Уйти, чтобы вернуться - Страница 2

То ли благодаря его изящному и точному перу, то ли по причине особенно жаркого лета его колонки вскоре разрослись на целых две страницы. Помешанный на статистике аналитик финансового отдела, готовивший квартальный отчет, обратил внимание на то, как увеличился спрос на газетную площадь в пересчете на одного покойника. Безутешные родственники оплачивали все больше строк, дабы засвидетельствовать глубину своей скорби. На крупных предприятиях о благоприятных цифрах быстро становится известно. В начале осени совет директоров, по достоинству оценив такие выдающиеся результаты, постановил вознаградить автора: он заслужил признание. Эндрю Стилмена назначили редактором другой рубрики в той же “Хронике дня” – брачного, финансовые результаты которого выглядели плачевно.

Эндрю никогда не жаловался на недостаток свежих идей. Он временно перестал наведываться в свой излюбленный бар и зачастил в шикарные заведения, завсегдатаями которых были видные фигуры городского гомосексуального сообщества. Заводя знакомства за несчетными мартини, он без устали раздавал свои визитные карточки, втолковывая любому, кто соглашался его выслушать, что его рубрика охотно помещает любые объявления о супружеских союзах, включая такие, от которых другие газеты отказываются. Однополые браки в штате Нью-Йорк тогда еще не были легализованы, до этого было далеко, однако пресса свободно уведомляла о любых добровольных обменах клятвами, совершаемых в частном порядке: достаточно было одного намерения сторон.

За следующие три месяца раздел “Хроника дня” в воскресных номерах газеты раздался до четырех полос, отчего зарплата Эндрю Стилмена претерпела существенные изменения.

Он решил сократить употребление спиртного, но не из заботы о своей печени, а потому что купил автомобиль “Датсун 240Z” – модель, о которой мечтал с детства. Полиция теперь проявляла нетерпимость к пьяным за рулем: либо пить, либо кататься! Эндрю, всей душой прикипевший к этой почтенной машине, безукоризненно восстановленной в мастерской его лучшего друга, специалиста по коллекционным автомобилям, сделал выбор в ее пользу. Отныне, заглядывая в бар “Мариотта”, он употреблял не больше двух коктейлей за вечер – всегда, кроме четверга.

Спустя несколько лет именно в четверг Эндрю, выходя из бара, столкнулся нос к носу с Вэлери Рэмси. Она набралась не меньше его и тоже не смогла побороть приступ неконтролируемого смеха, когда, зацепившись за газетный автомат, шлепнулась на спину посреди тротуара.

Эндрю тут же узнал Вэлери – не по внешности, которая за двадцать лет после их знакомства кардинально изменилась, а по смеху. От этого незабываемого смеха, как и прежде, колыхалась ее грудь, – а мысль о груди Вэлери Рэмси неотступно преследовала Эндрю всю юность.

Они познакомились в школе. Вэлери, выгнанная из группы “чирлидерш” – девушек в сексуальных костюмчиках цветов местной футбольной команды – за дурацкую ссору в раздевалке с девчонкой-задавакой, очутилась на фанатской трибуне. Эндрю спортом не занимался – он страдал атрофией коленных хрящей, которую прооперировал только через несколько лет, чтобы понравиться одной любительнице потанцевать, – однако с удовольствием упражнял голос на той же трибуне.

Их флирт продолжался до конца учебы. Настоящим сексом это не назовешь, но рукам и языкам они многое позволяли, в своих развлечениях отдавая должное пышным формам Вэлери.

Именно ей он был обязан своим первым несамостоятельным оргазмом, пусть и достигнутым вручную. Как-то раз после очередного матча наши два голубка проворковали в раздевалке дольше обычного, что привело к согласию Вэлери запустить руку в джинсы к Эндрю. Пятнадцать секунд головокружения и смех Вэлери, чья волнующаяся грудь усилила его мимолетное удовольствие. А первый раз не забывается.

– Вэлери?.. – пролепетал Стилмен.

– Бен?.. – удивилась не меньше, чем он, Вэлери.

В старших классах у него почему-то было такое прозвище – Бен. Вот уже двадцать лет его так не называли.

В оправдание своего жалкого состояния Вэлери что-то наплела про встречу с подружками, такую бурную, каких у нее не бывало с университета. Эндрю выглядел ничуть не лучше: он получил повышение, объяснил он, не уточнив, что случилось это два года назад, – какая разница, когда праздновать приятные события?

– Какими судьбами в Нью-Йорке? – спросил Эндрю у Вэлери.

– Я здесь живу, – услышал он в ответ, помогая ей подняться.

– Давно?

– С некоторых пор. Не спрашивай с каких, мне сейчас не до арифметики. Ты-то как?

– Я стал тем, кем всегда хотел стать. А ты?

– Двадцать лет жизни – долгая история, знаешь ли, – ответила ему Вэлери, отряхивая юбку.

– Девять строк, – сказал Эндрю со вздохом.

– Какие девять строк?

– Можешь мне поверить, я умещу двадцать лет любой жизни в девять строк.

– Не верю.

– Спорим?

– На что?

– На ужин.

– У меня есть мужчина, Эндрю, – предостерегла его Вэлери.

– Я же не предлагаю тебе ночь в отеле. Просто суп с клецками в “Шанхайском Джо”. Ты не разлюбила клецки?

– Обожаю!

– А другу скажешь, что я – бывшая одноклассница.

– Сначала попробуй засунуть в девять строчек мои последние двадцать лет.

Вэлери смотрела на Эндрю, улыбаясь одним уголком губ, как в те времена, когда она манила его, тогда еще Бена, в кусты за школьным корпусом. У нее была все та же неотразимая улыбка.

– Идет, – сказала она, – давай еще по рюмочке. Сейчас я обрушу на тебя свою жизнь!

– Только не в этом баре, здесь слишком шумно.

– Слушай, Бен, если ты надеешься затащить меня сегодня к себе, то не на ту напал.

– У меня этого и в мыслях не было, Вэлери, просто мы с тобой так набрались, что недурно бы закусить. А иначе напрасно мы заключали пари.

Эндрю был прав. Хотя туфли Вэлери, которую он поднял и поставил на тротуар, впивались острыми каблучками в грязный асфальт, ее качало, как на палубе корабля. Предложение закусить пришлось ей по вкусу. Эндрю свистнул, подзывая такси, и назвал водителю адрес ночного ресторанчика в Сохо, куда он часто наведывался. Через пятнадцать минут они с Вэлери уже сидели за столиком друг против друга.

Сначала она стала стипендиаткой университета в Индианаполисе: из тех, в которые она разослала свои результаты, он первым сообщил, что она принята. Она не мечтала о Среднем Западе в юности, но ждать предложений от более престижных учебных заведений не стала: без стипендии ей была бы прямая дорога в официантки в Покипси – дыре на севере штата Нью-Йорк, где они оба выросли.

Прошло восемь лет, и Вэлери с дипломом ветеринара в кармане покинула Индиану, чтобы, подобно многим целеустремленным девушкам, поселиться на Манхэттене.

– Ты все эти годы проучилась на факультете ветеринарии в Индиане, чтобы осесть в Нью-Йорке?

– Почему бы и нет? – удивилась Вэлери.

– Это была твоя мечта – лазить в задницы к пуделям?

– Ты болван, Эндрю!

– Не хотел тебя обидеть, но, согласись, на Манхэттене зверья не так-то много. За вычетом бабушек с собачками из Верхнего Вест-Сайда, что за клиентура у тебя остается?

– В городе, где два миллиона холостяков и незамужних, многие держат животных-компаньонов.

– Понятно. Значит, ты еще лечишь хомячков, котиков и золотых рыбок.

– Я – штатный ветеринар конной полиции. Мои пациенты – лошади, а также собаки бригады кинологов, где пуделей в помине нет. Только лабрадоры для поиска трупов, несколько немецких овчарок в предпенсионном возрасте, ретриверы, натасканные на наркотики, и бигли – эти специализируются на взрывчатке.

Эндрю удивленно смотрел на нее, поднимая попеременно то одну, то другую бровь. Этому фокусу он научился, осваивая журналистское ремесло. Верный способ смутить собеседника! Когда Эндрю сомневался в искренности интервьюируемого, то устраивал это представление и по реакции “клиента” определял, врет тот или нет. Но лицо Вэлери осталось непроницаемым.