Удивляйтесь вместе с детьми! Как превратить свой дом в место, где ребенку хочется учиться - Страница 8

Если создать детям условия, чтобы самостоятельно разобраться в происходящем, они это сделают. Мы можем гадать и рассуждать о том, что это было или для чего это нужно. Некоторые из лучших книг для таких занятий были составлены Энтони Брауном[2].

Если мы даем детям время и место, чтобы самостоятельно разобраться в происходящем, они это делают.

Вернусь к моему сыну: мы читали ему «Там, где живут чудовища», и постепенно он начал присоединяться к нам. Книга была хитроумно сверстана таким образом, что предложение не заканчивалось на одной странице, так что вы не могли прочитать его до конца, не перевернув страницу. Мы указывали на слово, и малыш устанавливал связь между печатными буквами и звуками, которые слышал. Это первый шаг к тому, чтобы научиться читать.

Поскольку сын хотел постоянно слушать одну и ту же историю и не стремился узнать, что будет дальше, мы гадали – почему же так происходит? Было ли это лишь удовольствием от того, что история становилась все более знакомой? Если хотите, от того, что он мог бы повторить ее наизусть? Или он получал удовольствие, потому что мог контролировать ход повествования? Когда он впервые услышал рассказ и увидел картинки, книга пришла к нему «извне», прочитанная родителями и продемонстрированная на страницах, пока он сидел у нас на коленях. Но по мере того, как он ежедневно слушал ее, мы могли видеть, что он сам рассказывает эту историю – и нам, и самому себе. Может быть, одновременно происходило два повествования: один в нашем исполнении, а другой у него в голове, где хранились воспоминания о словах и сюжете. И давайте не забывать о том, что речь идет о трехлетнем малыше, который говорил на письменном языке взрослых людей, с его особыми структурами.

Могли ли мы сказать, что он получает некое удовлетворение от переживания озорства, опасности и страхов главного героя, каждый раз понимая, что это преодолимо? В первый раз он не мог знать, что будет дальше. Возможно, чудовища съедят мальчика. Возможно, мальчик никогда не вернется домой. А может быть, если он вернется, его мать по-прежнему будет сердиться на него.

Самое большое удовольствие от повторного прослушивания или перечитывания истории состоит в том, что вы знаете о благоприятном исходе. Возможно, вы получаете особое наслаждение в тот самый момент, когда «плохой парень» оказывается поверженным или препятствие остается позади. В первый раз это бывает приятным сюрпризом. Потом наступает признание и подтверждение этого судьбоносного момента.

На тот случай, если вы не знаете: в книжке мать мальчика отправляет его в свою комнату и оставляет без ужина, потому что он плохо себя вел. Мы даже не видим ее и (это важно) знаем лишь по слову «мама». В конце Макс попадает домой, где находит на столе свой еще не остывший ужин. Нам не говорят, откуда взялась еда. Что бы ребенок ни думал о случившемся, это включает интерпретацию. Вы не можете «извлечь» ее из сюжета. А термин «умозаключение» на самом деле не объясняет умственную работу, которую вам приходится проделать. Более того, в мире этой истории (а возможно, и всех остальных) нет абсолютно правильных ответов. Будучи взрослыми людьми, мы можем предположить, что еду приготовила мама, но мы не видим никакой «матери», которая готовит ужин. Предположим, у нас есть возможность интерпретации, что еда появилась волшебным образом. В конце концов, немного раньше в комнате мальчика вырастает целый лес, так почему бы не взяться ужину?

Когда Макс находится в обществе чудовищ, он сначала приручает их, потом танцует с ними, а потом нам говорят, что мальчик хочет быть «там, где его больше всего любят». Если мы на мгновение останавливаемся и размышляем о смысле этой фразы для трехлетнего малыша – моего ребенка, – то получается нечто странное. Я не думаю, что он мог слышать такие слова где-то еще. Взрослые и дети не разговаривают друг с другом фразами вроде «кто-то больше всего тебя любит». Мы говорим «я люблю тебя», спрашиваем «ты меня любишь?» и так далее. Это «кто-то» кажется незнакомым и далеким. И мы обычно не употребляем слово «там», когда говорим о любви. Осмелюсь предположить, что это весьма взрослое понятие.

Мы много раз произносили эту фразу, когда читали книгу, и ни разу не останавливались на ней. Ребенок не спрашивал, что это значит. Но однажды он сказал «мама».

Больше он ничего не сказал. Только «мама».

Что это означало? Он интерпретировал фразу «там, где его больше всего любят» и выражал ее своими словами. В книге нет слова «мама», там есть слово «мать». Он определенно имел в виду свою маму, но должен был прийти к выводу, что фигура матери для Макса была той, которая «больше всего его любит». Он соединил собственные чувства с воображаемыми чувствами Макса (то есть со своей интерпретацией). Психологи называют это «эмоциональной транзакцией». Мой сын решил, что если бы оказался в точно такой же ситуации, как главный герой, то ощущал бы то же самое, что и он.

Все это одновременно очень просто и очень сложно. Просто купить книгу «Там, где живут чудовища» и прочитать ее. Если ребенок захочет, чтобы вы повторили, вы сделаете это… и снова, и снова. Малыш будет показывать, что книга важна для него, и говорить об этом. Эта реакция – лишь вершина целого айсберга интерпретаций. Сложно осознать, как важно то, что вы делаете.

Откровенно говоря, у меня нет полного понимания того, для чего предназначена система образования и процесс обучения. Но с моей точки зрения, большая ее часть должна быть предназначена для того, чтобы наделять участников силой интерпретации. Это не что-то такое, что мы, как родители, можем положить на полку для дальнейшего использования, когда наши дети повзрослеют. Сила интерпретации не является чем-то трудным или особенным, доступным для понимания лишь умного шестнадцатилетнего подростка. Мы помогаем развивать эту способность, не прилагая почти никаких усилий: достаточно лишь находить интересные книжки с картинками и делиться ими с нашими маленькими детьми.

Если мы будем заниматься этим снова и снова – поверьте, это весело, – то подарим детям волшебную дверь, через которую они смогут уверенно войти в мир интерпретаций.

Вот еще одна история. Моя дочь вернулась из школы с домашней работой. Заголовок задания гласил: «Это часть мифа Древней Греции». Потом следовал краткий пересказ мифа о Персее и сестрах Горгонах, а сбоку находилась черно-белая иллюстрация воина с голливудской внешностью, вооруженного мечом и щитом и сражавшегося с женоподобными чудовищами со змеями вместо волос. На обратной стороне листа были вопросы о содержании. Почти все они оказались направлены на «извлечение» информации. Например: «Кто дал Персею мешок?»

Должен сказать, я рассердился. Я подумал: зачем давать лишь кусок произведения? Это уменьшает его художественную силу и искажает предназначение. Если вы знакомите ребенка с какой-то историей, дайте ему в полной мере почувствовать ее силу. Это была не просто «часть мифа»; сама манера изложения – очень сжатая, похожая на резюме, – не давала ни малейшего понятия, почему действующие лица ведут себя именно так, а не иначе. Если вы не знаете, почему Персей поднял щит, чтобы видеть Горгону, почему он собирался убить ее, почему богиня дала ему мешок или почему он носил крылатые сандалии, то все теряет смысл. Если вы читаете истории и не имеете представления, почему кто-то что-то делает, то вам наплевать на них. Это упражнение приучало детей заниматься вещами, до которых им не было никакого дела.

Так что же делать?

Когда в детстве я возвращался из школы с домашними заданиями, которые не нравились родителям, они не стеснялись обсуждать это в моем присутствии. С одной стороны, это научило меня тому, что все можно обсуждать и обо всем можно спорить. С другой стороны, это разочаровало меня и внушило представление, что материал, который мне преподают, мало на что годится. Думаю, мои родители напрасно так открыто выражали свои взгляды.