Учитель вранья - Страница 3

Ну вот, теперь про погреб. Этот погреб находился в глубине двора и имел вид земляного холма с деревянной дверью. Холм порос лопухами и травой. На двери висел ржавый замок, но сама дверь была такая трухлявая, что легко снималась с косяка вместе с петлями и гвоздями. Тим однажды попробовал. В щель между досками видны были полусгнившие ступени. Они вели вниз, под землю. И там, в тёмной подземной глубине, виднелась как будто ещё одна дверь.

Раньше, когда не было холодильников, говорил папа, там хранили продукты. Потому что под землёй даже летом прохладно. Теперь погреб обветшал и грозил обвалиться. Его давно собирались убрать и засыпать. А пока не только не разрешалось заходить внутрь, но даже играть поблизости в прятки. Чтобы не провалиться, объяснил папа. Но когда его спрашивали, глубоко ли там и далеко ли вырыто под землёй, он отвечал, что сам никогда туда не заглядывал.

А Тим с Таськой иногда всё же заглядывали, хотя бы одним глазом в щель, и любили смотреть долго, пока глаз не привыкал к темноте. Тогда можно было в глубине различить не только таинственную дверь без замка, но и узоры зеленоватой плесени, и подрагивающие тени, точно кто-то, замерев, ждал, пока они перестанут смотреть.

И вот как раз сегодня вышла такая история.

Утром они поссорились. Тим проснулся позже сестры и увидел, как она наливает своему зайцу питьё из маленькой банки. На банке был наклеен рисунок: череп и скрещенные кости. Вот:

Вы бы, например, сразу догадались, что это значило: там яд. Тим готовил средство против комаров и чего только не намешал туда: соду, и соль, и акварельные краски, и кое-каких порошков из аптечки.

– Что ты делаешь, это же яд! – Он вскочил и поскорей отнял банку.

– Отдай, это мой компот! – захныкала Таська.

– Не видишь разве знак: череп и кости?

– Это не череп и кости, а груша с листиками. Это грушевый компот. Отдай!

Тим присмотрелся: ну как можно было спутать? Ведь отравиться могла.

– Несчастная, – сказал он взрослым голосом, пряча банку за спину. – На Луну бы от тебя убежал.

– А я бы от тебя на Солнце, – тут же с готовностью подхватила Таська.

– На Солнце! – усмехнулся Тим её детской глупости. – Знаешь, какое Солнце раскалённое? Сгоришь.

– А я возьму ведёрко воды.

– Ой, не могу! Ведёрко воды на целое Солнце!

– А я возьму миллион миллиметров вёдер воды. И сверху песочком присыплю!

И сама уже прыгала на одной ножке и крутилась, довольная.

Ну что было спорить с дурочкой, которая ещё не отличала миллиард от миллиметра? Лучше было позаботиться о том, куда перепрятать свои вещи.

У Тима было много всяких запасов. Во-первых, он всё время что-нибудь изобретал и придумывал. Он придумал, например, настоящий пружинный мотор из деталей от сломанного будильника. (Правда, пока ещё не построил.) Придумал складную лодку, вроде тех, что делают из бумаги, только настоящую тоже, большую, из какого-нибудь непромокаемого материала. Трудность всегда была с материалом, его надо было ещё искать. Поэтому Тим кое-что собирал про запас: всякие винтики, проволоки, колёсики, железки, химические вещества, одуванчиковый пух. Ещё у него жила в банке гусеница, такая мохнатая, что с неё можно было стричь шерсть. Особенно если как следует откормить, чтобы ещё выросла.

Вообще он сейчас вполне готов был прожить один, без взрослых. И еду смог бы себе раздобыть, и деньги зарабатывать своими изделиями. Погреб, между прочим, интересовал его как подходящее убежище на всякий случай.

А пока он решил здесь, за дверцей, которая легко отодвигалась, припрятать все свои запасы, материалы и изобретения.

Но как раз в момент, когда Тим запихивал в щель последнюю коробку, Таська его заметила.

– А я видела, а я видела! – закричала она.

– Что ты видела?

– А всё!

– Ну скажи, что?

– Всё видела, всё видела! – кричала Таська и прыгала на одной ножке.

Хотя бы, глупая, не кричала, тогда Скука Зелёная ничего бы не заметила. Она, как всегда, читала, лёжа у себя в комнате, и вокруг валялись сдохшие от скуки мухи. Но, услышав крик, сразу выглянула из окна, увидела, что они оба у погреба, – и, конечно, выскочила, стала допрашивать, что они делают здесь и что видела Таська.

И тут, надо признать, Таська показала себя. Не моргнув глазом она стала объяснять, что видела, как в погреб шмыгнул чёрный пушистый зверёк. Или, может, не пушистый, а лохматый. Величиной с большую кошку, но с ушами, как крылья, и хвостом, как пропеллер. Она успела рассмотреть в щель, как он пролетел над ступеньками, и там внутри открылась вторая дверца, а потом быстро закрылась. Только Тим стал её прогонять, не даёт смотреть дальше.

– Правильно делает, – сказала Скука Зелёная и велела обоим отойти от погреба немедленно.

Конечно, Таськины слова можно было назвать самым настоящим враньём. А как же ещё? Скажи она правду, тоже ясно, как это называлось бы. Разве нет?..

И сейчас Тим опять подумал, как странно выходит: значит, иногда враньё лучше правды? Получалось, что так. Например, если попал в плен и от тебя требуют выдать военную тайну. Правду говорить никак нельзя, это будет предательство. Можно, конечно, молчать. Но если соврать – это будет военной хитростью, так, что ли?

Надо было в этом ещё разобраться.

А пока он понял вот что. Во-первых, что тайник за дверью погреба тоже теперь ненадёжен. Вечером, когда Таська уснёт, надо будет оттуда всё перепрятать. И во-вторых, придётся сегодня поискать с ней эту Первоапрельскую улицу, чтобы убедиться, ерунда это объявление или не ерунда. Ведь он свою милую сестричку знал. Упрямая девчонка всё равно пойдёт искать. И не найдёт ничего, зато вранья потом будет!

Однажды она потерялась, её привели с какой-то дальней незнакомой улицы, и Таське на несколько дней хватило рассказов. Будто она забрела нечаянно не просто на чужую улицу, а совсем в другую страну, которая называлась Зензиния. Там было море, не очень большое, но настоящее, оно называлось Мокрое море, и за ним жили заморцы. А в Зензинии жили зензинийцы, и она немного научилась зензинскому языку. И в доказательство говорила какие-то непонятные слова, а когда Тим недоверчиво хмыкал, обращалась за подтверждением к папе: «Папа, правда “калабуда малам” по-зензински значит “как поживаете”?» Папа, глядя в телевизор, кивал, а Таська торжествовала: «Вот видишь!»

Как мог доказать Тим, что она врёт? Ведь неизвестно, что начиналось там, за знакомыми улицами, и к какому морю можно было попасть, если поплыть на складной непромокаемой лодке по здешней маленькой речке Серебрянке далеко-далеко. Тим не раз думал о таком путешествии… Нет, лучше пойти с Таськой. Уж очень ей захотелось узнать про эти уроки.

Таська вообще почему-то мечтала о школе. И Тиму завидовала. Ей казалось, что интересней уроков нет ничего на свете. Если сестра становилась совсем уж непослушной, Тим знал единственный способ на неё подействовать. Надо было пригрозить: вот скажу в школе, чтоб тебя туда не брали! Этого она ещё боялась. Ну глупышка, что говорить!

– Дяденька, где Вторая Первоапрельская? – спросил Тим у встречного дачника.

– Первоапрельская? – переспросил дачник и вдруг закашлялся. Как будто он хотел засмеяться, но нечаянно поперхнулся, и смех вышел похожим на кашель. Или вышел кашель, похожий на смех. – Вам, наверно, Вторую Первомайскую нужно, – сказал он наконец, глотнув воздуха – точно вынырнул из воды. – Так это направо, где газовые баллоны меняют. Была ещё просто Первомайская, так её переименовали. В улицу Восьмого Марта. Она вон там наискосок к лесу идёт. Первоапрельская! – Дачник покачал головой. – Шутки бывают первоапрельские, а улиц таких не бывает.