Ухряб - Страница 2

е ухо, а в особо серьезных случаях три раза обходит клумбу во дворе, отчего получает небывалый заряд бодрости и мужества.
Маралов хотел было рассказать о том, что он когда-то видел в Сестрорецке, но совершенно неожиданно для себя начал говорить обобщениями: что никакого единого Бога нет, просто в каждой стране у людей существует какое-то главное чувство по поводу жизни, что ли, и если выразить это чувство в виде сказки или истории, то как раз и получится конкретное священное писание и каждый конкретный, отдельно взятый Бог.
– Бог, – умильно сказал Маралов, – это как бы персонифицированное обобщение всего непонятного.
– Чего ж, – помолчав, сказал тогда Петя с диванчика, – у нас за эти семьдесят лет столько непонятного набралось, что тоже можно обобщить. Выходит, и Бог такой есть, который этому соответствует?
– Конечно, – сказал Маралов, – объективно должен быть.
– И соответствующая религиозная мистика тоже?
– А почему нет. Легко.
На этом разговор сам собой затих. Маралов долго ворочался, вздыхал и все думал об этом интересном предмете, пытаясь представить себе соответствующего Бога. Только вдуматься: огромные портреты над городами и синие елочки, торжественные заседания и могилы в стенах, бронзовые бюсты и салют – не просто ведь все это так. Этому, так сказать, материальному, – размышлял Маралов, – неизбежно должно соответствовать что-то духовное, сущностное… Это и будет данный конкретный Бог – нечто, неявно вмещающее в себя остальное… Маралов незаметно уснул. Потом проснулся и засуетился Петя – он уже опаздывал на актив в другом конце города. Проводив его до дверей, Маралов пошел обратно, и тут, в мутном утреннем полусне, когда он, сидя на кровати, стаскивал брюки, его настигло невероятно ясное понимание – такое, что, испытав его, он даже не стал окончательно раздеваться, а оглушенно повалился на простыни и воспользовался пьяной способностью мгновенно засыпать. Прошло несколько часов тяжелого сна, во время которого это понимание не рассосалось, а наоборот, как пущенный с откоса снежный ком, обросло рыхлым коконом страха и безнадежности.
– Ухряб! – вдруг сказал Маралов. Ну да, все дело в этом слове – именно оно родилось из утренней вспышки ясности, и именно оно было сейчас в центре темного внутреннего образования.
«А это значит – „ухряб“? – подумал Маралов, с гримасой боли поворачиваясь к стене. – Ухряб. Ничего не значит».

3

Порядок был наведен и похмелье прошло. Маралов вглядывался в зеркало, зачесывая поперек головы длинную пегую прядь и думая, что так причесываться, в сущности, крайне нелепо – мало того, что все видят его плешивость, так все еще видят и то, каким жалким способом он пытается ее скрыть. Шевеление в душе вроде притихло и только иногда напоминало о себе этим бессмысленным словом, выбрасывая его внезапно на поверхность. Поправив галстук (пиджак и галстук он надел, чтобы защититься от этой непонятной внутренней западни), Маралов пошел на кухню.
Пройдя по коридору, он вдруг схватился за грудь и прислонился к дверце стенногоОригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com