Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции - Страница 6

– Пьяввились! Пьяввились!

– Появились! – кричали в ответ гуси.

– Что скажешь про весну?

– Ни-чив-чиво себе весна! Ничего себе весна! Одно название. Листьев еще нет, и вода в озерах холодная.

Теперь они летели над какой-то деревней. Во дворе большого хутора на околице бродили гуси и утки. За ними приглядывал большой разноцветный петух.

– Что за хутор? Что за хутор? – крикнул дикий гусь.

Петух поначалу испугался – не ястреб ли? Втянул голову в шею, повернулся, одним глазом глянул на небо и снова принял маршальскую осанку.

– Хутор называется Малополье. Малополье. Он и в прошлом году так назывался. И в прошлом году тоже!

Хутора в Сконе, как правило, называли по имени хозяина, но петухи этот обычай не признавали. Вместо того чтобы ответить, как полагается: хутор, мол, Пера Матссона или Улы Буссона, – петухи сами придумывали более подходящее, с их точки зрения, название. Те, кто жил на небогатых хуторах или у арендаторов, кричали: Бессемянное! А совсем нищие горько кукарекали: Маложуево!

Большие хутора, те, что побогаче, петухи переименовывали в Урожайное, Яйцегорье или Денежное.

А в господских усадьбах петухи были слишком горды, чтобы придумывать своим роскошным жилищам дурацкие клички. Один выгнул шею и закукарекал так, будто хотел, чтобы его услышали на солнце:

– Это усадьба Дюбека! И в прошлом году была усадьба Дюбека!

А другой петух постарался взять тоном выше:

– Лебяжье! Странно, что не знаете. Все, кто поумнее, знают: Лебяжье. И в прошлом году было Лебяжье!

Удивительно: стая не летела целеустремленно в одном направлении – на север, и только на север. Гуси делали круги над Южной равниной, залетали то туда, то сюда, заглядывали чуть не на каждый хутор. Словно рады были повидать друзей и знакомых.

Стая подлетела к странному месту: несколько больших кирпичных строений с высоченными дымовыми трубами, а вокруг лепятся маленькие домики.

– Юрдберга! Сахарный завод Юрдберга! – орали петухи. – Сахарный завод Юрдберга! Как и в прошлом году!

Мальчик вздрогнул так, что чуть не свалился.

Как же он не узнал! Это же совсем недалеко от их хутора, в прошлом году он даже работал на этом сахарном заводе помощником сторожа. С высоты все выглядит совершенно по-иному.

И подумать только! Óса[4] и малыш Мате… Они тогда очень подружились. Оса, как и он, пасла гусей. Интересно, что бы она сказала, если бы увидела, как он летит на гусе.

Мальчик долго оглядывался на Юрдбергу, пока завод не скрылся из виду. Стая пролетела над железнодорожной станцией в Сведале и озером Скабер, потом вернулись к большому монастырю в Берринге. За один-единственный день он узнал Сконе лучше, чем за всю свою жизнь.

Настоящее веселье начиналось, когда дикие гуси замечали домашних собратьев. Тут же снижались и начинали гоготать:

– Пора в горы! Летите с нами! Летите с нами!

Но домашние отвечали:

– Во всей стране зима. Во всей стране зима. Вы поторопились. Возвращайтесь на юг!

Дикие гуси делали круги над ними и кричали:

– Летите с нами! Мы научим вас летать! И плавать!

Гуси спустились еще ниже, так что крылья чуть не задели землю, и тут же вертикально взмыли в небо, как будто их что-то испугало.

– Га! Га! Га! – хохотали они. – Это никакие не гуси! Это не гуси! Это овцы!

С высоты они приняли овец за домашних гусей. Неудивительно, что овцы обиделись. Им предлагают летать! Какое бесстыдство! И плавать!

– Чтоб вас всех перестреляли! – гневно заблеял баран. – Всех до одного! Хорошо бы еще в прошлом году!

Мальчуган умирал со смеху, слыша эту перебранку.

Вдруг вспомнил, в каком отчаянном положении он сам, заплакал, но тут же засмеялся опять – в который раз за этот день!

Он любил бегать, и бегал очень быстро, но никогда в жизни ему не приходилось передвигаться с такой скоростью, как сейчас.

Даже на высоте пахло стряхнувшей зимние оковы землей и немного смолой. Как замечательно, как свежо, как свободно и легко здесь, в воздухе!

Никогда, никогда он даже мечтать не мог, чтобы лететь так высоко над землей. Как будто он улетал от всех горестей и хлопот. Любых горестей и любых хлопот, какие только можно себе представить.

Большого белого гуся, отважившегося улететь со стаей диких собратьев, буквально распирало от гордости. Подумать только – он летел наравне с дикими родственниками над огромной Южной равниной, мало того, с удовольствием дразнил домашних птиц.

Наравне-то наравне, но все же не совсем наравне. Как бы ни был он горд и счастлив, в середине дня начал уставать. Пытался дышать глубже, чаще взмахивал крыльями, но постепенно отставал все больше.

Гуси, когда они летят своим красивым клином, смотрят вперед. Поэтому первым заметил непорядок последний гусь в шеренге:

– Акка с Кебнекайсе! Акка с Кебнекайсе!

– Что тебе? – спросила летевшая во главе стаи гусыня.

– Акка с Кебнекайсе! Белый отстает!

– Передай ему: лететь быстро легче, чем лететь медленно, – не оборачиваясь, крикнула предводительница.

Белый гусь попробовал последовать ее совету, и это отняло у него последние силы. Он опустился почти к земле, к аккуратно постриженным кустам ракитника на меже между наделами.

– Акка, Акка, Акка с Кебнекайсе! – уже несколько гусей заметили, как тяжело приходится белому.

– Что вам теперь нужно?

– Белый совсем опустился! Он опустился! Он почти сел!

– Передайте ему: лететь высоко легче, чем лететь низко, – крикнула гусыня, не снижая скорости.

Домашний гусь попробовал подняться повыше, но тут, на высоте, у него перехватило дыхание.

– Акка, Акка!

– Оставьте меня в покое! – раздраженно огрызнулась предводительница.

– Белый падает! Белый падает!

– Если не может лететь с нами, пусть возвращается домой!

Она по-прежнему вела стаю, не снижая скорости и не оглядываясь.

– Ах, так! – возмутился домашний гусь.

Только сейчас он понял, что дикие гуси вовсе не собирались брать его с собой в Лапландию. Они просто-напросто решили над ним подшутить!

И разозлился на себя так, что защелкал клювом. Неужели он такой слабак? Если бы у него осталась хоть капля сил, он бы показал этим бродягам, что и домашние гуси кое на что годятся. И самое обидное – стаю вела сама Акка с Кебнекайсе! Даже на хуторе гуси обсуждали эту знаменитую гусыню. Вроде бы ей не меньше ста лет, и у нее такая слава, что дикие гуси со всей Швеции только и стремятся попасть в ее стаю. И еще говорили: никто так не презирает домашних гусей, как стая Акки с Кебнекайсе. И конечно же именно ей он хотел доказать, что домашние ничем не хуже. А сейчас отставал все больше и размышлял, не вернуться ли ему и в самом деле домой.

И тут коротышка, сидевший у него на спине, вдруг подал голос:

– Мортен, милый, ты же понимаешь, что не долетишь до Лапландии. Ты же никогда раньше не летал! Может, повернешь, пока не поздно?

«Этот вредный мальчишка будет меня учить! – разозлился гусь. – Он намекает, что мне слабо с ними тягаться! Еще посмотрим!»

Больше всего его оскорбило, что его назвали Мортеном. На каждом хуторе в Сконе выбирают самого лучшего гуся и называют Мортеном. Ничего хорошего. Это значит, что его зарежут и съедят в день святого Мортена, которого когда-то гуси якобы выдали своим гоготаньем. Каждый год в ноябре в честь этого святого Мортена едят жареного гуся. В Дании, кажется, тоже существует этот отвратительный обычай. То ли выдали гуси Мортена, то ли не выдали – еще вопрос. А вот о том, что гуси спасли Рим, никто и не вспоминает.

– Скажешь еще слово – полетишь вверх тормашками в первую попавшуюся лужу! – свирепо прошипел гусь.

Ярость прибавила ему сил, он встряхнулся, взмахнул крыльями и полетел наравне с остальными.

Долго он все равно бы не выдержал. Но, на его счастье, солнце начало быстро садиться, а ночью гуси не летают. Не успел Белый оглянуться, как стая, сделав несколько кругов, уже расположилась на берегу озера Вомбшён.