она не знала ни до, ни после этого. Мадлен больше уже не могла прислуживать своей родственнице, превратившейся к этому времени в обрюзгшее, одурманенное опиумом существо. Старая актриса сначала от удивления потеряла дар речи, затем пришла в ярость и стала оскорблять дочь. Мадлен повернулась к матери спиной и вышла из комнаты. Это случилось восемь лет назад, и с тех пор они не виделись. Мадлен даже не интересовалась, жива ли ее мать.

Девушка сразу же отправилась в Англию и предстала перед семьей своего отца, принадлежавшей к среднему классу, которая безоговорочно, но довольно сдержанно приняла ее Мадлен на большее и не рассчитывала. Ведь она была наполовину француженка и незаконнорожденная дочь актрисы Тем не менее семья относилась к ней с таким уважением, с каким никто и никогда раньше с ней не обращался. И девушка была за это благодарна своим родственникам, хотя даже тогда уже понимала, что не сможет вести спокойную жизнь благопристойной английской леди. Она хорошо выучила английский язык, но говорила с сильным французским акцентом. Мадлен знала, что никогда не станет светской дамой. Но перед ней открывалась другая перспектива — она могла бы дать нечто более ценное английскому обществу. Она могла бы использовать свои таланты на благо людей, любивших ее, и обернуть против врагов.