Уйти, чтобы остаться - Страница 32

«И у него было детство, — лениво подумал Вадим. — Представляю. Такой смешной добродушный толстячок. Предмет постоянных насмешек однокашников. Впрочем, может, совсем наоборот…»

— …Мне многое удавалось. Но с каким трудом!

Там, где другие проходили с легкостью, я долго и тяжело выкарабкивался. Это несправедливо. Вероятно, и у вас так? Мне почему-то кажется…

Вадим кивнул. И тут же пожалел. Он не любил, когда говорили об этом.

— Ваша беда в том, что в груде информации вы не можете быстро и точно определить единственное решение. Это говорит о широте взглядов. Но это и плохо. Отсутствие интуиции растрачивает впустую время…

— И отрицательный результат — результат, — буркнул Вадим. Это было самое мудрое, что пришло в голову. — Если б единственное решение возникло сразу, экспериментаторы развозили бы по квартирам мебель. Или подметали дворы.

Прозвучало по-мальчишески. Но Киреев явно блефовал. Вадима это сбивало с толку. У него уже скопился кое-какой опыт совместной работы. Вообще его взаимоотношения с Киреевым напоминали шахматную партию, которую Вадим никак не мог хотя бы свести вничью. Опыт говорил, что его ожидает изящный мат. Тонкий и неожиданный, мат из-за угла. Только вот в чем? На совещании, когда за ним закрепили новую тему, можно было кое-что рассчитать, или недавно, в лаборатории, когда Киреев разнес его работу. Тогда Киреев не жаловался на свои трудности, тогда он командовал парадом. Что ему еще нужно?

— Слушайте, Родионов, мне от вас ровным счетом ничего не надо. И не мучайтесь, — неожиданно грубо произнес Киреев.

«Он еще владеет и телепатией. Плюс ко всему», — подумал Вадим, но промолчал. Он решил выжидать…

— С некоторых пор я стараюсь познать себя. Довольно увлекательное занятие, если б не было столь печальным. — Киреев скрестил вытянутые ноги. Красивые туфли обозначили латинскую букву «V». — У йогов есть процедура — взгляд в себя. Самосозерцание. Расчленение личности на ингредиенты… Я анализирую свои поступки. В тридцать шесть лет закончил аспирантуру, защитил, стал кандидатом. В тридцать шесть. Поздно. Многие из менее достойных меня обогнали. Впрочем, это не столь важно. От меня ушла жена. Я ее очень любил… Мне было непонятно, почему она ушла. И это мне казалось величайшей несправедливостью. Страшный рационалист, я не видел причин. Мне нужны были причины. Многие недоразумения происходят оттого, что люди ищут причины. Я начал замечать, что у меня стало меньше друзей. До ухода жены я на это не обращал внимания. Я как-то не думал о том, кто из нас кого покидает. Мне казалось, что друзья мне надоедают… После ухода жены я болезненно воспринял потерю друзей. Я не мог понять почему… Знаете, когда-то мы были очень дружны — я и Савицкий. С детства.

Киреев провел нежными пальцами по острой складке брюк. И замолчал. Несколько секунд он сидел не двигаясь.

— А что у вас произошло с Савицким? Если вы уж сами заговорили об этом. — Вадим понимал, что он дурно поступает, задавая такой вопрос. Что, если Киреев вдруг скажет совершенно не то, что ему, Вадиму, известно? Как вести себя в таком случае? «Какой я болван, неисправимый болван».

— Это грустная история. Савицкий требовал от меня важного компромисса моего со своей совестью. Я не мог пойти на это. А он меня не понял…

Вадим почувствовал к Кирееву нежность. Или жалость. Или участие…

— Если быть откровенным до конца — дружба с людьми в обычном понимании меня всегда тяготила. Я не выносил длительного общения, становилось тоскливо. И разлад с товарищами вряд ли удручал, если бы не вынужденные ежедневные общения на работе. Эгоистическое начало приглушало здравый смысл. А с годами превращаешься в эгоиста, и еще какого. То ли оттого, что остается меньше жить, то ли становишься мудрее. Не знаю… Во всяком случае, эгоистическое начало заставило меня принять отдел и не подчиниться здравому смыслу и уйти к Ковалевскому.

— А наука? — перебил Вадим.

— Что наука? Науку делаете вы, тридцати-, сорокалетние. Мы, в лучшем случае, не мешаем. Чтобы делать науку в мои годы, надо сохранить дух молодости. Это удается избранным. У остальных одна видимость.

— И новый радиотелескоп? — спросил Вадим. В голове мелькнула странная мысль: «Такое впечатление, что он мне льстит. Зачем?»

— Основная работа по расчету сделана мной в сорок лет. А сейчас появилась возможность пожинать плоды. Ситуация хронического неудачника.

— Вы-то?! — искренне воскликнул Вадим. — Профессор, доктор наук, кумир студентов!

— Кумир, — усмехнулся Киреев. — Это все видимость. Немного опыта. Славу богу, это единственное, что наверняка приобретается с годами. Пышное и бесплодное дерево.

— Не понимаю. Вы стремитесь меня разжалобить? — вырвалось у Вадима. — Ваши статьи по Крабовидной туманности, последние расчеты по шаровым скоплениям. Наконец работа по ионосфере Венеры. Помилуйте, Петр Александрович, ведь это…

— Все опыт, — прервал Киреев. — Вариации на запланированную тему. Вы ведь отлично понимаете, Дима. Барахтанье постаревшего пловца. Бег на месте.

«Зачем ему надо раздеваться передо мной?» — Вадим раздражался. Он не мог уловить смысл разговора вообще. Для чего понадобилось Кирееву это самобичеванье?

— Почему вы мне это рассказываете?

— Я опережаю события, Дима… Это выступление Горшенина. Я хочу понять — почему так выступил Горшенин. Чисто аналитически. Он решил уйти к Ковалевскому? — Киреев цепко скользнул взглядом по лицу Вадима. — Ему не хотелось переходить с пустыми руками? Идейный противник?

Вадим вздрогнул. Словно пойманный за каким-то предосудительным занятием. На мгновение он вспомнил застрявшего беспомощного воробья. В кольце от портьеры…

— Вариант, когда элементарная подлость переплетается со здравым смыслом. И неясно, где кончается одно и начинается другое… Но это для меня не столь обидно. Я научился не переживать, сталкиваясь с «великими загадками» человеческой натуры… С этим я могу примириться. Главное в другом. Ипполит был моим студентом, моим аспирантом. Мы были близкими людьми. Так же, как и с вами, Дима… Почему он от меня уходит? Скажите мне! И дело не в устаревшем типе радиотелескопа. В конце концов его можно переделать. Ипполит ушел от меня гораздо раньше. Почему от меня уходят, Дима?! Проанализируйте свое отношение ко мне. Дайте мне это понять.

— Я… не собираюсь от вас уходить. Да и Горшенин. Почему вы решили, что он уходит? — произнес Вадим.

— Повторяю, Дима, я опережаю события, — усмехнулся Киреев. — Вы добрый человек по натуре, Дима… Но даже и вы не сможете это долго скрывать.

Вадим вытянул ногу. Он решил все же достать круглый камешек. Коричневый, в светлых пятнышках.

— Странно. Такое впечатление, что вы на этом настаиваете.

— Нет, Дима. Сейчас как никогда мне нужны в отделе такие ученые, как вы и Горшенин. Одному мне трудновато будет пересчитать новую схему. Но не в этом дело. Не так важен формальный уход с работы, как нечто другое. Совсем другое… Хватит. Что-то я распустился. — Киреев закинул ногу на ногу и повернулся к Вадиму: — Я хочу обсудить размещение заказа на литье основания антенны. Нет, этот камень не дает вам покоя! — Киреев встал и пододвинул камешек к самым ногам Вадима. — Успокойтесь наконец. Взрослый ребенок.

Потянуло ветерком. Холмик опавших листьев зашевелился, издавая бумажный шорох. Холмик напоминал рассерженного ежа.

Красный огонек светофора прижал Вадима к автобусной стоянке. Надо отъехать, пока не подошел автобус. Он уперся ногой о тротуар и выпрямил спину, недружелюбно поглядывая на соседа-шофера. Это он загнал Вадима к самой остановке.

Светофор уже выбросил желтый сигнал, когда Вадим услышал, что его окликнули. Оглянулся — Ирина! Вадим кивнул ей на заднее сиденье. Ирина проворно уселась. Левый поворот, и они вырвались на шоссе, ведущее к обсерватории.

— В мотоциклетных очках ты похож на Ихтиандра.

Вадим, пользуясь треском мотора, что-то невнятно ответил.

— Я была в гостях у Устиновича.