Убить перевертыша - Страница 58

И кто-то объяснял, тоже в крик:

— Он без огней, я не видел! В борт форштевнем, мать его!..

Судно кренилось все больше, и Кондратьев уже полулежал на переборке, не зная что делать.

Кто-то толкнул его в бок. Это был электрик, уступивший ему свою койку.

— С левого борта шлюпка! — кричал он ему громко, как глухому. — Беги туда.

— Зачем?

— Контейнеры на палубе. Если сдвинутся — хана!

— Вещи в каюте, — сказал Кондратьев, вспомнив о черном чемодане.

— Какие вещи?! — еще громче заорал электрик. — Перевернемся, не успеешь!

Чемодана было жаль. Не потому, что в нем такие уж ценности. Но газеты тоже могли пригодиться…

И вдруг неожиданная мысль: а что если столкновение организовано из-за этого чемодана? Чтобы архив не попал в Россию? Если так, то даже хорошо, что чемодан утонет. Будут думать, что архива больше нет, концы — в воду. И перестанут преследовать. И тогда можно будет спокойно искать настоящий архив.

Испытывая неловкость, похожую на угрызение совести, будто это он виноват в случившемся, Кондратьев по сильно накренившейся палубе перебежал к другому борту и в тусклом свете палубного фонаря увидел шлюпку, полную людей.

— Прыгай! — крикнули ему.

До шлюпки было больше метра, и она ходила на волнах то вверх, то вниз.

— Прыгай, мать твою! — заорали на него в несколько глоток.

И он прыгнул…

Все получилось. Без проблем пересекли реку Одер, спокойно доехали до большого польского города Познан. Здесь, не вылезая из машины, переночевали на платной стоянке. А утром пристроились к колонне таких же бедолаг-перегонщиков.

— Можно бы и ночью ехать, вдвоем-то чего, — дорогой принялся объяснять Коля. — Да я один раз накололся, больше не рискую.

И он начал рассказывать, как однажды, так же вот перегоняя иномарку, попался дорожным пиратам. Его выкинули из машины и чуть было не привязали к дереву, чтобы не поднял хай раньше времени. А был февраль, в Польше он мокрый и вьюжный…

— Поляки грабят?!

— Наши. Коим дозволили богатеть любым способом. Польские дороги они враз освоили.

Из Минска Сергей, после долгого ожидания на переговорном пункте, дозвонился до Мурзина. Слышимость была отвратительная, не голос, а комариный писк.

— Кто это говорит?

— Это я…

— Кто? Не слышно.

— Врубайся скорей! — кричал в трубку Сергей. — Телефонное время дорого, а я и так издержался.

— Ты откуда? — спросил Мурзин, явно не узнавая собеседника, проверяя его.

— Из Минска.

— Как ты туда попал?

Вопрос удивил. Может, это и не Мурзин вовсе? Кто же тогда на его телефоне?

— Я перезвоню, — крикнул Сергей и повесил трубку. Решил, что сделает это в Смоленске.

Но из Смоленска дозвониться до Лугового оказалось еще трудней, чем из Минска. Коля торопился, нервничал, Сергей обещал телефонистке оплатить по самому срочному тарифу, и ничего не помогало. Где-то что-то не включалось, и баста.

А радио гнало песни. Сначала орало шлягеры, от которых опарой вздымалась беспричинная злоба. Потом выдало: "Любовь, друзья, вопрос такой, который всех касается". И опять перед ним встала Эмка, ее глаза, полные слез, последний поцелуй.

Когда песня прервалась резкими позывными «Маяка», Сергей раздраженно выключил радио. Но тут же снова включил: хотелось послушать последние известия. Тресков и хрипов хватало, но слова все же можно было разобрать. Разбитная дикторша плела что-то об указах президента, долженствующих утешить граждан, обалдевших от предыдущих указов. А затем в точности таким же тоном:

— Только что нам сообщили. В Балтийском море потерпел аварию морской паром «Неринга»… Судно затонуло в 20 милях от берега. Имеются жертвы…

Сергей бросил руку к приемнику, чтобы усилить звук, но сбил настройку. Когда опять поймал «Маяк», дикторша говорила уже о погоде.

— Ты что дергаешься? — очнулся Коля. — Веди ровнее.

Сергей заставил себя сосредоточиться на дороге и не думать о «Неринге», о Кондратьеве, который должен быть там, о проклятом архиве. Но это ему не удалось.

— Веди ровнее, — повторил Коля. — Что с тобой?

— Ничего.

Он не узнал своего голоса. Прокашлялся и повторил:

— Ничего. А что?

Коля помолчал минуту.

— Не, так не пойдет. Давай-ка я поведу.

Пересев за руль, он не успокоился, а все крутил головой, взглядывал на Сергея. Но ни о чем не спрашивал, из чего тот снова делал вывод, что Коля знает о нем куда больше, чем говорит.

И все-таки Сергей уснул. Ему-то казалось: не сомкнул глаз за своими думами. Но когда Коля толкнул его в бок, он вдруг увидел, что совсем светло.

— Приехали. Гляди.

Далеко впереди под блеклой синевой неба, будто мираж, будто белые облака над горизонтом, кучились нагромождения высотных домов московской окраины.

Электричка на Фрязино отошла от Ярославского вокзала точно по расписанию, минута в минуту. "Как в Германии", — подумал Сергей, устраиваясь у окна на теневой стороне вагона. И вздохнул облегченно:

— Все!

Но облегчения не ощутил. Если разобраться, поездка-то получилась пустой. Главное — добыть документы — не сделано. "Судно затонуло, есть жертвы", — сказало радио. Если Кондратьев был там и если ему удалось выплыть, то едва ли с чемоданом… И Клауса погубил, приперся к нему с этим проклятым блокнотом… И в личном плане — пустышка: с Эмкой, как мечталось, не пообщался… И подарков домой не привез. Жена и дочка в один голос заявят: забыл о них. Хотя тут можно еще выкрутиться, купить что-нибудь в коммерческом ларьке и сказать: из Германии.

А вот перед Костиком не оправдаться, это уж точно. Задолжал — вовек не расплатиться.

От мрачных мыслей разболелась голова, и Сергей всю дорогу заставлял себя дремать, чтобы хоть немного успокоиться.

На перроне во Фрязине, когда вышел из вагона, он вдохнул поглубже свежий, не в пример московскому, воздух и, в полном соответствии с правилами самовнушения, произнес вслух:

— Ну, теперь все!

И тут же почувствовал, что кто-то на него смотрит. Огляделся и похолодел: на площади в окружении запыленных машин стояла чисто вымытая «Вольво» и из ее раскрытого окна кто-то махал ему рукой. Подойдя, Сергей увидел круглую физиономию Костика.

— Привет, — сказал он, стараясь придать голосу беззаботность.

— Привет. Это вы или не вы? С усами…

Только теперь вспомнил Сергей о своих усах и ужаснулся: вот бы домой заявился в таком-то виде!

Не отворачиваясь, он содрал усы, сунул в карман.

— Это так, для красоты.

— А-а, — сказал Костик, почему-то не удивившись этому маскараду. Давно приехали?

— Только что. — Он махнул рукой на электричку, все еще стоявшую у перрона с раскрытыми дверями.

— Да, да, вчера вас еще не было, я спрашивал.

— Кого-то встрачаете?

— Вон ту цацу. — Костик показал на девчушку лет шести, в розовом платьице, идущую об руку с пожилой тетей. — В Калининград ездили.

— В какой Калининград?

— Да в наш, в наш, четыре остановки на электричке. В бассейн ездят.

— На электричке? Почему же не на машине?

— Еще баловать…

— А вы, значит, встречаете?..

Он не знал что еще говорить, все тянул с главным. Но Костик сам и выручил.

— А я испугался, как узнал о гибели «Неринги». Вы же там… Мне сообщили, что представитель прибыл, а потом…

— Там был другой представитель.

— Я же не знал. Очень рад, что у вас все в порядке.

— В порядке? А груз?..

— Груз застрахован. Еще неизвестно, что лучше. Да вы садитесь в машину, поместимся.

— Дойду. Мне еще в магазин зайти.

— А, ну да… Завтра жду вас.

По пути домой Сергей купил коробку конфет, тщательно осмотрел ее со всех сторон. А то ведь наши конфетчики приспособились свою продукцию маскировать иностранными надписями. Что дочке купить, так и не придумал. Разозлился и купил вторую точно такую же коробку. Дома, конечно, удивятся, поехидничают насчет его небогатой фантазии. Но Ленка и обрадуется, утащит конфеты к себе в комнату, будет втихаря поедать их.