Удар иглы - Страница 69
– Совершенно верно! Но, если ты помнишь, был и другой мудрец Ибн-Рошд, который сумел переспорить многих собратьев по перу. Он обосновал превосходство разума над верой и доказал не правомочность богословов заниматься философскими проблемами.
– За что и был навечно проклят мусульманской, а заодно и вашей, христианской, религиозной мыслью! А его учение до сих пор искореняется огнем и мечом!
– Значит, Ибн-Рошд был прав, когда призывал философов не разглашать свои учения перед «широкой публикой», прозревая то, что слишком большие знания могут разрушить религиозные убеждения и повредить здоровью и самой жизни их носителям.
Сираскир помолчал, обдумывая мой ответ, а затем спросил:
– Так что же я могу сделать для тебя, скажи.
– Сдать крепость русским без боя, – тихо проговорил я.
– Что?! Да как ты смеешь просить меня об этом?! Никогда не бывать такому святотатству, скорее небо обрушится в Дунай, чем я сдам Измаил!
– Этого и добиваются слуги дьявола, – проговорил я. – Они желают истребить и турок, и русских под стенами твоей крепости. Так зачем же исполнять их прихоти и потакать их злобным начинаниям?
– Мы с тобой, неверный, по-разному понимаем деяния, как ты назвал, «врага рода человеческого». Мы, мусульмане, считаем, что все в этом подлунном мире есть промысел Аллаха. Плохое и хорошее. Как я могу перечить воле Аллаха? Нет, я никогда не сдам Измаил, не говори мне больше об этом! Не порть последние часы своей жизни. Об этом все. Теперь другое. Скажи, тебе по нраву вот эта девушка? Да? Тогда она твоя. На эту ночь. И знай, что на рассвете тебя расстреляют. Это все, что я могу для тебя сделать.
Меня оставили наедине с красоткой, которую я страстно возжелал, а до рассвета оставалось еще целых два часа!
Красавица измучила меня настолько, что я и сам не заметил, как заснул. По-видимому, сказалось и то, что до этой ночи пришлось мне многое увидеть и пережить. А как известно (у всякого человека есть свой предел возможностей, выше которого не прыгнешь.
Проснулся я уже тогда, когда рядом со мной на ложе любви никого не было. Мое время вышло, с ним кончалась и жизнь…
Глянув в окно, я убедился, что рассвет уже наступил, и подивился тому, что за мной никто не приходит. И тут только до моего все еще затуманенного сном сознания дошло, что разбудил меня нескончаемый и непрерывный грохот канонады и разрывы артиллерийских снарядов в саду. За дверью раздалась гортанная команда, которая мне все разом объяснила: «Неверные пошли на приступ… Все на стены! Так повелел пресветлый паша!»
«Пора искать пути к спасению! – подумалось мне. Быстро одевшись, я бросился к двери, но за нею послышались отдаленное бряцанье оружия и топот приближающихся шагов. – Сераскир верен своему слову! Это идут за мной, чтобы отвести на казнь…»
Я подбежал к окну, но оно было слишком узким для меня. В самый последний момент, перед тем, как двери распахнулись, я неожиданно для себя подскочил к одной из уходящих к потолку мраморных колонн. Отчаяние придало мне силы, и я каким-то чудом сумел вскарабкаться наверх, где и устроился, усевшись на металлических цепях, поддерживающих огромные светильники. Тут-то в опочивальню и ворвались обозленные тургаузы. В первый момент они остолбенело взирали на пустое ложе, а потом принялись топтать и крушить все, что им подвертывалось под руку. Обстановка «алькова» была уничтожена мгновенно, но это не успокоило палачей. Несолоно хлебавши, они бросились разыскивать меня в других помещениях. Теперь настало время попытаться ускользнуть из западни. Двери остались распахнутыми, охраны на месте не оказалось…
Выбравшись в сад, я сразу же заметил высокие тюрбаны стражников у единственного входа в палаццо. Туда мне путь был заказан. Недолго думая, я обежал дворец и, очутившись с тыльной его стороны, огляделся. Совсем рядом рябила от утреннего ветерка поверхность зеленевшего пруда. Зябко поводя плечами, я вошел в воду и поплыл к противоположному берегу. Через пять минут я уже ощутил ногами дно и вышел из воды.
Удивительно, но многочисленные купания в холодной воде за последние дни не привели меня к простуде, а лишь родили во мне стойкое отвращение ко всякому холоду вообще. Я с удовольствием представил, что, когда все кончится, стану бесстыдно изнежен и привередлив. Жар очага, теплое вино, ох как это здорово!… Но мечты, мечты… Сейчас я был мокр, меня бил озноб, и я опять должен был скрываться, бежать. Но куда? Думал я над этим вопросом недолго. Единственный путь к спасению – подземный ход около кладбища. При моей зрительной памяти найти туда дорогу не составит труда.
Город был охвачен паникой. Воины и мирные жители метались по улочкам от падающих неумолимо и жестоко пушечных ядер. Убогие домишки разлетались, поднимая столбы пыли, пылали пожары. Крики, женские причитания, стоны раненых дополняли общую картину хаоса и ужаса. Мне стало совсем дурно. В этот момент будто молния пронзила меня – четко и ясно осознал я дьявольскую суть войны. Мне даже померещилось недоброе, всепроницающее око над крепостью, наслаждающееся плодами трудов своих не праведных.
– Будь ты проклят! – Я поднялся во весь рост и погрозил кому-то кулаком.
Мне показалось, что в ответ я слышу дьявольский хохот. Но это, конечно же, был рев орудий, слившийся с криками идущих на приступ войск.
Между тем нельзя было терять ни секунды. Мало того, что за мной могла быть снаряжена погоня, вдобавок к этому в суматохе я мог пасть как от рук турок, так и русских. Ибо и те и другие с равным успехом могли принять меня, человека странного вида, за врага.
Бежал я сломя голову, и, хотя дыхание перехватывало, а сердце выскакивало из груди, я все-таки почувствовал опасность и успел упасть на землю и прикрыть голову руками. Рядом со мной взорвался пороховой склад, и я едва не был погребен под обломками рухнувшего дома…
Вот и мечеть со снесенным ядром полумесяцем, кладбище. Здесь было пусто, и место оказалось спрятанным от любопытных глаз. Я прислонился к надгробью и попытался отдышаться. Спасен! Еще немного – и весь этот кошмар останется позади. Потом будут долгие объяснения с начальством, удивление, недоверие, усмешки за спиной – мол, инженер с ума спятил. Главное, я выберусь отсюда…
Я успел нырнуть за надгробье и поэтому остался незамеченным. Спасло меня все то же чутье на опасность и чувство самосохранения, пробудившееся в полной мере за последние дни. Две фигуры появились со стороны подземного хода. Я с ужасом понял, что эти двое – мои «заклятые друзья», которых мне хотелось сейчас видеть меньше всего. Кривоногий барон и лже-Никитин, облаченные в одеяния янычар; за их поясами торчали ятаганы. Лица их были хмурыми и даже злыми. Они остановились в нескольких метрах от надгробия, за которым прятался человек, доставивший им столько неприятностей…
До меня доносились лишь обрывки фраз, и я не мог составить себе четкое представление о предмете их разговора.
Неожиданно лже-Никитин гордо выпрямился и громко произнес:
– Ты уже совершил страшный проступок – непослушание. Я не волен решать это, но Мудрые в таких случаях непреклонны – ты призываешь к себе смерть. Серую смерть. Слышало ней? Конечно, слышал, но чтобы понять что ЭТО, нужно расстаться со своей бренной оболочкой. Ха, я не завидую тебе, Массаус! Мне тебя даже жаль.
– Магистр, твой ум слишком узок для порученного тебе задания. В случае удачи я войду во вторые врата. Я все продумал, брат, и в дураках можешь оказаться ты.
– О, Массаус, если бы твои познания о вещах скрытых равнялись твоей самоуверенности, тебе не было бы равных. Но… ты умрешь, если сделаешь то, что вознамерился. Умрешь и уйдешь в большой, тяжкий путь серой смерти.
– Не грози попусту.
– Я помешаю тебе сделать то, что ты задумал, Массаус. А о вторых вратах забудь. Они не для тебя.
Мне показалось, что барон ввергнут в сомнения и готов идти на попятную. Он о чем-то напряженно размышлял, а потом отпрянул и, пораженный какой-то своей мыслью, воскликнул: