Учитель покаяния. Жизнеописание святителя Игнатия (Брянчанинова) - Страница 2

Особенной отличительной чертой барина была глубокая вера. Он всегда стоял литургию до конца, с благоговением принимал просфору от священника и нес ее в дом в любую погоду с непокрытой головой[9]. Нередко в Покровском останавливались епархиальные архиереи, которых хозяин дома встречал очень торжественно, подчеркивая высоту святительского сана. Приезд архиерея сопровождался размеренной придворной церемонией, точно соблюдавшей правила придворного этикета.

Дом Брянчаниновых

Село Покровское располагается на расстоянии двадцати с небольшим километров от города Вологды. К трехэтажному господскому дому, выстроенному в стиле раннего классицизма, примыкает огромный парк, широкая липовая аллея ведет к главному крыльцу усадьбы. Верхний этаж занимали комнаты родителей: кабинет Александра Семеновича и будуар Софии Афанасьевны. Во втором этаже жили дети Брянчаниновых, мальчики и девочки на двух разных половинах, мужской и женской.

Дом Брянчаниновых

С ними находились их ближайшие слуги: няня Ефимовна и дядька Доримедонт. Основной нижний этаж был занят большими, просторными парадными комнатами для семейных собраний и для гостей. В боковых флигелях размещалась дворня, имевшая четко определенный круг обязанностей. Большой сад за барским домом состоял из трех частей: вначале гости попадали в парк, прихотливо украшенный кленовыми, липовыми аллеями и многоцветными, благоухающими клумбами; линия фруктовых деревьев с искусственным гротом из булыжного камня отделяла парк от стройно посаженных пихт и лиственниц, в любую погоду хранивших прохладную тень и источавших особенный смолистый аромат; на солнечных склонах располагались огородные культуры и большие оранжереи. Весь сад окружал высокий вал, за которым находился пруд, обилующий рыбой[10]. Для детей были устроены качели, зимние горы в саду, плоты на пруду, верховая езда, позволялось по дворянскому обычаю сопровождать отца на охоту.

Дом в Покровском

Дмитрий Брянчанинов, вымоленный родителями во время их благочестивого паломничества по святым местам, родился 6 (19) февраля 1807 года, был молитвословлен и 9 (22) февраля крещен в Покровской Комельской церкви. Его восприемником при крещении стал статский советник Дмитрий Иванович Самарин[11].

После Дмитрия родились Александра, в замужестве Жандр, Петр, София, в замужестве Боборыкина, Михаил, Елизавета, в замужестве Паренсова, Александр, Семен и младшая Мария, в замужестве Купреянова.

Среди детей сами собой образовались дружные пары: Митенька и Петруша, Сенюшка и Лизанька; Сонечку и старшего брата всю жизнь связывали исключительные узы дружбы; младшие Миша и Маша были настолько неразлучны, что в семье их шутя называли «Мишмашак»; Сашенька одинаково ладил со всеми; любимая отцом, но нелюбимая матерью Александра держалась одиноко.

Задумчивый, замкнутый, всегда грустный Дмитрий был непререкаемым авторитетом для братьев и сестер, которые чувствовали, что он духовно был много выше их. Умный, не по летам серьезный, никогда не принимавший участия в детских проказах, никогда даже в шутку не сказавший ни слова лжи, Дмитрий имел большое влияние на детей, был их старшим товарищем и советчиком.

Любимой игрой младших Брянчаниновых было бегать взапуски и бороться. Петр Александрович вспоминал, что Дмитрий Александрович никогда не пользовался во время борьбы преимуществами старшего по возрасту. Напротив, он поощрял неуступчивость и попытки сопротивляться: «Не поддавайся, защищайся»[12].

Детство святителя было «преисполнено скорбей»[13]. Впоследствии, умудренный жизнью, он писал: «Искушения и скорби ниспосылаются человеку для его пользы: образованная ими душа делается сильною, честною пред Господом своим»[14]. Главными средствами воспитания Александр Семенович считал неумолимую строгость, суровость и жесткую систему наказаний. Дети трепетали от страха перед ним так же, как и подчиненные слуги. Нянька Ефимовна старалась скрыть от него их проступки, желая избавить своих питомцев от немедленного и строгого возмездия. Напротив, дядька Доримедонт Дмитриевич, всецело преданный своему хозяину, не считал возможным скрыть от него самую малейшую провинность детей. «…Любовь к детям скрывалась здесь, как недостойная слабость. То было царство розги».

Однажды, вытерпев незаслуженное наказание, младшая дочь Мария запротестовала, после чего ее высекли второй раз уже до обморока. Михаил нечаянно услышал в деревне разговор о мошенничествах старосты и прибежал домой рассказать об этом отцу. За вмешательство в дела взрослых его секли, а самолюбивый мальчик, чтобы не закричать, прокусил себе во время порки руку до крови. Один из сыновей был высечен розгами за неправильно произнесенную французскую фразу[15]. По утрам детей держали впроголодь, жестко соблюдая установленную систему воспитания. После чашки жидкого чая с парой пшеничных булок или сухарей они ничего не ели до самого обеда. Няня Ефимовна тихонько старалась утолить голод детей кусочками ржаного хлеба. «Те ломтики хлеба, что нам Ефимовна совала тайком, были милостыней!» – дрожащим от волнения голосом рассказывал Петр Александрович впоследствии.

Однажды «в Покровское приехал знакомый помещик с подростками-сыновьями. Вследствие этого уроки Митеньки и Петруши были прекращены: надо было занимать гостей. Мальчики ходили гулять очень степенно, без шалостей, так как уже не считали себя детьми. Полюбовались на фонтан, посидели в гроте и к чаю возвратились. Для молодых господ чай был сервирован отдельно от взрослых. Прислуживал им дядька. К чаю были поданы сдобные сухари из белой муки – по адресу гостей, и другие, из домашней пшеничной, – для своих. Но Митенька и Петруша, среди разговора, взяли и себе по два белых сухаря, как брали их гости. “Не из жадности, – уверяю, – говорил Петр Александрович, рассказывая впоследствии этот случай в нашем доме, – а потому что унизительно было показать гостям, что нам не дают есть того же, что им…” Дядька видел преступление и донес. По отъезде гостей обоих братьев поставили на три часа на колени, заставив их при этом держать по белому сухарю во рту. Все домочадцы ходили мимо и видели это. “Стыдно нам было, Машенька, убийственно стыдно. Сухари во рту тают, проглотить не смеем… А главное, – стыдно, – рассказывал с горьким выражением старик. – Ну, и обидно. Не маленькие ведь мы были… За что?”»[16]

Дети во время разговора с Александром Семеновичем стояли, вытянувшись по струнке. Когда он по утрам спускался вниз, они ожидали отца у нижней ступени лестницы и целовали простертые к ним отеческие руки. Встречая его из поездок, стояли у переднего входа с непокрытыми головами[17]. В старости Александр Семенович признался: «Старших я держал строго – и проиграл, меньших баловал – и ничего не выиграл»[18].

Старшие братья одно время лелеяли мечту о бегстве, но более рассудительный Митенька понимал невозможность этого и однажды на нетерпеливый вопрос Петруши быстро написал на оконном стекле: «От папеньки никуда не убежать»[19]. В больших, темных глазах старшего брата глубоко таилась безнадежная грусть, «при виде которой чуткому человеку сделалось бы холодно».