Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Страница 57

Самым популярным драматургом заключительного шекспировского периода был не один человек, а два. Это были Фрэнсис Бомонт, всего на двадцать лет моложе Шекспира, и Джон Флетчер, моложе его на пятнадцать лет, которые работали в соавторстве с другими драматургами, но главным образом друг с другом. Они были коммерческими драматургами, образованными, умными, и они решили зарабатывать деньги, потакая вкусам публики. Они пользовались популярностью, поскольку понимали, что публика, и особенно женская ее половина, любила больше мечты, чем реальную жизнь. Они всеми силами старались избегать обращения к реальности, которая, снова цитируя Элиота, не может ничему научить человечество. Жены граждан хотели видеть мечты, воплощенные в жизнь, и они это получали. Бомонт и Флетчер не имели никакого желания делиться своим мнением относительно этого буржуазного пристрастия к романтике и легковесности. В их самой очаровательной комедии «Рыцарь пламенеющего пестика» лондонский бакалейщик и его жена, особенно его жена, непрерывно комментируют со своих мест на сцене пьесу, которую они пришли посмотреть. Они хотят видеть рыцарский роман, обильно сдобренный любовью, драконами, чудесами, одураченными негодяями, и, ей-богу, у них есть деньги, чтобы заплатить за это. Авторы подчиняются их требованиям и, покорившись, становятся коронованными королями театра. Бен, Тернер и Уэбстер были слишком хороши для среднего класса; Бомонт и Флетчер пришлись им по душе.

Они обдумывали свои сюжеты поодиночке, вместе или в содружестве с другими авторами, а их стиль везде один и тот же, это некий безликий набор слов:

Ритм достаточно гибкий: они усвоили уроки Шекспира, но в нем отсутствует опасная усложненность. Какой публике понравится в удивлении морщить лоб, услышав непонятные слова или сложные предложения. Сюжет предельно прост, мораль из самых доходчивых. И где им брать тему, которая требует небанального нравственного подхода, они старательно избегают опасности. Так, в «Короле и не короле» брат с сестрой, похоже, совершают инцест. В конце открывается, что на самом деле они не брат с сестрой. В такой пьесе, как «Как жаль ее развратницей назвать» Джона Форда, которая была написана в правление Карла I, к инцесту подходят честно, без обмана, без трюков. Инцест действительно имеет место, и все сложности, связанные с ним, приводят к трагическому концу. Бомонт и Флетчер не рыли так глубоко. Их цветы не имеют корней; их жизнь эфемерна. Но они кондитеры высокого класса.

Уильям Шекспир никогда не мог противостоять вызову новых веяний. Его «Король Лир» представляет собой попытку доказать, что он может работать в новом виде драмы утонченного ужаса так же хорошо, как в любом другом. Но, будучи гением, он не мог не переступить рамок незамысловатой моды, и его проникновение в человеческую психику приводило к тому, что его герои разрывали путы тесной для них формы: принц Датский становится слишком велик для «Гамлета». Теперь, возможно, к своему стыду, он начал писать пьесы типа Бомонта и Флетчера, и первая из них — «Перикл, царь Тирский», одна из самых плохих пьес, когда-либо написанных им. Она появилась в 1623 году в Фолио, и очень немногие поклонники выражали недовольство по этому поводу. Что касается этой пьесы, в ней много неясного.

Почему Шекспир, человек состоятельный и удалившийся от театра, взял на себя труд вступить в столь убогое соревнование? Возможно, он сказал Бербеджу в один из своих визитов в Лондон или когда «слуги его величества» отправились в турне по Уорикширу, что в «Исповеди влюбленного» Гауэра есть очень подходящая история и что кому-то следовало бы переделать ее в пьесу. Этим «кем-то» был, возможно, призванный обратно Джордж Уилкинс, и результат оказался таким плачевным, что Уилл, несомненно, вызвался исправить пьесу по мере своих сил. Невозможно поверить, что речи Гауэра, выступающего в роли хора, были написаны Уиллом:

Сюжет перенасыщен событиями: инцест, кораблекрушение, пираты, умершая жена, которая на самом деле не умерла, попытка убийства, чудеса, в ней просто не остается места для развития характера. Рука Шекспира ощущается в диалоге рыбаков, и в сцене в публичном доме («Никогда еще у нас такого не бывало! — говорит сводня. — Только и есть, что три несчастных твари. Ну, куда им управиться! Они так умаялись, что просто никуда не годятся»), и более всего в красоте Марины, потерянного ребенка, родившегося в море:

Но в основном «Перикл» — пьеса, которую трудно читать как часть шекспировского наследия, остается только, пропустив пару стаканчиков, чтобы избавиться от депрессии, забыть о ней.

«Зимняя сказка» гораздо более обнадеживающа. Формально она сделана топорно: в качестве хора выступает Время, которое своим разъяснением пытается заполнить зияющую пустоту в шестнадцать лет между первым и вторым актами. Бен Джонсон, должно быть, застонал (неужели Уилл никогда не научится?), но в ней есть строки вроде следующих:

Так Леонт, не имея на то никаких причин, убежден, что его лучший друг завел любовные шашни с его женой Гермионой. Трех слов достаточно, чтобы убедиться в аутентичности: слабая препозиция в конце строки (кто отважился бы так закончить строку пятнадцать лет назад?) (в тексте Шекспира: «And his pond fish’d by his next neighbour, by / Sir Smile, his neighbour». — Примеч. перев.) и великолепное Sir Smile. Есть прекрасные сцены с Автоликом (плутом, мошенником), которые появляются слишком поздно, и очаровательная Утрата. Вполне возможно, что мальчик-актер исполнял две роли: роль Утраты и сына Леонта Мамиллия, который рано умирает в пьесе. Тогда перед нами символика воскресения из мертвых для самого Шекспира. Гамнет умер, но любимая дочь занимает его место, и у них одни черты лица.

Вот плач об умершем мальчике в «Цимбелине», и он очень красив: