Удар гильотины - Страница 20

– Вроде бы здесь, – пробормотал Манн. – Ночью все не такое, как днем…

– Я думала, – насмешливо сказала Кристина, – что детективы, как кошки, прекрасно видят в темноте.

– Видят, конечно, – серьезно отозвался Манн, – но обычно не могут узнать, что видят. Это ведь разные процессы – видеть и понимать.

– Да уж, это точно, – Кристина выбралась из машины, хотела захлопнуть дверцу, но подумала, как громкий звук разорвет ночную тишину на две половинки, и тихо прикрыла дверцу, так что замок щелкнул едва слышно. Манн уже нажимал на кнопку звонка, глядя вверх, на третий этаж, где под крышей дома, в мастерской Ритвелда было темно, будто хозяин вовсе и не ждал гостей, а давно ушел или улегся спать.

– Он точно понял, что мы поедем именно сюда? – с беспокойством спросила Кристина минуту спустя, когда дверь осталась закрытой, а в доме не слышно было никакого движения.

– Точно, – отрезал Манн. Он давил на кнопку звонка, а потом достал телефон и набрал номер Ритвелда – с тем же успехом, точнее – без всякого успеха, поскольку ни открывать, ни отвечать на вызов художник, похоже, не собирался.

– Что будем делать? – поинтересовалась Кристина, переминаясь с ноги на ногу.

Манн отошел к дому, стоявшему напротив, и попытался разглядеть, что происходило – если что-то происходило – в мансарде Ритвелда, но там было темно, в стеклах лишь отражались уличные отсветы.

Телефон в руке Манна завибрировал, и детектив ответил на вызов прежде, чем вибрация перешла в звуковые сигналы.

– Да, – сказал он, – послушайте, господин Ритвелд, мы битый час стоим перед вашим…

– Я вас вижу, – отозвался художник. – Входите, открыто.

Дверь действительно оказалась незапертой – Манн потянул на себя ручку, и они вошли в холл, где горели два ярких бра, а сверху им кричал Ритвелд, перегнувшись через перила:

– Поднимайтесь и не бойтесь шуметь, мы в доме одни!

Манн держал Кристину за руку, она глубоко дышала, поднимаясь, ступеньки были крутыми, Манн уже был здесь утром и знал, что после последнего поворота лестница станет еще круче, он поддержал девушку, когда она покачнулась, как-то само собой получилось, что он крепко обнял ее за плечи, а сверху на них смотрел Ритвелд, и по выражению его лица легко было понять, о чем он думал.

– Криста, – сказал художник, – я столько раз приглашал вас к себе, а вы отказывались, что теперь я даже и не знаю – доставляет ли мне удовольствие ваше неожиданное появление.

– Вы не слышали, как мы звонили? – прервал Ритвелда Манн. – Вы должны были слышать.

– Входите, – сказал художник, пропуская гостей внутрь. – Я не слышал, извините. Я только что вернулся, хотел перед вашим приходом кое-что уточнить, чтобы на ваши вопросы – вы ведь пришли ко мне задать вопросы, а не назвать имя убийцы? – ответить по возможности точно.

– В доме есть другой вход? – спросил Манн, помогая Кристине сесть на пуфик, на котором сам сидел утром. Картины на мольбертах были занавешены белым полотном и создавали впечатление шести мраморных могильных памятников.

– Нет тут другого выхода, – сказал Ритвелд, усадил Манна на стул, принес маленькую скамеечку и сел на нее так, чтобы видеть и детектива, и Кристину, и чтобы они видели его в свете двух бра, висевших на противоположных стенах мастерской.

– Другого выхода вообще нет, – повторил он, придав фразе двусмысленный оттенок, не уловить который было невозможно.

– И давайте договоримся сразу, – продолжал Ритвелд, обращаясь к Манну, но глядя на Кристину, – если вы пришли к выводу, что Альберта убил я, то это глупо. Я предполагал, конечно, что такая мысль придет вам в голову, но надеялся, что вы ее отбросите сразу, как дурацкую и нелепую. Если вы на ней зациклились…

– Вы приходили к Койперу позавчера ночью? – спросил Манн. – Вас видел Кейсер.

– Нет, – помотал головой художник. – Но если Питер меня видел, то ему нужно верить, он не обманывает. Знаете, я сам хотел его спросить, но боялся, что он неправильно поймет, то есть – не поймет вообще, а вам он, видимо, сказал правду…

– Если вы признаете, что Кейсер не лжет… – продолжал Манн, потирая пальцами виски, в которых возникла и пульсировала боль, необычная для него и вдвойне неприятная из-за того, что мешала правильно оценить не только ответы художника, но и ситуацию в целом, понять, что происходило на самом деле; входя сюда, Манн это уже знал – как ему казалось, знал точно, – но теперь не был ни в чем уверен, даже в том, в чем, казалось бы, сомневаться не приходилось – лежит, черт побери, труп Койпера в холодильнике городского морга или нет?

– Если Кейсер не лжет, – морщась, повторил Манн, – то вы дали Койперу капсулы с неизвестным веществом, он проглотил содержимое и почти сразу умер. А вы бросили коробочку, из которой доставали капсулы, в мусорную корзину и…

– И – что? – с любопытством спросил Ритвелд, внимательно вглядываясь в лицо детектива и пытаясь прочесть больше того, что сказано было словами.

– И ничего, – сердито сказал Манн. – Вам лучше знать, что вы делали потом и как покинули помещение.

– Откуда мне знать, если я там не был? – удивился Ритвелд.

– Кого, в таком случае, видел Кейсер?

– Меня, наверно, – пожал плечами художник. – Вы же верите тому, что говорит Питер?

– Я никому не верю, – мрачно произнес Манн. – Есть факты. Есть улики, которые можно использовать и предъявить в суде. А есть слова. Одни слова против других слов.

– И есть ваши собственные впечатления, – тихо сказала Кристина. – Своим глазам вы верите?

– Своим глазам – не очень. Вещественным уликам – да. Главная улика лежит у меня в кармане. Вы оба, по идее, не можете знать, что это такое. На улике должны быть отпечатки пальцев. И легко узнать – чьих. Можно оставить это Мейдену – утром я отнесу улику в полицию, они проведут анализ, установят кому принадлежат отпечатки… А можно сделать это сейчас – самим. Это решающая улика. И я знаю, чьи это отпечатки.

– Чьи? – с любопытством спросила Кристина.

– Убийцы, – отрезал Манн. – Итак, хотите провести опыт или утром мне пойти в полицию?

– Господи, – раздраженно сказал художник. – Я вижу, как вам не терпится. Давайте вашу улику. Вы думаете, я убийца? Я вижу, вы так думаете. Давайте улику, и вот мой большой палец.

Манн полез в боковой карман куртки, где лежала завернутая в салфетку коробочка, обнаруженная давеча на верхней полке в кухне Койпера. Та самая коробочка, которая… которой… которую он не мог теперь нашарить и рылся в кармане, тыкая пальцем во все углы, ничего не находя и ужасаясь тому, что, дойдя уже вроде бы до окончательного вывода в расследовании, теперь оказался из-за собственной небрежности (из-за чего еще?) перед необходимостью или начать все сначала, или от всего отказаться.

– Что? – спросила Кристина, участливо наблюдая за тщетными поисками Манна и за выражением его лица – растерянным, хотя детектив старался сохранить видимую невозмутимость. – Там что-то было?

– Что-то было… – пробормотал Манн, вывернув карман наизнанку и не обнаружив в нем ничего, кроме крошечного комочка чего-то сейчас неопределимого, но к ожидаемой улике не имевшего никакого отношения.

Под пристальным взглядом художника и журналистки Манн вывернул все карманы, тщательно проверил и нашел только клочок бумаги с записанным на нем номером телефона – это был телефон клиента, чьим делом Манн занимался две недели назад, дело оказалось легким, полученный гонорар детектив давно истратил на погашение счетов, а бумажку выбросить забыл.

– Что вы искали? – спросил Ритвелд, когда, отчаявшись, Манн прекратил поиски, бросил куртку на пол и сел на стул, сложив руки на груди и переводя взгляд с Христиана на Кристину. – Что это за главная улика?

– Можно попросить кофе? – спросил Манн, ощущая в затылке давящую боль – то ли поднялось давление, то ли боль была психологической, реакция на непростительную оплошность. Где, черт возьми, он мог потерять коробочку?

– Да, конечно, – Ритвелд поднялся. – Криста, вам тоже? Какой?