Уголовного розыска воин - Страница 20

А спустя несколько дней немецкая газетенка, выходившая в Червене, сообщила, что в деревне Зеленки уничтожено четырнадцать партизан. О своих потерях — около двух десятков человек — немцы, естественно, умолчали. Кстати, пушку партизаны все-таки с танка сняли, правда, несколько позже...

В июле сорок четвертого, сразу же после парада партизан в Минске, Виктору Кленицкому в числе других его товарищей по оружию предложили работу в милиции.

Так в свои двадцать лет Виктор Кленицкий стал работником уголовного розыска Гродненской области. В те послевоенные годы на территории области бродили недобитые банды фашистских приспешников, немало было и уголовников.

Очередная операция обычно начиналась с короткой и тревожной фразы дежурного:

— Кленицкий, на выезд!

И оставался недосмотренным кинофильм, откладывалась в сторону книга. Сколько раз эта фраза поднимала Виктора с постели, и он торопливо собирался, шел навстречу чужой беде, спешил на помощь людям.

...В деревне Путришки неподалеку от Гродно однажды ночью обворовали сберегательную кассу, забрали сейф вместе с крупной суммой денег. При осмотре места происшествия следов преступников обнаружить не удалось. Ничего толком не могли рассказать ни жители деревни, ни сторож, который, как выяснилось, в ту ночь спал дома.

— И все-таки я не верю, чтобы никто ничего не знал о преступлении! — сказал Кленицкий сотрудникам оперативной группы. — Вы работайте, а я пройдусь по селу.

Возле утопавшего в кустах акации дома на скамейке сидел могучий старик с обвислыми запорожскими усами.

— Добрый день, отец, — кивнул Виктор, присаживаясь рядом со стариком.

Тот оглядел Кленицкого, его потрепанный костюм, на секунду задержал взгляд на усталом лице оперативника и неохотно буркнул:

— Здоров, коль не шутишь.

Помолчали. Потом Виктор как можно равнодушнее спросил:

— Слышали, кассу ограбили?

— Слышал что-то такое. — Дед явно не был расположен говорить с незнакомым человеком.

Виктор задал собеседнику несколько вопросов, и по тому, как старик уклончиво отвечал на них, понял: тот что-то знает. Конечно, можно было бы предъявить старику служебное удостоверение и допросить его. Но Виктор был уже не новичком в уголовном розыске и по опыту знал: так ничего не добьешься.

Около двух часов просидел Кленицкий со стариком. Они выкурили по десятку сигарет, обсудили, казалось, все новости кроме главной... Виктор уже начал терять терпение, когда дед, погасив о каблук окурок, сказал:

— А ты настырный. Люблю таких. Я сразу догадался, откуда ты. Так вот, слушай. Может, и помогу тебе. Утром на зорьке вышел я из хаты, слышу, как вон в том леске стучат вроде молотком по пустой бочке...

В леске, на который указал дед, обнаружили взломанный сейф, а на траве капельки крови. Вероятно, при вскрытии сейфа преступник поранил руку. От жителей деревни узнали, что Алексей К., ранее судимый за кражи, накануне вечером крутился возле кассы. Дома его не оказалось, зато мать протянула работникам милиции стопку лотерейных билетов, сказала:

— Ночью забежал, бросил их на стол и опять убежал. Вы бы уж, начальники, повоздействовали на него, иначе опять сядет в тюрьму...

Лотерейные билеты оказались из похищенного сейфа.

И оперативники устроили возле дома К. засаду.

Алексей появился под вечер. Кленицкий узнал его по приметам сразу же. Он вышел на тропинку и, поравнявшись с парнем, поздоровался:

— Привет, кореш!

Алексей механически протянул замотанную тряпкой ладонь, кисть его руки оказалась в железных тисках оперативника. Из кармана преступника извлекли финку и кастет. Алексей окинул Кленицкого злобным взглядом, прошипел:

— Чисто сработали. Я думал, действительно свой...

И еще один случай.

...Вечером, когда Кленицкий уже собирался уходить домой, по внутреннему телефону позвонил дежурный и сказал:

— Направляю к вам гражданку Кизюкевич. Разберитесь.

Женщина, волнуясь, рассказала, что в ее квартире из двери вырван замок, исчезли ценные вещи, деньги...

Виктор Владимирович слушал Кизюкевич, а в голове вертелась мысль: «Кто мог совершить кражу? Никак Алексияк?»

Собака взяла след не сразу, но затем привела к маленькому домику на окраине Гродно. Хозяев его, скупщиков краденого, Кленицкий знал. На стук вышла хозяйка. Кленицкий шагнул к ней, быстро спросил:

— Анна, какие вещи тебе принес Алексияк?

Женщина вздрогнула, но быстро оправилась от испуга.

— Ничего он мне не приносил. Он уже полгода не заходит!

— Брось, Анна! Сама знаешь, я без дела к тебе не прихожу. Показывай вещи.

Из комнаты послышался хриплый голос мужа:

— Я же говорил тебе, не бери это барахло! Вот и расхлебывай теперь кашу...

С Алексияком Виктору Владимировичу пришлось немало повозиться. А недавно, незадолго до того, как майор Кленицкий ушел на пенсию, Алексияк пришел к нему на работу.

— Освободился я, — сказал он. — И точка! Новую жизнь начинаю. Да разве один я? Сколько вы таких, как я, людьми сделали!..

Как это там, у Хемингуэя, в записках об испанской войне?..

Навстречу смерти идут по полю боя шесть человек. Вот их остается пять, потом четыре, три. Под огнем они зарываются в землю, поднимаются, вновь шагают вперед. Рядом движутся другие опаленные четверки, тройки, пары — прежде они были шестерками. Эти, уцелевшие, и выполняют боевую задачу.

Нечто схожее пережил в войну Рудольф Куккор.

В паре с Иоганнесом Алликом он был переброшен через линию фронта. С парашютами они приземлились у лесистой болотины севернее Пярну. Их заметили. Обстреляли с другого края болота.

Лесными неторными тропами уходили от преследователей. Пробирались чащобами. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду, за вещмешок с рацией, которую Куккор нес на спине.

Аллик казался двужильным. Куккор тоже не отставал от него, сноровисто пролезал под низкие сучья. У развилки лесных дорог, где в яркой весенней зелени темными стогами проступали крыши хуторских изб, они напоролись на омокайтсов — предателей, эстонских фашистов. Решили отойти без боя. Через густой ольшаник пробились к старому лесу, там оторвались от погони.

Да, это было тоже поле сражения, только с огромным, растянутым расстоянием между четверками-тройками. Разведчики не видели своих товарищей по оружию, но знали, что и на Большой земле для успеха этого сражения действовало много их соратников. И тут выходили на военные тропы партизаны, с одним их отрядом в районе Вяндры разведчики предполагали встретиться.

Куккору уже доводилось пересекать линию фронта. Случилось так, что он, эстонец, впервые ступил на родную эстонскую землю с боем.

Его деда после 1905 года царские власти как «бунтовщика» выслали с семьей в Архангельскую губернию. Отец, работавший путевым обходчиком на «чугунке» — железной дороге, всю жизнь стремился вернуться в родные места. Но после Октябрьской революции Эстония была отторгнута от Советской страны, а когда двадцать лет спустя там восстановилась народная власть, возвращению помешало нападение фашистской Германии. В дедовский край внук попал в военную годину.

Помнит Куккор, как вьюжной январской ночью 1944 года отряды десантников пробивались по льду Чудского озера в Алутагузе — большой лесной массив. Штормовой ветер валил с ног, они шли, помогая друг другу, тянули на полозьях орудия. Берег проглянулся нагромождением ледяных торосов. Десантники сняли караулы гитлеровцев близ деревни Туду, углубились в лес. Отсюда стали они внезапно налетать на фашистские гарнизоны в окрестных селениях, истребляли их и так же быстро исчезали. Прикрывал бойцов лес, и поземка заметала следы.

Теперь Рудольф Куккор выполнял новое задание. С Иоганнесом их всего двое, и поэтому доля участия каждого в выполнении задания и ответственность каждого были намного больше, чем тогда в десантном отряде, насчитывавшем несколько сотен бойцов...