Удар гильотины - Страница 8

– Всегда буду обедать только здесь, – сказал Манн. – Умер господин Койпер именно от сердца, это медицинский факт.

– Но вы только что сказали…

– Не только что. Двадцать минут назад.

– И пока ели рыбу, успели передумать?

– Скажите, Питер… Я могу вас так называть?

– Да, разумеется, – пожал плечами Кейсер.

– Скажите мне, Питер… Вы давно знакомы с Койпером?

– Лет пятнадцать.

– Он был хорошим художником?

Кейсер поднял на детектива удивленный взгляд.

– Да, безусловно, – сказал он. – Вы считаете иначе?

– Я не большой знаток живописи, – покачал головой Манн. – Если говорить правду, я в ней вообще ничего не понимаю. Если вы мне покажете неизвестные картины Рембрандта и Рубенса, я не смогу определить, кто из них автор.

– Тогда я не понимаю, – пробормотал Кейсер, – почему вы хотите говорить об Альберте, если… А, вот оно что! Вас наняли. Ну конечно! Как я сразу не догадался? Детектив. Я почему-то решил, что Альбертом вы заинтересовались не в силу своей профессии, а потому что… Любить искусство может кто угодно, верно? Детектив – человек, почему бы ему в нерабочее время… А вы… А на самом деле… Вот оно что…

Кейсер щелкнул пальцами, подскочил мальчик-официант, типограф что-то быстро сказал ему по-арабски, мальчик ответил, купюра, достоинства которой Манн не успел разглядеть, перекочевала из кошелька Кейсера в ладонь официанта, и тот исчез, будто надел шапку-невидимку.

– Извините, – сказал Кейсер, вставая. – Я совсем забыл, у меня много дел, пора ехать. Подвезти не предлагаю, еду за город. Всего хорошего, рад был познакомиться.

Манн доел рыбу в одиночестве, допил пиво, подозвал официанта и протянул ему двадцать гульденов.

– Другой господин заплатил за все, – мальчик не стал брать деньги, даже отступил на шаг, чтобы не предаться соблазну.

– Другой господин… – протянул Манн. – Ты его знаешь? Он здесь часто бывает?

Мальчишка, не искушенный в жизненных сложностях и не знавший еще, что не на каждый вопрос клиента нужно давать правдивый ответ, сказал:

– Часто, да. Раза четыре в неделю. Не по субботам и воскресеньям.

– Днем или вечером?

– Днем, господин. В обед.

– Очень хорошо, – Манн вложил купюру в ладонь мальчика. – Бери, я знаю, что мой друг уже заплатил. Это тебе.

– Спасибо, господин…

Вряд ли Кейсер имеет какое-то отношение к смерти Койпера, – думал Манн, выезжая к каналу Херенграахт. Ехал он в сторону своего офиса, но не уверен был, что доедет: надеялся, что его посетит какая-нибудь здравая мысль, и тогда он повернет в ту сторону, куда эта мысль его направит.

Кейсер готов был говорить о Койпере и его смерти с людьми искусства или даже с детективом, если детектив, как прочие смертные, увлекается живописью. А с детективом, расследующим дело о смерти художника, Кейсер говорить не пожелал. Есть что скрывать? Вряд ли, тогда типограф просто не подошел бы к Манну. А если скрывать ему нечего, почему он поторопился уйти? Ответ вроде бы очевиден: боится, что каким-либо образом всплывет дело семилетней давности.

Да? Дело давно забыто, никто – ни полиция, ни страховая компания – семь лет о нем не напоминал. Художник умер своей смертью. С чего Кейсеру бояться расследования?

Втиснув машину между двумя грузовичками, каждый из которых казался более пригодным для перевозки игрушек, чем для чего-то более громоздкого, детектив поднялся по ступенькам к знакомой коричневой двери с медной табличкой: «Тиль Манн. Частные расследования». Никакая здравая мысль в голову не пришла – возможно, просто не успела, здравые мысли ужасно медлительны, – значит, придется войти и заняться текучкой, разбираться в трех бракоразводных процессах, думать о которых Манну сейчас не хотелось, а Эльза, конечно, сразу подсунет ему на подпись платежные ведомости…

– Я поговорила с Далией, – сказала Эльза, как только Манн появился в дверях. – Вы знаете Далию Кадмон? Нет? Это секретарша Андреа Баклендера.

– Баклендер? Знакомая фамилия. Магазин «Рико» на Альбертграахт?

– Нет, тот Генрих, а не Андреа. Этот Баклендер – хозяин типографии, в которой печатают «Таг», «Вокс», самые популярные журналы и газеты в Голландии. Огромное производство…

– Не чета Кейсеровскому, – кивнул Манн. – Художественные альбомы он тоже выпускает?

– Художественные… Не знаю. Выяснить?

– Потом. Рассказывай дальше.

– Далия говорит, что ее хозяин на прошлой неделе обедал с Кейсером. Она сама передавала приглашение.

– Баклендера – Кейсеру?

– Нет, Кейсера – Баклендеру. Кейсер позвонил, просил соединить с хозяином, Далия, естественно, спросила, по какому вопросу, тот сказал, что есть очень выгодное дело, которое он хотел бы обсудить. Далия передала хозяину, тот сам говорить с Кейсером отказался, так они и договаривались – через Далию.

– Значит, она в курсе – где, когда…

– И даже более того: она записала все телефоны господина Кейсера, его домашний адрес…

– Это еще зачем?

– Вдруг телефоны будут отключены, а господин Баклендер захочет сообщить об отказе от встречи? Нужно предусмотреть все варианты.

– Похвально!

– И адрес типографии господина Кейсера, – закончила Эльза.

– Потрясающе, – с искренним восхищением сказал Манн. – Не знаю, что я бы делал без тебя и особенно – без твоих подруг.

– Вам принести кофе? – потупив взгляд, спросила Эльза.

– Принеси, – кивнул детектив. – И информацию по Койперу.

– Да вот она, – показала Эльза на лежавший сверху листок.

Проживал Кейсер в районе Стотервард – неплохое место, пруды, зеленые дорожки. В стороне от каналов, которые, возможно, вызывали у типографа неприятные ассоциации, ведь именно на берегу канала Кейзерсграахт находилась сгоревшая типография. А может, у Кейсера была другая причина для переезда.

Эта информация могла иметь важное значение, а могла и не иметь никакого. Новая типография располагалась, естественно, не в центре города, а на промышленной окраине, в Оостзане, и это обстоятельство тоже было, скорее всего, совершенно неважно.

Пустое дело. Решительно не за что зацепиться. Нужно позвонить Ритвелду и отказаться.

Манн знал, что не сделает этого.

Посидев минуту в раздумьи, он включил компьютер и вошел в интернет. Начнем с заказчика. Христиан Ритвелд, художник, что мы по нему имеем? Двести семьдесят шесть документов, двенадцать – каталоги выставок. Около сотни документов вообще к делу не относились – какой-то другой Ритвелд, не Христиан вовсе, а Хенрик, это можно пропустить. Отправившись по одной из оставшихся ссылок, Манн неожиданно попал на сайт Амстердамского университета. Факультет философии, список студентов. Ритвелд Христиан, поступил на заочное отделение в 1994 году, совсем недавно, и четырех лет не прошло, это уже после истории с подменой картин, вот любопытно, неужели Ритвелд тогда впал в депрессию и решил с горя удариться в философские изыскания? Вряд ли, да и проучился он недолго, видимо, терпения не хватило, ушел с третьего курса, но успел получить первую степень.

Почему он ни словом не обмолвился о своей учебе? Посчитал зазорным или несущественным?

К черту. Просто я так и не представляю, с какого конца взяться за это нелепое расследование, – подумал Манн. Да, копиист умер после того, как побывал на выставке Ритвелда и увидел полотна, с которых делал копии семь лет назад. И что? Художник разглядел в смерти Койпера опасность для себя. Паранойя, беспричинный страх разоблачения. Глупости. Не естественнее ли было шантажисту начать с художника или типографа – ведь именно они слупили со страховой компании большие суммы, а не копиист. Может, шантажист об этом не знал и начал с Койпера, полагая, что получит с него больше, а когда убедился в обратном, то… Что? Убил?

Глупость. Шантажисты не убивают. Он просто поменял бы объект шантажа. И, ко всему прочему, что это за шантажист такой, который, начиная требовать деньги, не знает точно, в чем заключалась роль каждого из участников той давней аферы?