Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции - Страница 21
Утром, когда был назначен отлет, ничто не предвещало непогоды. В раз и навсегда заведенном порядке, с Аккой с Кебнекайсе во главе, гуси стройно поднялись в воздух двумя расходящимися шеренгами.
На этот раз у них не было времени подтрунивать над домашними собратьями на проплывающих внизу хуторах. Но поскольку гусям трудно лететь молча, они то и дело обменивались короткими репликами, якобы для поддержания порядка в строю: «Где ты? – Я тут. А ты где? – И я тут».
Никакой необходимости в этом не было: все и так знали свое место в клине. Выкрики прерывались только для того, чтобы показать Белому, как новичку, приметные ориентиры на земле. Суровые холмы, крупные поместья, шпиль церкви в Кристианстаде, королевская усадьба на узком перешейке между озерами.
Полет был довольно однообразным. И мальчика даже немного развлекло, когда небо начали заволакивать тучи. Раньше, когда он смотрел на тучи из окна дома или со двора, они вовсе не казались ему интересными – что там может быть интересного, серые и скучные! Но оказывается, если лететь среди туч, они выглядят совсем по-другому. Тучи похожи на огромные телеги, груженные ворохами серых бурдюков, наваленных друг на друга так, что непонятно, как они не падают с этих бесформенных старых телег. Другие телеги загружены бочками, такими огромными, что могли бы вместить целое озеро. И когда телеги собрались все вместе, когда во всем небе не осталось ни единого просвета, тучи, как по команде, начали лить на землю воду – из бурдюков и бочек, из тазов и бутылок, из мисок и кастрюль.
И в ту же секунду, как первые дождевые капли мягко упали в уже собравшуюся на земле пыль, из рощ и с полей послышался радостный вопль птичьей мелочи.
– Наконец-то дождь! Наконец-то первый весенний дождь! Какая же весна без дождя! Дождь – это цветы и зеленые листья, дождь – это червяки и насекомые! Червяки и насекомые! Можно ли вообразить что-то вкуснее и питательнее! – на все лады распевали птички.
Странно, но и дикие гуси были рады дождю. Впрочем, почему странно? Ничего странного. Дождь разбудит спящие в земле корешки, они дадут первые побеги; дождь размоет надоевший всем лед на озерах. Гуси вдруг забыли свою вечную серьезность в полете, перестали повторять бесконечное «Где ты? – Я тут» и начали вместо этого бестолково и нечленораздельно выкрикивать что-то радостнонепонятное.
Они словно забыли, с кем можно разговаривать, а с кем говори не говори – все равно не поймет. Пролетая над картофельной плантацией, которых так много в окрестностях Кристианстада, с полной серьезностью обратились к картошке:
– Пора просыпаться, вы, клубни несчастные! Хватит лениться, деревенщина! Ничего, дождик вас разбудит! Дождик вас разбудит!
И даже сделали круг над полем, будто дожидаясь ответа.
Но картошка загадочно молчала.
А завидев людей, торопящихся укрыться от дождя, они кричали:
– Куда вы торопитесь? Куда вы торопитесь? Неужели не видите, как с неба сыплются караваи и лепешки, караваи и лепешки!
Огромная, разбухшая туча летела вместе с гусями на север, не отставая и не обгоняя. Гуси даже вообразили, что это именно они запряглись в эту тучу и волокут ее за собой, и ужасно этим гордились.
Пролетая над очередным хутором, они кричали наперебой:
– Мы везем вам подснежники, посмотрите, какой груз у нас за спиной! Мы везем вам розы, яблоневый цвет и вишневые почки! Вишневые почки! Мы везем вам горох и фасоль, репу и капусту! Не ленитесь! И капусту! Не ленитесь!
Так они и радовались, пока не поняли, что дождь зарядил всерьез и надолго – скорее всего, на весь день. И начали понемногу скисать.
– Неужели вам не хватит? Неужели вам не хватит? – упрекали они березовые рощи на берегу озера.
Небо постепенно сделалось совершенно серым, уже невозможно стало различить отдельные дождевые облака. Никаких телег с бурдюками – все небо, как одна огромная, бескрайняя туча. Дождь тоже усилился, капли колотили по крыльям и проникали под плотно прилаженное, смазанное специальным жиром оперение. Земли почти не было видно, ее скрывала похожая на дым или облако пыли завеса разбивающихся вдребезги дождевых капель. Ничего не различить, все слилось воедино: горы, озера и леса. Слилось воедино и исчезло. Мальчику стало не по себе: вот кончится дождь, а под нами откроется совсем другая страна, вовсе не та, куда мы летим.
Ничего хорошего он уже не ждал; летели все медленнее, веселые крики смолкли, ему становилось холодней и холодней, зуб на зуб не попадал.
Но он старался не падать духом – и не падал. Во всяком случае, в полете. И во второй половине дня тоже не унывал, даже когда гуси приземлились у чахлой сосенки посреди огромного болота. Здесь было холодно и сыро, почти все кочки покрыты задержавшимся снегом, а те, что уже освободились от зимнего покрова, уныло и одиноко торчали из луж талой воды, покрытые, как шерстью, мокрой прошлогодней травой.
Ничего страшного, подбодрил себя мальчуган. Отправился на поиски клюквы и подмерзшей брусники и даже крикнул на всякий случай:
– Ничего страшного.
Но потом наступил вечер. На землю опустился непроглядный мрак, такой плотный, что даже он, с его вновь обретенным ночным зрением, не мог ничего различить. Темень – хоть глаз выколи. Не просто темень. Эта темень была жуткой и угрожающей.
Он залез под крыло Белого, но за день настолько промок и продрог, что не мог уснуть. Постепенно темнота наполнилась стонами и шорохами, ему то и дело чудились чьи-то крадущиеся шаги. Мальчика охватил такой ужас, что он чуть не заплакал от отчаяния. Если он сейчас же не отправится на поиски домашнего очага, где пылает камин, где светло и уютно, он просто умрет от страха.
Один-то разочек можно на такое решиться? Они же не съедят меня, люди на этих хуторах! Посидеть у камина, а если повезет, раздобыть хоть чуть-чуть нормальной, человеческой пищи. Только на одну ночь! Погреюсь и вернусь к стае еще до рассвета.
Он вылез из-под крыла и соскользнул на землю.
Белый даже не проснулся, не говоря уж об остальных, настолько тихо и незаметно проделал мальчик этот маневр.
Куда их занесло? Где они? В каком уголке огромной страны? Все еще в Сконе? Или уже в Смоланде или Блекинге?[10] Он понятия не имел. Но еще до того, как стая приземлилась на этом тоскливом болоте, мальчик приметил большую деревню неподалеку. Туда и направился.
Почти сразу он наткнулся на проезжую дорогу. И вскоре уже стоял на усаженной деревьями деревенской улице.
Судя по большой, красивой церкви, приход богатый. Такие деревни встречаются на севере, но для сконской равнины необычны. В Сконе люди предпочитают селиться хуторами.
Деревянные дома. Застрехи и наличники изукрашены резьбой, застекленные веранды тут и там щеголяют мозаичными вставками из цветного стекла, как в витражах старинных церквей. Стены светло-желтые, двери и наличники окон синие, зеленые, а кое-где даже выкрашены знаменитой фалунской красной краской, которая по мере продвижения на север попадается все чаще и чаще. В Центральной Швеции чуть не все дома выкрашены этой краской.
Мальчуган рассматривал дома и слышал доносящиеся оттуда смех и разговоры. Слов он не разбирал. Вдруг ему пришло в голову, что он никогда не ценил этого счастья – слышать человеческие голоса.
«Интересно, что они скажут, если я постучусь и попрошусь погреться?..»
Собственно, за этим он и пришел, но как только увидел освещенные окна, ночных страхов как не бывало. Наоборот, поблизости от людей он чувствовал себя в полной безопасности.
Надо сначала осмотреться. Нечего стучаться в первый попавшийся дом, еще нарвешься на кого-нибудь… вроде меня, подумал он, и ему стало так стыдно, что его даже передернуло. Не от холода, а от стыда и досады. Вдруг найдется такой же, как он, и начнет ловить гнома сачком.
На фасаде одного из домов хозяева соорудили балкон. И как раз в ту секунду, когда мальчик проходил мимо, двери балкона открылись и сквозь узорчатые гардины на улицу полился теплый абрикосовый свет.