Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Страница 59

Предстояло построить еще один «Глобус», но это уже не относится к жизни Шекспира. Пожар 1613 года отметил окончание его карьеры. Он так много отдал жизни этого театра, что его разрушение воспринимал как утрату дарования или части тела. Настало время окончательно возвратиться домой.

Старому актеру пришлось почти три года ждать финального вызова. А тем временем в качестве вознаграждения ему был предложен выбор: обзавестись хорошеньким круглым животиком, питаясь жирными фаршированными каплунами, или стать тощим стариком в шлепанцах и панталонах в обтяжку. Как-то трудно представить его в образе судьи Шеллоу. Он ближе к вороватому Автолику, чем к образцовому сельскому дворянину. И с его обликом как-то не вяжется спорт сельских рантье — травля зайцев и охота на оленей. Он всегда был на стороне затравленных и убитых. Звание дворянина не имело для него такого значения, как роль. Ни один художник, каково бы ни было его положение, никогда не станет джентльменом с головы до пят. Демон вылезет на заседании приходского совета; ходят слухи о пьянстве в городском баре.

Но Шекспир был сельским жителем от рождения, и его знания цветов и деревьев, поведения мелких тварей пополнились в эти годы безделья. Нечего было больше черпать из книг; возможно, боги, богини и классические герои жили для него сейчас на нарисованных и вышитых картинах, которые украшали стены «Нового места». Мне кажется, что в последние годы он занимался музыкой более серьезно, чем в дни, заполненные работой. Он был знаком с такими музыкантами, как Томас Морли, который писал музыку для некоторых его песен в пьесах и, действительно, был его ближайшим соседом в Бишопсгейт, но это искусство, столь близкое к его собственному, скрывало в себе какую-то тайну. Теперь пришло время узнать больше о нем.

В «Бесплодных усилиях любви» он сочинил музыкальную тему из шести нот и отдал ее Олоферну. Любопытно, что ни один из музыкантов не подхватил эту тему и не развил ее. С D G А Е F — это подходит для бассо остинато; это можно развить в фугу. Если повторить это на три тона выше или ниже, то возникнет превосходная двенадцатитоновая Grundstimmung[72] для серийной композиции. Мы все еще ждем вариаций на тему Уильяма Шекспира.

Я вижу или, вернее, слышу, как семья Шекспира, сидя вокруг стола в гостиной «Нового места», поет мадригалы, заглядывая в сборник, лежащий перед ними. Мадригалы печатали таким образом, что партию можно было прочитать с любого из четырех углов. У Сьюзен, по-моему, было чистое сопрано, она умела читать с листа. У Джудит не было особого голоса, и она так медленно разбирала партию, что превратилась в скучную слушательницу. У Холла, зятя, был бас. У Энн — глубокое контральто. Уилл, возможно, был тенором.

^{В то время как титульный лист Дрейтона (слева) демонстрирует привычные всем фигуры с одной головой, на соседней гравюре мы видим, что, вопреки клятвенным заверениям моряков, якобы видевших трехголовых людей, обитатели Новой Гвинеи вообще не имели головы}

Если ему хотелось поговорить о литературе, он приглашал к себе Майкла Дрейтона. За Эйвоном, в деревне Клиффорда Чемберса, был дом сэра Генри и леди Рейнсфорд, и Дрейтон часто останавливался у них. Действительно, доктор Холл лечил его там от перемежающейся лихорадки, давая ему рвотную микстуру, чьи зловонные компоненты тщетно старались заглушить сладостью сиропа фиалок. И сэр Генри, и его жена были людьми учеными, и леди Рейнсфорд была «Идеей» ранних сонетов Дрейтона. Дрейтон был на год старше Шекспира, но умер только в 1631 году. В данный момент он работал над длинной топографической поэмой под названием «Полиальбион», которая состояла из прославления природных красот Англии, для чего периодически устраивались путешествия вверх и вниз по реке, а также из описаний местных достопримечательностей и преданий. Возможно, именно «Генрих V» Уилла вдохновил его написать балладу «Азенкур», начинающуюся словами: «Во Францию пора! / Попутные ветра / Подули нам»[73]. И эта ода к колонистам Виргинии, которая имела — и имеет — власть вызывать дрожь удовольствия.

Шекспир прекрасно понимал, что мир расширяется. Отголоски о красоте новых земель слышатся в «Буре». Работая над «Гамлетом», он, возможно, вспоминал «Новый и подробный отчет о путешествиях сэра Энтони Шерли» Уильяма Парри, отчет о настоящих чудесах, которые он увидел в своих путешествиях, а не те лживые рассказы не видевших моря моряков о людях с тремя головами и говорящих рыбах, которые лазают по деревьям. Парри рассказывал о «сверкающих и прозрачных небесах, пологом накрывающих землю», и Гамлет говорит об «этом несравненнейшем пологе, воздухе… этой великолепно раскинутой тверди, этой величественной кровле, выложенной золотым огнем». Для Парри чудеса, скрытые под этим пологом и ожидающие своих первооткрывателей, были важнее тех небес, которых все еще искали люди. Гамлет знал это, однако во многом этот новый, любознательный, пытливый представитель поколения, человек Ренессанса, стал примером чего-то странного, необычного, так как он еще весь во власти страшных видений.

Интересовался ли сам Шекспир загробной жизнью, о которой рассказывали ему каждое воскресенье проповедники? Для таких людей, как актеры и драматурги, которые шли по дурной дороге, она не сулила ничего, кроме адского пламени и вечной ночи, если только не вмешается безграничное милосердие Божье. Судя по написанному им, Уилл, в отличие от Марло, не был подвержен влиянию реликтовых чар религии. В XVIII веке существовало предание, что он «умер католиком». Это так же похоже на правду, как и то, что он умер безразличным к религии англиканцем. Но в какой бы вере он ни умер, никто не поверит, что в свои последние праздные годы он всерьез занялся изучением постулатов той или иной веры. Его произведения являются продуктом христианской культуры, но в этой культуре, благодаря ее тесной взаимосвязи с античным Римом, были сильны языческие элементы. Стихи Катулла в переводе Бена Джонсона и «трибы» поэтов, отцом которых он был, подробно задерживаясь на описании бесконечной ночи, приход которой неизбежен, полны наслаждения коротким залитым солнцем отрезком времени, который дает столько поводов для радости. У Шекспира был свой короткий отрезок времени, и, когда выпадал безоблачный день, он готовился к пасмурному.

Каждый дворянин был обязан составить завещание, и Уилл отнесся к этому долгу серьезно. Нам не дано знать, предчувствовал ли он приближение смерти, но в январе 1616 года — за два месяца до этого события — он составил свое первое завещание. Свои пьесы он писал сразу набело, без набросков, но этот документ был важнее пьесы. И между первой и окончательной редакцией его завещания случились определенные события, которые заставили его внести в завещание серьезные изменения. Все происшедшее имело непосредственное отношение к его дочери Джудит.

В приходской книге Стратфорда есть такая запись: «1616, фев. 10, М. Томас Куини сочетался браком с Джудит Шекспир». Итак, в возрасте тридцати одного года Джудит, наконец, вышла замуж. Ее суженому было двадцать семь. Его имя обычно произносят как Куини; это имя было хорошо известно в Стратфорде и Шекспирам. Ричард Куини, отец Томаса, был соседом и другом поэта: порядочный, трезвый мужчина, не слишком хорошо обеспеченный. Он был виноторговцем и дважды мэром городка — в 1592-м и 1603 годах. В 1598 году он приезжал в Лондон, останавливался в гостинице «Колокол» на Картер-Лейн, и там он написал единственное сохранившееся письмо с просьбой о вспомоществовании своему более преуспевающему приятелю-горожанину. Он просил дать ему взаймы тридцать фунтов, чтобы «выбраться из всех долгов, которые я сделал в Лондоне». Он получил деньги, но Уилл остался верен себе и, конечно, заставил его вернуть долг. Ричард Куини умер в 1602 году, оставив свою винную торговлю на попечении вдовы, которой помогал ее сын Томас. Томас взял в аренду таверну, удобный рынок сбыта для вина, которое поступало все оттуда же, из Лондона или Бристоля, и, став хозяином таверны, решил, что настало время обзавестись женой. Он выбрал Джудит Шекспир.