Удивительный хамелеон (Рассказы) - Страница 50
Но ни одно горькое слово о нем не вырвалось у Элизабет. И Элин даже понравилось у отца дома. Может, это и к лучшему, лицемерно убеждала себя Элизабет, что Элин постоянно торчит там, что каждый год она проводит Рождество с отцом и его женушкой, которая младше его на пятнадцать лет и которая улыбается широкой белозубой улыбкой и безусловно очаровывает своим простодушием. (Примитивная белобрысая корова)
Элизабет зажмурилась и глубоко вдохнула. Перед глазами всплыло лицо Элин и то, что отразилось на нем, когда она выставила ее из комнаты: настоящий страх, настоящее отчаяние.
Надо бы пойти и поговорить с ней, надо все выяснить, прежде чем я уйду, чтобы она не лежала там одна и не чувствовала себя брошенной. Не беда, если я немного опоздаю.
Но пойти туда в этом красном платье она не смогла. Она сняла платье, серьги и надела халат. Снова превратилась в Маму.
Она подошла к двери Элин и постучала. Когда никто не ответил, она открыла дверь сама.
Элин лежала на кровати, свернувшись калачиком, лицом к стене. Воздух комнаты был тяжелым, наверно, девочка плакала.
- Элин, - сказала Элизабет, - давай поговорим обо всем, стоит ли дуться друг на друга?
Поколебавшись с минуту, Элин повернулась, села и увидела маму в халате.
- Разве ты не пойдешь на вечеринку? - В ее голосе снова послышались презрительные нотки, разумеется вырвавшиеся невольно.
- Пойду. Через некоторое время.
- Ясно.
Гнев Элизабет исчез. Ей уже не хотелось принуждать дочь извиняться.
- Я понимаю, что ты чувствуешь, - сказала она вместо этого. - Но ведь далеко не все можно говорить. Ведь люди не железные.
Девочка вздохнула: на берег ее маленького холодного моря набежала волна.
- И что же я, по-твоему, чувствую? - спросила она.
- Тебе не хочется, чтобы я...
- Фу! - прервала ее Элин.
- Сначала спрашиваешь, а потом перебиваешь, - с укором сказала Элизабет. - Тогда зачем спрашивать? - Она ощущала себя заботливой, но настаивающей на своей правоте мамой, как бывало всегда, когда она хотела быть последовательной. Свою психологию она знала хорошо.
Элин снова вздохнула. В ее горле послышался хрип, как будто это причиняло ей боль в груди.
- А каково тебе будет, если я умру? - спросила она.
Что-то в ее голосе подсказывало, что это не шантаж. В вопросе была некая серьезность, ранившая Элизабет, словно кнут или пуля, прострелившая насквозь. Ей показалось, будто из нее выкачивают воздух: она стала деревом без листьев. Без слов.
Она села на кровать рядом с девочкой. Элин отвернулась и легла, слегка поджав ноги.
Элизабет прилегла позади нее, как она делала, когда дочка была маленькой. Элин напряглась, но не попыталась отодвинуться. Обычно она не любила, когда до нее дотрагивались; но Элизабет легла рядом, повинуясь неосознанному порыву, потому, что не нашла нужных слов, или, может, потому, что боялась посмотреть дочери в глаза. И вот они лежат рядом. Долгое время никто не произносит ни слова. Элизабет прислушивается к частому, прерывистому дыханию девочки.
Наконец Элин произносит:
- Когда узнаёшь, что кто-то может умереть, надо рассказать об этом или надо молчать, чтобы никого не испугать?
- А кто, по-твоему, может умереть? - осторожно спросила Элизабет, глядя на тонкую шею и пряди немытых волос. Она ощущала легкий терпкий запах ее кожи.
Та снова вздохнула:
- Я не хотела тебе об этом рассказывать.
- О чем?
- Ты помнишь ту весну, когда мы жили в палатке?
- Ты имеешь в виду, когда тебе было пять лет?
- Да. - Элин умолкла.
Элизабет ждала. С одной стороны, она думала о том, который час, а с другой - изо всех сил хотела успокоить дочь, сколько бы времени ни потребовалось. Вдруг ей привиделось ее красное платье, трепещущее в воздухе, словно в нем поселился невидимый танцующий дух, - платье порхает по саду и летит прочь в темноту, в сторону леса. Красное и блестящее, будто пламя или блуждающий огонек. Платье без хозяйки. Летящее в неизвестность.
"Что это означает?" - подумалось ей.
Элин пошевелилась, и видение пропало.
- Весь ужас в том, что все было так здорово, - продолжила девочка. Трава такая зеленая, а небо... такое чертовски голубое.
- Что же в этом ужасного?
- Разве ты не помнишь? - возмутилась Элин. - Это же было то самое лето. Я скакала везде, как маленькая идиотка.
"Может, она имеет в виду развод?" - подумала Элизабет.
- Самое странное, что, хотя светило солнце, вдруг пошел дождь, сказала девочка. - Большие капли, как драгоценные камни, я хотела посмотреть на них, и тут одна из них попала мне прямо в глаз. Мне было так больно! - В ее голосе послышалась горечь. - А я все бегала и бегала. Мы, конечно, ничего не знали, потому что у радиоприемника сели батарейки. Но потом, на следующий день, мы нашли новые, про которые папа забыл, и тогда мы обо всем узнали.
Ну да, конечно, вспомнила Элизабет, Чернобыльская катастрофа. Разве можно такое забыть? Они разбили палатку недалеко от Уппсалы. Когда они услышали новости, то желание отдыхать сразу пропало, они тут же собрали вещи и уехали домой. Они постирали одежду и вымыли волосы. Хотели даже выбросить обувь, но она стоила дорого. А Петер то и дело повторял: "Они, конечно, преувеличивают". Удивительно, как она забыла про это!
- Я тогда ничего не понимала. А вы ничего не объяснили.
- Да нет же, мы объясняли, как могли.
- Вы не сказали про изотопы. Об этом я узнала после.
- Но... - начала было Элизабет.
- Я еще не сказала самого главного! Я молчала, чтобы не испугать тебя! Ты ведь считала себя ужасно одинокой! Ты думала только о том, что папа тебя бросил! Я боялась, что у тебя случится нервный срыв или что-нибудь в этом роде, если я тебе такое скажу! Но сейчас-то ты уже пережила все, или как?
- Пережила что?
- Развод.
Элизабет была потрясена. Неужели Элин все видела? Что нервы матери столь слабы, что у нее мог произойти нервный срыв? Неужели дочь все понимала? Неужели Элизабет не удалось это скрыть? Несмотря на прогулки, игры и борьбу за то, чтобы сделать жизнь ребенка безмятежной? Ведь на самом деле собирала все свои силы и боролась, боролась. Выходит, напрасно.
- Ты можешь рассказать мне все, - мягко сказала Элизабет. - Все.