Уголовного розыска воин - Страница 33

В настоящее время И. И. Попов возглавляет секцию ветеранов при Главном управлении уголовного розыска МВД СССР.

Месяц раскаленным серпом завис над снежной папахой горы. Мусафет[4] Мехмон сотни раз за свою долгую жизнь видел в новолунье подобные картины и относился к ним весьма хладнокровно, вернее, с житейской философией — «так и должно быть». А тут вдруг, опершись на палку подбородком, сгорбился по-кошачьи и сказал такому же мусафету Ширали:

— Беде быть.

Спокойный, рассудительный Ширали расправил пышные бакенбарды, слил их с пенистым потоком бороды, покосился на собеседника:

— Что? Какая сейчас может быть беда? Снежные обвалы прошли. Солнце уже из вершин слезу выжимает. Камнепад? Страшен ли он горцу?

— Смотри туда, — Мехмон указал на серую змейку тропы, ползущую вдоль ущелья.

По ней удалялись в гору две тени.

— Это Мурад Хусаинов, — продолжал Мехмон. — На ночь глядя отправился в Зуманд. Дела, видишь ли, там у него неотложные. И знаешь, кто ему напросился в спутники? Имомали Сафаралиев. Сын бывшего курбаши[5] Сафарали, которого Хусаинов сам застрелил. Да и идет-то Мурад в родной кишлак Сафарали.

— Он что же, не узнал Имомали? — спросил Ширали. — Ведь Имомали весь в отца. И такой же здоровый. Силен как шайтан. А в горах тропа узкая... Он при тебе напросился?

— Нет. Я только слышал их разговор возле комбината. Имомали думает, что их никто не видел...

Утром, чуть только рассвело, Мурад Хусаинов надел мундир, наскоро позавтракав, предупредил жену:

— Сегодня не жди меня, Бегима. Есть срочное дело.

— Какое у тебя сейчас может быть дело? Ты же в отпуске.

— Я должен найти вора. Неужели до конца отпуска на мне будет висеть нераскрытое преступление? Вор-то тоже посчитал, что, если Хусаинов в отпуске, значит, можно на его участке безобразничать. Я его по «почерку» узнал.

— А что с ногами? — допытывалась жена. — Я же видела, с какими муками ты сапоги надевал.

— Подросли ноги, — отшутился Хусаинов, — может, растоптал их. Участок-то у меня немалый.

— Старость это, Мурад, — сказала жена. — Ведь уже шестьдесят два... Пора бы и отдохнуть.

— Э-э-э, нет! Я еще легок на ногу, да и силой не обижен.

Бегима проводила мужа до калитки и долго глядела ему вслед.

Не один десяток лет она-выходит вот так по утрам, провожает Мурада на службу. Сколько дней вместе прожито, столько и тревог пережито. Пробовал Мурад доказать жене, что напрасно ее беспокойство, ничего с ним плохого не случится. Но она и слышать не хотела его доводы: «Разве мало у тебя врагов?» Он обезоруживал ее своей простодушной улыбкой: «Единицы. Зато друзей — тысячи».

Друзей у него было действительно очень много. Иные, из молодых, даже отцом называли... Зашла как-то Бегима на службу к мужу, а туда гости нагрянули: молодой лейтенант и с ним какой-то мужчина.

— Отец, не узнаешь?! Я же Геннадий Мамонтов. Сын твой непутевый! — закричал прямо с порога лейтенант и, обернувшись к стоящему позади него мужчине, представил:

— Батя, знакомься, это мой отец — майор Хусаинов, наш участковый инспектор.

— Какой такой отец?! Почему отец?! — растерялась Бегима.

— Да нет же, — начал торопливо объяснять мужчина, вынырнувший из-за спины лейтенанта. — Я родной отец Геннадия. А он мужа вашего отцом своим считает. С вокзала-то не домой пошел, а сначала к участковому. Участковый его от тюрьмы спас, на свое попечительство взял, в люди вывел. Я-то, к стыду моему, никудышный воспитатель. Теперь вот хочу майору сказать спасибо за сына. Он надоумил Геннадия и в военное училище поступить.

...Наверное, Мурад почувствовал на себе взгляд жены, обернулся, прежде чем свернуть за угол, кивнул: иди, дескать, в дом. За углом ускорил шаг. Решил по пути заглянуть на цементный завод. Надо поговорить с директором о беспорядках в общежитии, иначе и до беды недалеко. Пьянствуют там по вечерам, а комендант смотрит на все сквозь пальцы.

Директор завода Кравченко встретил майора настороженно:

— Что-нибудь стряслось?

— Пока нет, Валентин Михайлович. Но может, если не смените коменданта в новом общежитии...

Кравченко внимательно выслушал Хусаинова, повернулся к своему заместителю.

— Сегодня же все проверьте и наведите порядок в общежитии. Найдите толкового коменданта. — И тут же обратился к Мураду: — Вчера в райком партии вызывали секретаря нашего парткома. Устроили ему головомойку. Говорят, вы на нас нажаловались. Но ведь наш завод, майор, не на вашем участке находится...

Хусаинов прервал директора:

— Зато общественный пункт охраны порядка расположен на моем участке. «Заморозили» вы этот пункт, Валентин Михайлович. Только участковые инспектора там и бывают, дружинников инструктируют. А где совет общественности? Где товарищеский суд, детская комната на общественных началах? На бумаге. А ведь председателем совета назначен главный инженер вашего завода.

— Да нет, я не в обиде, — улыбнулся директор. — Наоборот, благодарить вас хочу за такое беспокойство.

Хусаинов встал.

— Ну, мне пора. Это я так, мимоходом, заглянул к вам. Не забудьте об общежитии.

Весна брала свое даже на северных склонах гор, куда совсем редко пробивались косые лучи солнца. В полдень она своим дыханием отогревала промерзшую за зиму землю. Асфальтированная дорога, исчерченная темными влажными полосами, курилась испарениями.

Мурад неотрывно смотрит сквозь стекло машины на эти зыбкие струи тепла, задумчиво говорит шоферу:

— Коконы шелкопряда...

— Где?

— А вон, впереди. Солнце из них ниточки тянет.

Шофер низко наклоняется к баранке видавшего виды «газика», вместо ответа дарит Мураду лукавую улыбку. Мол, все понятно, товарищ милиционер: весной даже вы оттаиваете. А Мурад, подкрутив концы пышных седых усов, спрашивает:

— Почему не побрился? Жена-то тебя пускает в дом с такой щетиной?

— Специально не бреюсь в дорогу, — отшучивается шофер, — жена так велит. Это чтобы я другим не нравился. Уедешь, говорит, бритым, не дождешься от меня девятого ребенка. А я так люблю детей, дядя Мурад.

Хусаинов рассмеялся:

— Разве ты меня знаешь? Я же впервые сел в твою машину.

— А кто вас в этих горах не знает? — вопросом на вопрос ответил шофер. — Все знают...

Шофер неожиданно оборвал фразу, кивнул на раскинувшийся впереди кишлак.

— Узнаете?

Хусаинов задумчиво глядел на дома, приютившиеся на склоне горы, почти у самого ее подножия. Вспомнился ему декабрь 1958 года...

...Осень тогда выдалась холодной, снежной. Но не студеностью своей врезалась она в память Мураду, бывшему в ту пору начальником районного отдела милиции в Варзобе...

Сначала позвонил секретарь райкома партии:

— Чем занят? Читаешь газету? Это хорошо. Значит, постановление Совмина о закреплении кадров в сельском хозяйстве видел?.. Поедем в «Большевик». Там сегодня отчетно-выборное колхозное собрание. Тебе как члену бюро райкома надо поприсутствовать. Я за тобой заеду.

Потом позвонил председатель райисполкома:

— Настроение боевое? Тебе как члену бюро... Ах, уже знаешь. Ну и хорошо.

Народ в клубе был в сборе. В президиум вместе с секретарем райкома и председателем райисполкома избрали и Хусаинова.

После отчета председателя колхоза и бурных обсуждений его доклада перешли к выборам нового состава правления. Начали называть кандидатуры.

Услышав свою фамилию, Хусаинов шепнул председательствующему на собрании секретарю райкома:

— Товарищ Акрамов, ошибка вышла... Вместо чьей-то назвали мою фамилию.