Уходил старик от старухи - Страница 1

Вера Максимовна.

Порогин.

В большой комнате, со вкусом обставленной старинной мебелью, в глубоком кресле сидит Порогин. Заметно: глубоко задумался. В одной руке очки, в другой письмо. На полу распахнутый чемодан. На стенах бронзовые бра. Чудесно светится аквариум с золотыми рыбками. Появляется Вера с теплым бельем в руках.

Вера. Бог с тобой, Митя, жизнь прошла!.. (Опускается на колени возле чемодана, укладывает белье; вдруг задумывается.) И что это на меня с утра, как напало: прошла жизнь, прошла. И именно такими, представь, словами: прошла, прошла… И сначала, знаешь, обидно сделалось, чуть не до слез жалко. А потом подумала, повспоминала, погрустила и… вроде как отпустило. (Смотрит на мужа.) А тебе, Митя, как? Все забываю спросить: тебе не жалко?..

Порогин как сидел – так сидит: в себя погруженным. Вздохнув, она встает.

Подходит к аквариуму.

Рыбочки мои золотые… золотые… Все было хорошо… хорошо… О чем же жалеть? (Уходит.)

Порогин недвижим. Как зацепенел. Она возвращается, озирается, трет виски, по-видимому, что-то припоминает.

Господи, они на тебе, а я ищу их по всей квартире. (Тяжело опускается на колени, снимает с него домашние туфли; задумывается, поглаживает его ноги.) Иногда думаю: кто бы мог подумать, Митя, что мы так долго проживем. Мы с тобой. Ты и я. Как странно… Если бы тогда, давно, мне бы кто-нибудь сказал, что все будет так долго… Да нет, Митя, вообще-то все было, как у людей. Так и надо, верно, чтобы было. Разумно. (Хочет подняться, однако морщится; махнув рукой, на коленях переползает к чемодану, укладывает туфли.) Странная, Митя, штука этот возраст: все почти то же самое, только почему-то ноги плохо слушаются… (Все же поднимается.) Почти… почти… (Уходит.)

Порогин по-прежнему недвижим.

(Вскоре возвращается.) Электрическую я положила, а еще, подумала, безопасную. (Опять опускается на колени возле чемодана.) Слышишь, Митя? На всякий пожарный. Мало ли чего там, в деревне, света не станет… Ветер задует… Гром упадет… Бывает… Света нет, а ты брейся, Митя, не ленись. Не дай Бог, вдруг кто неожиданно… До сих пор вздрагиваю, как вспоминаю, как к тебе туда ваш ректор с иностранным корреспондентом приехали, а ты их в белье своем встретил, в исподнем. (Перекладывает вещи.) Уже я наслушалась: уж и такой, и профессор, и литературовед, и величина, а все одинешенек на даче, позабытый, позаброшенный, неухоженный, щетиной поросший… Да, Митя. Кто нас не знает, так и говорит: денег у них куры не клюют, а как мучается. Жена у него, говорят, жадная, наверно. Все равно ей, что он там ест, на чем спит… Ох, Митя, Митя… Ну кому ты объяснишь: как ты за работу садишься – так меня до себя не допускаешь. Диким делаешься… отшельником. (Задумывается, достает из кармана зубную пасту.) Митя… «Поморина» твоего, весь Невский обошла, нигде… Вот, «Мэри» купила. Два тюбика. Подумала, может, больше… А хватит тебе на месяц?.. Ну, не хватит, с кем-нибудь подошлю. Вообще-то, Митя, не жалей ты ее, намазывай пожирнее. Мне один зубодер объяснял: зубам лучше, когда пожирнее. Уж эти-то, Митя, побереги. Уж эти-то, по-моему, нехудо получились? Как чувствуешь?..

Он молчит.

(Достает из кармана лекарство.) Вот только прошу, Митя, как человека: не скармливай ты птицам валидол. Не болит у них сердце, им лишь бы клевать. Такие твари… А самому там, не дай Бог, в глуши понадобится, и будешь… Сердце, Митя, сердце… о сердце помни. (Тяжело встает, уходит.)

Порогин подносит письмо близко к глазам, щурится, разглядывает. Складывает, прячет в карман. Появляется Вера Максимовна: в руках банка с растворимым кофе, кастрюлька, термос; опять на коленях возле чемодана.

Кофе, Митя… твой любимый… из Турции… Вот только не злоупотребляй: чашечку – и довольно. Ни к чему, Митя, риск этот. В нашем возрасте – хочешь не хочешь – все надо делать в хорошую меру. И вообще… вообще, Митя, я думаю… Надо бы пожить еще, а? Сколько получится. Что-то… не готова… Вроде бы и пора, вроде бы… а чего-то охота еще, Митя. Сколько получится. (Закрывает чемодан, запирает; стоя же на коленях, пытается оторвать от пола, удается с трудом.) А-а, ничего… ничего, можно… Забыла спросить, Митя: когда такси заказывал, сказал, чтобы этот таксист к нам поднялся?..

Порогин молчит.

Забыл?

Он молчит.

К слову, самой не забыть бы. (Достает деньги и дальнозорко разглядывает.) Слава Богу, мелкие нашла. Хорошо-то как… (Прячет деньги.) А то, помню, в прошлый раз я молодцу по слепоте чуть не миллион сунула. Вот, наверно, дурень подумал: ненормальная бабка, деньгами сорит…

Порогин поднимает глаза, внимательно разглядывает жену.

(Замечает этот взгляд и даже как бы слегка смущается.) Что, Митя?.. Что-нибудь не так у меня? Заколка?.. Это я новые купила, старые не держали. (Подкалывает волосы, снова встречается с пристальным взглядом супруга.) Еще чего-то?.. Ну, чего, Митя?..

Порогин. Что ты думаешь о прошлом?

Вера. О каком прошлом?.. О чьем?..

Порогин. Ты долго жила.

Вера. А?.. (Ждет, что он скажет еще что-то, но он молчит.) Что, Митя?.. Что хочешь услышать?

Порогин. Ты что-нибудь поняла?

Вера. Поняла?.. Я поняла?..

Он очень внимательно следит за нею.

А чего я должна была понять, Митя?.. Я много чего поняла, не пойму, чего ты хочешь?

Порогин. Не помнишь: наше прошлое – преисподняя наша.

Вера. О Господи, да кто это? Типун ему за такие слова. Чего это ты вспомнил вдруг?

Порогин. Не так?

Вера. Я такие слова, Митя, вообще не признаю. Ты же знаешь, чего спрашиваешь? Чтобы огорчить меня?

Он молчит.

Прошлое, настоящее. (С усилием встает.) Все вроде поняла… А вроде – ничего… (Поднимает чемодан, перетаскивает поближе к мужу.) Чего не поняла – того уже не пойму… Ох, силы небесные, попробуй, Митя, не тяжелый для тебя?.. Ну, не ленись, Митя, а то потом меня близко не будет, ну?

Такое, однако, впечатление: Порогин вновь погрузился в свою глубочайшую задумчивость… Впрочем, по-видимому, в этом таком способе общения супругов – многолетняя привычка.

(Еще приподнимает чемодан, со вздохом опускает; садится на него, обнимает мужнины колени.) Вообще-то, Митя, я вот чего поняла: жизнь, Митя, – это очень простая штука. Под конец особенно. Правда. Это сначала все кажется сложно, сложно… А потом, Митя… потом проще, проще. Мне уже, например, совсем просто: обещаниям не верю, надежд не имею, живу совсем сегодняшним днем. Что Бог пошлет – за то спасибо. А не пошлет… тоже ничего. И ладно. И мне не надо. И так хорошо. И хорошо… (Задумывается.)

Молчат.

Порогин. Не вспомню…

Вера. А?.. (Поднимает глаза, удивленно на него смотрит.) Что-то сказал?..

Порогин….И жуток ад воспоминаний, и страшен забытия покой… Кто это?

Вера. Да Тютчев твой.

Порогин. Где у Тютчева? У Тютчева нет.

Вера. Ну, значит, не у Тютчева. У кого-то другого.

Порогин. У кого?

Вера. Какая разница, Митя? Что это тебя вдруг разобрало?

Порогин. «Ад воспоминаний…» Кто бы это мог быть?

Она его целует в лоб.

Ты когда-нибудь была в аду?

Вера. Ой, Митя, да Бог с тобой, спаси тебя Бог. (Даже отодвигается, рукой держится за сердце.) Аж жутко. Накликаешь, Митя, разве можно? Одна уже дочертыхалась. В прошлом месяце. С соседней улицы, между прочим. Пожилая. Тоже, про нее говорят, интеллигентная… Двери у лифта, видите ли, плохо захлопывались. Ну и что, Митя? А она ими хлопала, хлопала, потом в сердцах – знаешь, бывает – выкричалась: «У, чертов лифт, да чтоб ты провалился!» Ну он, Митя, и… А как ты думаешь? Месяц уже ни лифта, ни ее саму найти не могут.