Ученица Калиостро - Страница 65
Что если место, где удавили Маврушку и подбросили ее тело в карету, и есть тайный адрес графини? Вроде складно — Маврушке необходимо было видеть графиню, потому что та могла знать о ее беглом любовнике, лакее Дивова Никишке. Это был для беременной женщины вопрос жизни и смерти. Эмилия фон Ливен отправила ее туда — а там…
Может быть, Маврушка увидела то, чего ей видеть не следовало? Или узнала тайну, которая была слишком опасна? Или, что вернее всего, столкнулась со своим беглым любовником?
А проклятый Терентий, если даже его припереть к стенке, начнет вопить и причитать, божась, что на сажень от Гостиного двора не отъехал, разве что лошадей напоить! Допустим, он почти признался в том, что был на Родниковой, — так ведь там-то горничную и не убивали, игроцкой компании лишний труп ни к чему. А бегать по Романовке и по Мельничной, выспрашивать про карету с гербом бесполезно, столько времени прошло, и хуже того — княгиня в тех краях каталась, люди могли запомнить ее экипаж, проезжавший совсем в другой день, и образовалась бы несусветная путаница. Да и лишней минуты, если вдуматься, для такого розыска нет.
Открылась дверь, ведущая во внутренние помещения, на пороге встал Паррот, пристально поглядел на Маликульмулька своими южными черными глазами.
— Давид Иероним все мне рассказал. Заходите. Дело слишком серьезное…
— Сам справлюсь, — отрубил Маликульмульк.
— Заходите. Давид Иероним очень обеспокоен. Он боится за вас — говорит, вы сами начнете разгребать эту историю…
По лицу Паррота Маликульмульк прочитал завершение фразы: «… и окажетесь на цинковом столе в анатомическом театре, с потрохами, попорченными мышьяком».
И такое не исключалось…
Маликульмульк вошел вслед за Парротом в лабораторию и сел на предложенный стул.
— Как вышло, что вы сделали для этой дамы подорожную? — спросил Паррот.
— Я поверил ей в том, что за ней охотится какой-то человек, способный на все.
— Значит, вы поверили на слово… — начал было Паррот.
— Нет! Я, возможно, сам видел… то есть слышал этого человека. Ее действительно… искали.
Маликульмульк еще не знал, как по-немецки «выслеживали».
— Вам не показалось?
— Этого человека видела девочка, воспитанница княгини Голицыной. И он не один, их по меньшей мере двое. Он, как и говорила мне графиня де Гаше, француз. То есть все совпало — и я поверил…
Было в его ответе нечто — не ложь, скорее лукавство, ну, так не станешь же объяснять физику, что чувствует поэт, услышавший «…потому что я люблю вас…»
— Давид Иероним говорил, будто эта женщина была приятельницей Калиостро. Звучит причудливо.
— С Калиостро она была знакома, — подтвердил Маликульмульк. — Фрау фон Витте убеждена в этом — она привела какие-то важные подробности. А мне графиня де Гаше сказала, что Калиостро был ее любовником, и об этом знал весь Париж.
— И как же она объяснила свое бегство через всю Европу?
— Я, честно говоря, не очень понял. Она была «голубкой», ее устами говорили духи, которых он вызывал, и речь шла о каких-то сокровищах, кладах… За ней гонится человек, который помешан на всем этом чернокнижии, как я понял, впрочем… Не знаю!
И он действительно не понимал — как вышло, что вся невнятица, услышанная от Мартышки, до сих пор не вызвала у него вопросов. Очевидно, учитель и впрямь открыл ей тайну, как стразом на цепочке лишать людей бдительности.
— А я, сдается, знаю, — сказал Паррот. — Вы, Давид Иероним, тогда были еще ребенком, а я как раз закончил Штутгартскую академию, где очень хорошо преподавали математику и физику. И мне были очень любопытны опыты Калиостро — я, видите ли, хотя и материалист, но материалист любознательный. Калиостро утверждал, что превращает пеньку в шелк, что из всех металлов может изготовить золото… Типичный алхимик! Но мне показалось любопытным, что он обещает выращивать из маленьких бриллиантов большие. Как вам известно, в природе кристаллы имеют свойство расти, и я думал — не может ли человек овладеть этим способом? Но сведения о Калиостро свелись в конце концов к скандалу вокруг знаменитого ожерелья, в который он самым странным образом впутался. Вот я и думаю, что приключения вашей графини могут иметь к тому делу какое-то отношение.
— Но что это за скандал? — спросил Давид Гриндель. — Я о том деле почти ничего не знаю.
— Дело загадочное — и даже те, кто был тогда в Париже и следил за судебным процессом, вряд ли знают больше вашего. Говорят, с дела о королевском ожерелье началась так называемая революция.
Паррот задумался. Маликульмульк и Гриндель глядели на него с большим интересом. Маликульмульк, разумеется, знал больше, чем Давид Иероним, но решил послушать Паррота — да и боялся, что сам не осилит такой монолог на немецком языке.
— Ну, вкратце все это выглядело так, — начал физик. — У покойного Людовика Пятнадцатого, деда того Людовика, которого гильотинировали, была содержанка, графиня Дюбарри. Она заказала себе у двух парижских ювелиров огромное ожерелье из крупных бриллиантов, во все декольте, но выкупить не смогла — король, обещавший ей деньги на эту нелепую вещицу, умер. Я видел рисунок — это четыре довольно широкие бриллиантовые ленты, причем две перекрещиваются на груди, а две просто свисают, да еще большие подвески. Никакой особенной красоты — одно хвастовство деньгами, вложенными в эту глупую затею. Ожерелье осталось у ювелиров — отчего-то они его не разобрали, как поступили бы умные люди, а упорно хранили больше десяти лет. В Европе была лишь одна женщина, способная приобрести его, — молодая французская королева Мария-Антуанетта. Ей предлагали, она отказалась. И вот в Париже появилась некая авантюристка, называвшая себя графиней де Ла Мотт. Откуда взялась — я слыхал, но забыл, да это и не играет роли. Она придумала способ, как выманить у ювелиров ожерелье. Тогда в Париже жил некий кардинал де Роган, человек богатый и недалекого ума. Отчего-то Мария-Антуанетта его не любила и видеть не желала, а он все отдал бы, лишь бы удостоиться ее благоволения…
— Покойная королева имела для этого все основания, — перебил Маликульмульк. — Когда она была еще только австрийской принцессой, кардинала назначили послом Франции в Вене. Он развлекался тем, что собирал грязные слухи о девице и где-то раздобыл копии писем, компрометирующих ее. Речь шла о ее связи с королевским братом, графом дʼАртуа. Наши дипломаты, когда начался скандал с ожерельем, припомнили ту историю.
— Некрасивая история, — согласился Паррот. — Но она многое объясняет. А вы, значит, знакомы с дипломатами?
— О Господи, с кем только я не был знаком в столице… — пробормотал Маликульмульк. — Даже с покойной государыней. И вдовствующей императрице был представлен. А что толку?
— Действительно… Итак, Давид Иероним, приготовьтесь — услышите невероятную историю. Вы назовете кардинала де Рогана фантастическим дураком и правильно сделаете. Но если понимать, что он боялся мести королевы и считал предложение мадам де Ла Мотт единственным шансом, то можно проявить снисходительность.
— Я, когда при мне эту историю рассказывали, просто не поверил, что авантюристка могла выдать себя за подругу королевы. Ведь придворных дам не так уж много, их все знают в лицо, и как она смогла убедить старого чудака, что королева делится с ней всеми секретами, — уму непостижимо, — сказал Маликульмульк. — Разве что… разве что граф Калиостро научил ее внушать людям все, что угодно…
И в памяти возник качающийся на цепочке огромный страз. Вправо-влево, взад-вперед, глядите, сударь, на мерцающую грань, сосредоточьте все внимание на острой, как иголочка, искре…
— Однако она заморочила кардиналу голову. Скорее всего, стала его любовницей. Во всяком случае, он ей давал немалые деньги. И в то же время она утверждала, что пользуется влиянием при дворе, в кругу подружек королевы. Однажды она рассказала кардиналу, что королеве очень хотелось бы получить пресловутое ожерелье, но полтора миллиона ливров, которые просят ювелиры, она выложить не может. Цена, кстати, справедливая. Король, которого она просила сделать ей этот маленький подарочек, ответил: «Лучше бы на такие деньги построить несколько военных кораблей». Король — единственный в этом деле, кто вызывает сочувствие.