Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции - Страница 25

А гусям опять предстоял ночной полет. Луна, к счастью, пока стояла высоко, и Акке не составило труда разыскать еще одно местечко – из тех, что она присматривала годами, совершая свои нелегкие перелеты с юга на север и с севера на юг. Гуси некоторое время летели, не отрываясь от черно поблескивающей реки с белыми кружевами порогов, потом сделали несколько кругов над Юпадальской усадьбой и взяли еще немного южней, туда, где расположилась знаменитая водолечебница Роннебю. Популярная водолечебница с купальнями, большими гостиницами и маленькими, изящными домиками для приезжающих «на воды» горожан.

Всем перелетным птицам известно, что в это время года в водолечебнице никого нет. И не одна стая выбирала для ночлега ее пустующие веранды и террасы.

Гуси покружились немного, нашли подходящий балкон и через несколько секунд уже крепко спали.

Но не мальчик. После бурных событий этой ночи сна не было ни в одном глазу.

Он даже не залез, как всегда, Белому под крыло.

Балкон открывался на юг, с видом на море. Здесь море встречалось с землей, и эта встреча удалась.

Дело в том, что суша и море могут встречаться по-разному. Во многих местах суша предлагает морю плоские, кочковатые равнины, на которое море сразу наносит песчаные сугробы и дюны. Словно бы земля и море настолько не любят друг друга, что при встрече нарочно стараются проявить себя с самой худшей стороны.

Или, скажем, земля встречает море каменными бастионами. А море обижается на такой прием, швыряет на эти бастионы пенные валы, ревет и неистовствует, точно собирается разрушить укрепления и взять их штурмом.

Но бывает и по-другому, как, например, здесь, в Блекинге. Земля приветливо расступилась холмами, мысками и островами. И море в ответ разделилось на фьорды и проливы; они будто обнимают друг друга. И кажется, что именно здесь, в Блекинге, море и земля встретились, к взаимному удовольствию.

Можно понять. Сами подумайте: море… огромное, пустынное, ему нечем заняться, кроме как бесконечно катить гигантские серые валы. Вот оно подходит к земле, видит первые шхеры, первые острова и бросается на них, смывает всю зелень, смывает вообще все, что попадется, пока острова не станут такими же голыми и серыми, как оно само. Все-таки развлечение. Со вторым рядом происходит то же самое. И с третьим – острова выглядят так, точно по ним прошлась банда разбойников. Ничего не оставлено. Но островов все больше и больше, они совсем крошечные… и море понимает, что земля выслала ему навстречу малых детей. Просят пощады. И волны делаются пологими, штормы стихают, траве и кустам дозволено расти в расщелинах и на склонах. В конце концов море, будто устав от собственного величия, становится спокойным и ласковым. Даже малыши решаются лезть в воду. Море, должно быть, само себя не узнает – таким оно стало светлым и приветливым.

А теперь подумайте о земле, или, как ее называет ворон Батаки, суше. Однообразная, скучная… плоские поля, между полями кое-где березовые рощи или лесополосы. Может показаться, что у земли и других мыслей-то нет, кроме как о репе, картошке и овсе. Ну, еще о соснах и елях. И вдруг неведомо откуда является морской залив и режет это все пополам. Суша не особенно по этому поводу огорчается – подумаешь, обсажу березой и ольхой. Что я, озер не видала? Потом является другой залив. И с другим та же песня – ольха, березы. Ива кое-где. Беда небольшая. Что с водой церемониться?

Но фьорды становятся все шире и длиннее, рассекают поля и леса, и суше уже трудно делать вид, что она этого не замечает.

– Уж не само ли море сюда явилось? – наконец догадывается суша. – С морем совсем другой разговор!

И начинает срочно прихорашиваться, примерять венки из полевых цветов, запускать ручейки и родники. Вместо мрачных сосен и елей появляются дубы, липы и каштаны. Равнодушная ко всему суша постепенно превращается в прекрасный парк, каких нет даже в королевских дворцах. И когда она в таком виде является на встречу с морем, она тоже, как и море, не узнает саму себя.

Конечно, сейчас всего этого не увидишь, надо дождаться лета, но мальчуган все равно не мог не почувствовать, как мягка и дружелюбна окружающая его ночь. И ему было совсем не страшно.

Он потянулся и хотел было залезть под крыло Белого, но вдруг услышал снизу леденящий душу вой. Мальчик подошел к краю. На поляне, прямо под балконом, стоял лис. Шкура его в таинственном лунном свете казалось серебряной.

Он не отказался от преследования. Он бежал очень долго, из последних сил догнал стаю и сразу понял, что до гусей ему опять не дотянуться. И завыл – от злости, обиды и разочарования.

Вид у него был такой, будто он поет серенаду.

Мальчик спрятался за балясиной.

От такого воя проснулась и Акка, она всегда спала очень чутко. Акка не видела лиса: у гусей почти нет ночного зрения, – но узнала его по голосу:

– Это ты, Смирре, бродишь по ночам? Не спится?

– Да, – пролаял Смирре, – это я. Хотел только спросить: как вам, гусям, показалась сегодняшняя ночка?

– Ты хочешь сказать, что это ты подослал куницу и выдру?

– Именно это я и хочу сказать. Вы поиграли со мной в гусиные игры, ладно. Теперь я поиграю с вами в лисьи. И не оставлю вас в покое, пока хоть один останется в живых, даже если ради этого придется пробежать всю страну.

– Смирре, а тебе никогда не приходило в голову, что это не очень уж достойно: тебе, знаменитому лису, с острыми зубами и когтями, преследовать беззащитных гусей?

Смирре послышался испуг в голосе старой гусыни, и он быстро произнес:

– Знаешь, Акка, если ты бросишь мне этого негодяя Тумметота, который у меня как кость в горле, мы заключим мир. И я обещаю оставить и тебя, и твою стаю в покое.

– Тумметота? Тумметота ты не получишь, Смирре. Потому что не только я, но и каждый в моей стае, от самого молодого до самого старого, готов ради него пожертвовать жизнью.

– Ну, что ж, если он вам так дорог… Единственное, что могу обещать, начну с него.

Акка не ответила.

Смирре еще пару раз провыл что-то тоскливое и ушел, чтобы не показаться смешным.

Мальчик все слышал. Он попробовал заснуть, но не смог.

На этот раз вовсе не страх не давал ему спать. Он даже подумать не мог, что когда-нибудь услышит что-то подобное. Кто-то готов ради него пожертвовать жизнью!

И с этого возвышенного момента мы уже не можем уверенно повторить то, что как-то сказали про Нильса Хольгерссона: этот мальчик никого не любит и никто ему не дорог. В этот момент в нем что-то изменилось.

Суббота, 2 апреля

В Карлскруне настал вечер, и опять, как и накануне, луна налилась полным светом еще до того, как окончательно стемнело. Все было тихо и спокойно, хотя опять целый день шел дождь и дул штормовой ветер. Люди, наверное, решили, что это надолго, и попрятались в дома. На улицах тихо и пусто.

Как раз в этот час к городу подлетела стая Акки с Кебнекайсе – Акка искала место для ночлега в архипелаге. На суше они оставаться не могли – их неотступно преследовал лис Смирре.

Мальчик, как всегда, летел на Белом и смотрел на открывшийся внизу архипелаг. Небо над ними уже не голубело, как днем, оно изменило цвет и стало похожим на огромный купол бледно-зеленого стекла. Море тоже перекрасилось – стало молочно-белым и будто светилось изнутри, а по нему медленно катились белые волны с ажурной серебряной опушкой. Только у горизонта, там, где только что исчезло солнце, на воде догорала глянцевая, четко очерченная золотая полоса. Бесчисленные острова казались черными. Неважно, большие или маленькие, покрытые лугами или скалистые, они совершенно одинаково чернели на фоне моря. Даже дома, церкви и мельницы, которые он привык видеть белыми или красными, высились черными силуэтами на фоне холодного бирюзового неба. Ему показалось, что, пока они летели, землю подменили. И если они сейчас приземлятся, перед ними откроется совершенно иной мир.